В поэме "Единокровные" (1983) народный поэт Башкортостана Назар Наджми, обращаясь к своим братьям, ушедшим в мир иной (кто на войне, кто после нее, но от ран, полученных там же), писал, что век, который они начали, близится к концу, что он завершится без него. К сожалению, слова эти оказались вещими: 482 дней не хватило ему, чтобы перешагнуть из одного столетия в другое.

В феврале этого года поэту исполнилось бы 85 лет. Воздавая дань его светлой памяти, представляется уместным предложить русскоязычному читателю нашей республики некоторые страницы из детства и юности поэта.

Основным источником при воссоздании этих страниц послужила книга Назара Наджми "Кто бы мог подумать", а также сборники его поэтических произведений, выпущенные в разные годы и в разных издательствах. Что же касается воспоминаний поэта "Кто бы мог подумать", то они до сих пор продолжают оставаться достоянием лишь тех, кто владеет башкирским языком.

Думается, приведенные в этой статье фрагменты из биографии Назара Наджми будут небезынтересны для всех, поскольку в них так или иначе отражается извилистый, длиною в двадцать лет путь поэта в литературу.

Автор

5 февраля 1918 года в деревне Миништы Бирского уезда Уфимской губернии (ныне Дюртюлинский район Республики Башкортостан), что расположена в двух-трех километрах от красавицы Агидели, невдалеке от так называемой Кангышской излучины, в небольшой избушке, кое-как сколоченной из бывшего амбара дедом Гильмутдином для своего первенца Назмутдина и его милой невесты Галимы, родился мальчик. В честь друга по солдатской службе отец нарек его Хабибназаром. Он был восьмым ребенком в этой бедной крестьянской семье. Никто, конечно, не предполагал тогда, что спустя семьдесят пять лет мальчик этот станет народным поэтом Башкортостана. И как не вспомнить тут известное стихотворение Назара Наджми "Рождение и смерть - две крайних даты...", написанное им в 1968 году:

Рождение и смерть - две крайних даты,

А между ними - жизни торжество.

В последний путь, познав всю боль утраты,

Толпой проводим друга своего.

Другой уйдет - и голову в печали

Над ним склоняет целая страна.

А в мир входил - его мы не встречали,

Была с ним рядом только мать одна.

(Перевод Я. Козловского)

Хотя дом, в котором родился Назар Наджми, был маленьким и низеньким, поэт до конца дней своих сохранил к нему особую привязанность. Вот как писал он в 1973 году в стихотворении "Мое Царское Село":

А отчий мой дом был дворцом,

Сияющим и золотым, -

Солома блестела на нем

Торжественным блеском своим.

(Перевод И. Снеговой)

Спустя четыре года Назар Наджми снова вернется к этой теме и выразит свое отношение к отчему дому в таких вот строках:

Первым вздохом, первым плачем,

Материнским молоком

Ты живешь во мне горячим

Жарким пламенем с дымком.

Без тебя мы мало значим,

Отчий дом, отчий дом.

(Перевод Е. Николаевской)

Самое же главное, что так сильно поразило детское воображение и запечатлелось в его сознании на всю жизнь,- это то, что родительский дом, оказывается, был пятиоконным и свет в него падал с трех сторон.

Так же тепло отзывался поэт и о родной деревне. Считал, что он неразрывен с ней, что родная деревня для него - начало всех начал, источник всего сущего. "Глаза моей матери, зелень травы, голубизну неба, запах леса, шум ветра, блеск молнии, гром грозы, разновидность цветов, вкус воды, белизну снега, суровость зим, восход солнца, заход солнца - все это впервые увидел, услышал, почувствовал я именно здесь, в родной деревне Миништы", - отмечал поэт впоследствии в автобиографических записках. Подобных строк, пронизанных и чувством восхищения родной деревней, и чувством неоплатного долга перед ней, часто можно встретить и в стихотворениях Назара Наджми.

Летом 1918 года, на шестом месяце жизни, Хабибназар тяжело заболел оспой. Все думали, что мальчик умрет. Не умер, выжил, но остался рябым. И этот физический недуг стал для него чуть ли не камнем преткновения - причиной болезненно обостренного, даже чрезмерно преувеличенного восприятия своей внешности. Отсюда - чрезвычайная застенчивость и стеснительность, доходящая порой до абсурда. (Например, когда мать с каким-нибудь поручением посылала его к соседям, он, переступив порог, стоял и молчал; молчал до тех пор, пока его не спрашивали, зачем пришел; если же не спрашивали, то ни с того ни с сего начинал всхлипывать). Отсюда - душевные раны, обиды и огорчения, причиненные в детстве мальчиками-сверстниками.

По признанию самого поэта, эти раны наносились ему и в зрелом возрасте, но теперь уже не мальчиками-подростками, а вполне серьезными людьми - собратьями по перу. Особенно теми, кому частенько попадало от него за их нерадивость и творческую несостоятельность. По мере взросления поэт стал относиться к этому совершенно спокойно, хладнокровно, можно даже сказать, почти равнодушно. Более того, в 1981 году по этому поводу он написал стихотворение "Шазра пэрей", что в переводе на русский язык означает "Рябой чертенок".

В феврале 1920 года, когда будущему поэту минуло два года, в их дом пришла беда: в возрасте сорока четырех лет скоропостижно скончался отец. Участник русско-японской и первой мировой войн, получивший достаточно крепкую физическую закалку на дальних дорогах солдатчины, Назмутдин слыл мужчиной сильным и здоровым. Отличался он и своим богатырским телосложением. Поэтому внезапная смерть его стала полной неожиданностью и для семьи, и для односельчан.

Но беспричинных явлений в жизни не бывает. В зимнюю стужу, во время молотьбы на гумне Хатмуллы-муэдзина, Назмутдин-агай, разгоряченный, снял с себя верхнюю одежду и стал работать в одной рубашке, отчего сильно простыл и уже через две недели простился с миром сим.

По рассказам старших, отец поэта был человеком щедрой души, с веселым нравом. Обладал недюжинной силой, мощным грудным голосом, благодаря чему мастерски исполнял старинные народные песни. В округе не было никого, кто бы на сабантуях мог обогнать его в беге. Но многолетняя изнурительная солдатская служба, видимо, настолько осточертела ему, что не очень любил он утруждать себя заботами по хозяйству. Зато на деньги, добываемые с трудом и не так часто посещавшие его карманы, любил делать детям неожиданные подарки, иногда и довольно крупные, скажем гармонь.

Поэт плохо помнил отца, поскольку, как уже отмечалось, лишился его очень рано. Всю жизнь тосковал по нему. Особенно остро ощущал он безотцовщину в мальчишеском возрасте. С неистребимой болью вонзилось это чувство в детскую душу. Чтобы не быть голословным, можно привести два случая из воспоминаний самого поэта. Первый из них связан с широко распространенным раньше в татарских и башкирских деревнях обычаем за какую-нибудь провинность или шалость припугнуть детей угрозой: "Ты смотри у меня, а то уши отрежу!".

Однажды маленький Хабибназар со своим другом Афзалетдином бродили по Укалчинскому лугу. Вдруг навстречу им попались двое парней. Они в чем-то обвинили мальцов и решили "отрезать" им уши. Естественно, мальчики перепугались и бросились бежать. Но те Афзалетдина почему-то оставили в покое, а гнались лишь за Хабибназаром. Причину этого Афзалетдин объяснил, когда они оказались уже на деревенской улице: "Ты пригрозил им матерью, а я отцом. Поэтому они отстали от меня". И поэт, мысленно возвращаясь к тем временам, с глубоким вздохом произносит: "Эх, если бы был отец..."

Не менее памятен был и другой случай из детства. Соседский мальчик Файзылгаян был самым близким другом Хабибназара. Его отец, Шарип-агай, прославился на всю округу своими золотыми руками. Молодые женщины не только Миништов, но и окрестных деревень, например, предпочитали носить лапти, сплетенные непременно им. Среди прочих изделий, без которых не может обойтись в деревне ни одно хозяйство, прекрасно получались у него и санки. Хабибназар часто бывал у них, и они с Файзылгаяном целыми часами наблюдали за работой его отца.

Однажды маленький Хабибназар среди множества заготовок облюбовал себе пару "лапок". Они были не обычные: широкие, да еще дубовые. Приходил он к соседу каждый день и внимательно следил за всеми операциями, пока эти "лапки" не превратились сначала в полозья, а затем, наконец, - в красивенькие салазки. Ему так хотелось, чтобы мать купила их для него, но она почему-то отказала. На другой день из множества санок именно эти, которые делались под неусыпным наблюдением маленького Хабибназара, выбрал для своего сына Зуфара Хужазахит-агай и унес домой. Подавленный горем и обидой мальчик выскочил следом за ним на улицу и долго стоял, провожая не доставшиеся ему санки слезящимися глазами. И снова это душераздирающее: "Эх, если бы был отец..."

Два несбывшихся желания оставались для поэта сладкой мечтой на всю жизнь: хотя бы на рисунке увидеть лицо отца и услышать его голос, еще лучше - какую-нибудь песню в его исполнении. Второе желание отпадало, конечно, само собой, а вот первое...

Когда отец навсегда расстался с солдатской лямкой и благополучно вернулся домой, то ли от несказанной радости, что наконец-то среди своих, то ли от глубокой досады, что так много времени потерял впустую, все фотокарточки, накопленные за годы армейской службы, со злостью бросил в огонь. Так для сына навсегда исчез облик родного отца. Правда, позже он пытался найти хоть что-нибудь, но тщетно: Хабибназара из деревни Суккулово, того самого Хабибназара, вместе с которым отец проходил солдатскую службу и чьим именем потом назвал своего последыша, уже не было в живых, а дети его разъехались по разным сторонам...

В 1922 году, после засухи, охватившей районы Поволжья и Урала, по распоряжению правительства повсеместно открылись пункты общественного питания для голодающих детей. Такой пункт был создан и в Миништах. Туда был прикреплен и четырехлетний Хабибназар. Питаться в этот дом он ходил в сопровождении старшей сестры Зюлькахизы. Спустя много лет поэт будет вспоминать об этом периоде своей жизни с чувством благодарности за заботу тогдашних властей о судьбе подрастающего поколения.

На первых порах после смерти отца вся ответственность за содержание семьи, по сути - за выживание, легла на хрупкие плечи матери. К ее счастью, достигшие совершеннолетия старшие сыновья оказались довольно трудолюбивыми, хваткими и проворными. Очень скоро они стали надежными помощниками матери по добыче хлеба насущного: занимались починкой домашней утвари, ремонтом и пошивом обуви. Иногда их маленький дом напоминал сапожную мастерскую - везде и всюду валялись разнокалиберные колодки. Через некоторое время происходит своего рода разделение труда: старший сын становится весьма авторитетным и востребованным во всей округе портным, младший берет на себя заботы по хозяйству.

Положительное влияние оказали старшие и на маленького Хабибназара. Так, вслед за братом Гаделкарамом он пристрастился к чтению областной газеты "Янауыл" (ныне "Кызыл тан"), что сыграло немаловажную роль в формировании его мировоззрения, в развитии и росте интеллектуального уровня. Благодаря же Гилязетдину научился играть на гармони и делать по его примеру скрипки. (По свидетельству людей, близко знавших Назара Наджми, он великолепно играл и на аккордеоне, и на скрипке. С этими инструментами поэт не расставался почти никогда, они были его спутниками даже в трудные годы войны).

Зимой 1926 года Хабибназар начинает посещать первый класс так называемой "договорной", то есть платной, школы. Школа занимала второй этаж того же дома, где четыре года назад размещался пункт общественного питания для детей из малообеспеченных семей. Учителем в ней работал Гариф Зайнашев - один из сыновей хозяина этого дома.

Весной, завершая учебный год, устроили испытание. Но почему-то его проводил не Гариф Зайнашев, а учитель бесплатной школы Фаяз Абдулкаев. И без того обидчивого Хабибназара опять подвела застенчивость: ему предложили читать абсолютно незнакомый текст, а он взял да отказался. И его оставили на второй год.

Осенью школу из дома Махмутьян-бая перевели в другое, специально построенное здание. Новый учебный год для Хабибназара начался весьма необычно. В первый день занятий они пошли в школу с другом Афзалетдином и заняли место в том ряду, где сидели второклассники. Однако, когда начался урок, учитель Зайнашев пересадил Хабибназара к первоклассникам. (В новом учебном году тот работал одновременно с двумя классами). И только тогда он понял, что его не перевели во второй класс.

На другой день учитель начал урок с проверки того, как второклассники умеют читать, и предложил им текст из учебного пособия для первого класса. Получилось своеобразное соревнование по выяснению темпа и качества чтения. В него включился и Хабибназар, хотя он сидел уже в одном ряду с первоклассниками. Вскоре все убедились, что Хабибназар читает лучше и быстрее всех. И произошло чудо: Гариф-агай Зайнашев пересадил его снова ко второклассникам, а Афзалетдина, не справившегося с заданием, - к первоклассникам.

Спустя двадцать три года Назар Наджми напишет стихотворение "Первый урок" и посвятит его своему учителю Гарифу Зайнашеву. Кто знает, быть может, это явилось своего рода поэтическим выражением ответной реакции ничем не запятнанной детской души на педагогическую зоркость и чуткость первого учителя? Вполне возможно. Вполне возможно, что то доброе и разумное, которое внедрялось учителем, подсказало ученику именно такую форму выражения своей признательности.

Осенью этого же года среднего брата Гилязетдина призвали в армию на действительную службу, а зимой в семью пришла еще одна беда: сгорел дом. Жить стало еще труднее.

Осенью 1927 года из Бирска в Миништы прибыла молодая учительница Галина Абрамова. К сожалению, проработала недолго - всего два года. Естественно, по всем предметам детей учила на русском языке. И произошло еще одно чудо: за это короткое время она стала общаться на языке коренного населения гораздо сноснее, нежели ее воспитанники говорили по-русски. Облик семнадцатилетней красавицы-учительницы оставил в душе мальчика-ученика глубокий след и навсегда запечатлелся в его памяти. В этом легко убедиться, если снова заглянуть в его автобиографические записки "Кто бы мог подумать...".

Весной 1928 года в десятилетнем возрасте Хабибназар успешно закончил два класса "договорной" школы. Осенью школа Гарифа Зайнашева закрылась, осталась только одна - государственная. Тем, кто закончил второй класс, почему-то было велено в течение года в школу не ходить. Но Галима-иней не захотела, чтобы ее сын всю зиму бил баклуши, и снова отправила его в первый класс, теперь уже к Фаязу Абдулкаеву. Вскоре он становится лучшим учеником в классе. Видя незаурядные способности мальчика, новый учитель частенько выделял его среди других и хвалил за успехи, иногда давал и более серьезные задания.

В отличие от остальных учителей Фаяз Абдулкаев был личностью исключительно активной. Несмотря на слабое здоровье (болел туберкулезом и от него же умер в начале 1932 года), кроме педагогической деятельности, он вел большую общественную работу: находился в центре проводимых в деревне культурно-просветительных мероприятий, часто выступал перед односельчанами с лекциями и докладами по самым различным вопросам. Спустя годы Назар Наджми будет вспоминать его с такой же теплотой и признательностью, как Гарифа Зайнашева и Галину Абрамову.

К этому периоду, то есть к концу двадцатых - началу тридцатых годов, относится появление у Хабибназара пока еще не совсем осознанного интереса к литературе. Первым произведением, прочитанным им по собственной инициативе, вне школьной программы, была пьеса Карима Тинчурина "Погасшие звезды". Он не знал, каким образом эта пьеса оказалась у них дома. Даже внимания не обратил, кто являлся ее автором. Помнил только, что она была напечатана арабскими буквами. Читал при свете керосиновой лампы взахлеб и нередко картины, описанные в ней, сопоставлял с реальной, окружавшей его жизнью и находил в них немало общего. По вечерам он читал эту пьесу своим соседям.

Весной 1931 года Хабибназар закончил четыре класса местной школы. Поскольку в родной деревне функционировала лишь начальная школа, осенью он вынужден был уехать в Бирск к старшему брату, который в то время работал там в органах милиции. Поступил в здешнюю татаро-башкирскую школу II ступени. Учился хорошо, с интересом и удовольствием, хотя испытывал огромные материальные лишения; особенно плохо было с одеждой и обувью. Некоторая доля вины в этом ложилась и на старших братьев, которые, передоверившись друг другу, совсем упустили из виду младшего, и все заботы о нем незаметно перешли только к матери.

В новом учебном году дали место в общежитии, и он уходит от брата. Еще одно преимущество было в этой школе: за хорошую учебу давали стипендию. По итогам первой четверти Хабибназар отставал только от бирской девушки Султангареевой, во вторую же и вовсе сравнялся с ней: по тогдашней системе определения уровня знаний почти по всем предметам были "весьма удовлетворительные" оценки.

К сожалению, наладившаяся было жизнь в начале 1933 года опять расстроилась. Однажды в общежитие пришли хорошо одетые люди, внимательно осмотрели помещение, о чем-то пошептались и ушли. На другой день к мальчикам (комната была большая, там стояло около тридцати коек) зашел директор школы и сообщил, что это здание отбирают, поэтому им придется оставить общежитие.

Поначалу мальчики разбрелись кто куда по частным квартирам, но вскоре и вовсе разъехались по домам. Вынужден был расстаться с городом и пятнадцатилетний Хабибназар: он возвращается в родные Миништы и начинает ходить в шестой класс открывшейся тут семилетней школы колхозной молодежи.

Несмотря на свою молодость, Хабибназар очень скоро почувствовал, что качество обучения здесь намного ниже, чем в городе. Не очень приятен был и нравственный климат. Полный крах в глазах учащихся потерпел, например, учитель истории. Он был не местный. Временно, до перевоза жены с детьми, ему предложили остановиться на квартире у Зарифа-агая. Вскоре по селу пополз слух, что квартирант Зарифа соблазнил его дочь - семнадцатилетнюю Амину. Тем ничего не оставалось делать, как стать мужем и женой. Понятное дело, после этого события было не до уроков истории: чтобы не мозолить людям глаза, "молодожены" без лишнего шума куда-то скрылись. Односельчане поговаривали, что красавица Амина умерла при родах вдали от родных мест - где-то под Ташкентом.

Об этой неблаговидной истории и не стоило бы так подробно рассказывать, если бы не одно обстоятельство, проливающее свет на творчество поэта Назара Наджми. Дело в том, что у Зарифа-агая была не только любимая дочь, но и не менее любимый сын. Лет через десять отец лишился и его: в 1942 году тот погиб на фронте. А возле дома Зарифа росли две березы - "красота природы", "частица жизни и счастья". Потеряв детей - и единственную дочь, и единственного сына, - вдруг вспомнил мрачное народное поверье: "Дом с березами - дом с горем". И невыносимое горе осиротевшего отца обрушивается на стоящие за окном деревья: в отчаянье он рубит их - точь-в-точь как в балладе Назара Наджми "Березы"...

В начале 1934 года по совету учителя родного языка и литературы Хамита Бикметова Хабибназар набрался смелости отправить в районную газету "Ярыш" одно из своих первых стихотворений. (По признанию самого поэта, стихотворные строки стали приходить к нему еще раньше, когда он во время летних каникул трудился на колхозном поле и считался одним из лучших пахарей в первой бригаде.) К сожалению, как раз в это время в редакции случился пожар и судьба стихотворения осталась неизвестной. Тем не менее за его автором закрепилось приятное для слуха прозвище Афзал Тагиров, придуманное и распространенное с легкой руки того же учителя Хамита Бикметова. Приятное для слуха оттого, что Афзал Тагиров был тогда очень известным государственным деятелем и не менее известным писателем.

Учитель литературы Бикметов оказался человеком, не только глубоко разбирающимся в своем предмете, но и довольно тонким психологом: если Афзал Тагиров неизвестно откуда, то поэт Муслим Марат родился и вырос совсем рядом - в Бураевском районе. Все это не могло не повлиять на юношу Хабибназара, самой природой наделенного особым складом души: чуткостью и восприимчивостью. Воодушевленный приятным литературным прозвищем, он напишет еще одно стихотворение, которое, к счастью, случайно сохранилось среди личных бумаг поэта Назара Наджми. Оно будет обнаружено им самим спустя много лет.

Возвращаясь же к тем годам, нужно сказать, что учитель литературы и вправду заметил в одном из своих учеников божьи искорки и всячески способствовал тому, чтобы они разгорелись ярким пламенем. Благо что чуткость и благородство учителя заметил и ученик. В цикле стихов "Деревенские эскизы", написанных начинающим поэтом в 1940 году и в том же году опубликованных на страницах журнала "Октябрь" (ныне "Агидель"), есть и посвящение Хамиту Бикметову.

Весной тридцать четвертого года Хабибназар закончил семь классов сельской школы. Юношу одолевало неукротимое желание учиться дальше, но его не отпустили и почти насильно оставили в колхозе, не выдав справки для выезда в город. Дело в том, что в том году колхоз приобрел мощный двигатель с целью соорудить мельницу и заодно обеспечить селян электрическим светом. Из Уфы пригласили специалистов - двух молодых электриков, к ним в помощники прикрепили Хабибназара. Все лето занимались установкой столбов и натягиванием электрических проводов. Осенью, когда все дома были подключены к линии, уфимские гости уехали и шестнадцатилетнего Хабибназара с семилетним образованием назначили электромонтером. С этого момента начинается его трудовой стаж.

Проработав год электромонтером в родной деревне, 25 августа 1935 года Хабибназар с группой ребят отправляется в Уфу. Их было пятеро: четыре парня и одна девушка по имени Закира. Молодые люди остановились у односельчанина Хайретдина, который с каких-то пор проживал в Уфе своим домом и работал кучером. Если сказать точнее, привел их сюда сын кучера - Маули, который каждое лето приезжал в Миништы и стал здесь своим человеком.

В доме Хайретдина место нашлось только для девушки, а мужская половина поселилась в конюшне. Однако вскоре все утряслось: один из молодых людей так и не нашел в городе ничего для себя подходящего и уехал обратно в деревню; двое перешли в общежитие железнодорожного техникума; единственная среди них девушка - Закира Хусаинова - поступила в театральный техникум, а Хабибназар - на металлургический рабфак "Востоксталь".

Выбор профессии для Хабибназара оказался совершенно неожиданным. Когда он работал в Миништах электромонтером, то подружился с механиком Николаевым, приехавшим в их колхоз из Уфы. Этот самый Николаев и напророчил молодому человеку, что он непременно станет строителем мощных прокатных станов, и "сосватал" его пойти именно по этому пути. Вот почему Хабибназар, успешно выдержав вступительные экзамены, очутился на металлургическом рабфаке, хотя в школе его больше тянуло к литературе и искусству: он уже тогда играл на различных музыкальных инструментах, исполнял популярные народные песни, активно участвовал в спектаклях художественной самодеятельности.

Жизнь в общежитии уфимского рабфака мало чем отличалась от жизни в общежитии бирской татаро-башкирской школы: так же холодно и так же многолюдно, даже многолюднее - здесь в одной комнате стояло около сорока коек. Но все же было несравненно лучше, чем в конюшне Хайретдина-агая.

Было еще одно неоспоримое преимущество рабфаковского общежития: оно располагалось в самом центре столицы - на углу улиц Пушкина и Ленина, рядом с театром и республиканской библиотекой. Это уже вплотную приблизило деревенского парнишку к миру книг и искусства. На душе у него постепенно становилось все теплее и теплее, а вот с одеждой по-прежнему было проблематично: до середины декабря он ходил на занятия в одном пиджаке - другой одежды не было.

На металлургическом рабфаке студенты не ограничивались изучением лишь точных дисциплин. Жизнь, как обычно говорится в таких случаях, била здесь ключом. Молодежь тянулась к знаниям, ко всему новому и неизведанному, что преподносила реальная действительность каждодневно и ежечасно. Среди "будущих блюмингостроителей" были и такие, кто интересовался литературным творчеством, пытался и сам что-то создавать, делая в этой области первые пробные шаги.

В водоворот шумной городской жизни постепенно влился и молодой Хабибназар. Благодаря общению со студентами старших курсов до его слуха дошли имена таких поэтов, как Муслим Марат (о нем говорил еще учитель родного языка и литературы Хамит Бикметов), Салях Кулибай, Галим Салям, Мухамедьяр Хай.

Первым писателем, с кем довелось встретиться непосредственно и общаться близко, был Мухитдин Тажи. Он руководил литературным кружком, организованным при библиотеке общежития. С завистью слушал то, о чем говорили по вечерам члены этого кружка. Вскоре его стал посещать и Хабибназар. Несколько дней подряд читали и анализировали рассказ Губая Давлетшина "Гость". Почему-то занятие это показалось Хабибназару скучным и нудным, и он перестал ходить туда. Однако желание дерзать и творить не покидало восемнадцатилетнего Хабибназара. И он снова, как в годы учебы в родной Миништинской школе, взялся за перо. И снова из-под этого пера медленно, но упорно стали появляться стихотворные строки. Правда, получались они пока еще во многом наивными, корявыми, крикливыми.

"Деревья листья распускают" - так называлось одно из этих стихотворений. Оно было отослано в редакцию газеты "Коммуна" (ныне "Кызыл тан"). Ответ не заставил ждать себя долго. Но был он не радостный - печатать отказались. В письме, подписанном неким Мугаллимом Бикбаем (видимо, литературным сотрудником редакции), указывалось на ряд недостатков, которых, естественно, было немало. Автор письма рекомендовал начинающему поэту много читать, быть в курсе текущей политики, писать неторопливо, основательно работать над техникой стиха.

Хабибназар обрадовался этому письму, нисколько не обидевшись на высказанные в его адрес критические замечания, и с не меньшей активностью, как он выразился сам много лет спустя, "продолжал бомбардировать" новыми стихами редакцию газеты.

Осенью 1937 года по чьей-то инициативе на рабфаке объявляется конкурс на лучшее стихотворение. Коридор учебного корпуса весь был заклеен рукописными газетами, до отказа заполненными "творениями" начинающих поэтов. Стихи были на русском, татарском, башкирском языках. Среди них красовалось и сочинение Хабибназара Назмутдинова под весьма громким названием "Врагу народа Троцкому".

Через несколько дней состоялся вечер поэзии. Он тоже проходил на трех языках. Стихи, исполненные на башкирском или татарском языке, экспромтом переводил на русский язык учитель математики Аркадий Николаевич Фахретдинов. (В совершенстве владеющий как родным, так и русским языком, Аркадий Николаевич был человеком необыкновенной судьбы. Сын очень известного религиозного деятеля - муфтия мусульман всей России - Ризы Фахретдинова, он женился на русской девушке, за что отец напрочь отказался от него и не пустил домой.) Наконец очередь дошла и до Хабибназара. Как только он поднялся на сцену, по залу прокатилось едва уловимое хихиканье и тут же послышались одобрительные возгласы: "Давай, Чарли!".

Дело в том, что как раз в эти годы на экраны страны вышла новая кинокомедия выдающегося американского режиссера, сценариста, создателя бессмертных трагикомических образов Чарли Чаплина "Новые времена". От природы не лишенный артистического дара, Хабибназар довольно эффектно разыгрывал в коридоре рабфака отдельные сцены из этого фильма, вызывая у студентов смех и веселье. Вскоре за ним закрепилось красивое, с любовью и уважением произносимое прозвище Чарли. Потому не случайно, что появление его на сцене послужило причиной всеобщего оживления в зале.

Когда он прочитал свое стихотворение (а читал он его наизусть, страстно, уверенно, сильным голосом), зал гудел от рукоплесканий. Правда, было не совсем понятно, чему он рукоплескал больше: то ли стихотворению, то ли бесподобному подражателю Чарли.

Бурная реакция зала моментально подействовала на тех, кто не владел языком, и взоры их были обращены на Аркадия Николаевича, чтобы он как можно скорее перевел на русский язык только что прозвучавшее стихотворение. Тут произошел непредвиденный случай, который еще выше поднял престиж Хабибназара: Аркадий Николаевич вдруг заявил, что "Врагу народа Троцкому" невозможно с ходу перевести на другой язык, так как в нем много сравнений, метафор, образных сопоставлений. Тем не менее он в прозаической форме очень добросовестно и вполне приемлемо передал общий смысл и содержание стихотворения.

Одним словом, на этом вечере Хабибназар Назмутдинов становится призером - обладателем первой премии. При вручении ему подарка он снова заставил зал от души хохотать и бурно рукоплескать, произнеся ответное слово: "Беру обязательство стать поэтом!". Через семнадцать лет после этого события Назар Наджми собрался было подарить Аркадию Николаевичу свою первую книгу на русском языке, вышедшую в 1954 году в Москве, с автографом: "Моему первому переводчику. В дни, когда взятое обязательство начало выполняться". Но не успел - в середине пятидесятых годов Аркадия Николаевича Фахретдинова не стало.

Спустя некоторое время после этого шумного и на славу удавшегося вечера Хабибназара подозвала к себе учительница русского языка Зоя Васильевна Золотарева и сказала, что на днях она побывала в Союзе писателей, встретила там некоего Идрисова и повела с ним разговор о нем. В Союзе заинтересовались молодым человеком, сочиняющим неплохие (с подачи учительницы) стихи, и попросили, чтобы он зашел к ним. На этом настаивала и Зоя Васильевна: она дала Хабибназару адрес Союза и подробно объяснила, как туда добраться.

Огромных усилий стоило для застенчивого Хабибназара открыть застекленную дверь и заглянуть в комнату, где сидело много людей, которые о чем-то мирно беседовали. Он решился войти лишь тогда, когда там остался только один человек, а все остальные разошлись. К сожалению, сидящий за письменным столом мужчина оказался не Идрисовым. С Хабибназаром он разговаривал суховато, даже несколько резковато и ограничился констатацией, что двери Союза писателей открыты для всех и всегда.

Но важно то, что именно с этого часа и с этого дня Хабибназар Назмутдинов стал вхож в Союз писателей Башкортостана и постепенно становился там своим человеком. То ли после второго, то ли после третьего посещения ему стало известно, что тот незнакомый мужчина, который принял его здесь первый раз и разговаривал с ним, как показалось тогда, не очень охотно, был, оказывается, уже в те годы небезызвестный поэт Юсуф Гарей. Далее состоялись знакомства со своими сверстниками: Гали Ибрагимовым, Ахметом Шакири, Сабиром Киньякаем, которые, как и Хабибназар, не давали тропе в Союз писателей зарасти травой. Наконец незабываемое, на всю жизнь запечатлевшееся в памяти радостное событие - 11 декабря 1937 года на страницах республиканской газеты "Коммуна" публикуется его первое стихотворение. Потом - второе, третье... Частые посещения Союза... Новые встречи, новые знакомства, новые имена... Из старших - Баязит Бикбай, Рашит Нигмати, Галим Салям, Мухамедьяр Хай, Гайнан Амири, Ханиф Карим, Салях Кулибай, Ахнаф Кирей (Кирей Мэргэн), Максуд Сюндюкле... Из сверстников - Камал Хабиб, Ибрагим Абдуллин, Катиба Киньябулатова, Фаузия Рахимгулова, Фатима Габдрахманова, Нажиб Асанбаев, Раис Габдрахманов... Именно в эти годы Хабибназар Назмутдинов с полусерьезного и полушутливого благословения Саляха Кулибая становится Назаром Наджми. Наступает новая полоса в жизни паренька из далеких Миништов. Она была не менее сложной и насыщенной событиями. Долгих тринадцать лет оставалось еще до выхода в свет его первой поэтической книги под названием "Тамсылар", что в переводе на русский язык означает "Капельки". Но до этого нужно было обогатить себя теоретическими знаниями, обучаясь на литературном факультете Башкирского государственного педагогического института, пройти по пыльным дорогам войны, завершить прерванную войной учебу и, получив диплом, окунуться в кипучую жизнь - в качестве журналиста освещать на страницах различных средств массовой информации созидательный труд своих земляков.

Пройдет еще немало лет - и родная республика назовет его своим народным поэтом.