17 сентября 1773 года донской казак Емельян Иванович Пугачев, выдававший себя за российского императора Петра III, поднял и возглавил крупнейшее в истории феодальной России антикрепостническое народное восстание. В отечественной историографии оно получило название Крестьянская война 1773—1775 гг., или пугачевское движение. Восстание охватило обширную территорию на юго-востоке страны (губернии Оренбургская, Казанская, Сибирская, Нижегородская, Воронежская, Астраханская), где проживало до 2 млн. 900 тыс. жителей мужского пола, в основной своей массе состоявших из крестьян и военно-служилых людей. Очагом повстанческого движения, регионом, где разворачивались основные события и в течение двух лет пугачевские отряды сражались «за землю и волю», стал Южный Урал, территория исторического Башкортостана.

Восстание характеризовалось единовременностью выступлений повстанцев, широким охватом социальных сил, многонациональным и разноконфессиональным составом участников, длительностью борьбы, многочисленностью повстанческих отрядов, их известным взаимодействием, общностью выдвигаемых требований. Население страны фактически распадалось на два враждующих лагеря — правительственный и повстанческий. Создаваемые на временно освобожденных территориях относительно устойчивые повстанческие центры (штабы), органы управления вносили определенные начала организации в народную борьбу, способствуя преодолению, до известной степени, разрозненности и разобщенности действий восставших. Крестьянская война была настоящей войной между правительственной армией и повстанческим войском. Она длилась до осени 1775 года и потрясла державу, как ничто и никогда ее не потрясало. Восстание вылилось в гражданскую войну, и первый историк народного возмущения великий русский поэт А. С. Пушкин, заключая свой труд «История Пугачева», писал: «Весь черный народ был за Пугачева. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачев и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на свою сторону, но выгоды их были слишком противоположны».

В основе выступления народных масс было сложное переплетение социально-экономических, национальных, религиозных причин. А его повод следует искать в царистских лозунгах Пугачева. «Наивный монархизм» российского крестьянства и казачества был связан с народными представлениями о справедливости и законности. Поддержка феодально-зависимым населением края новоявленного «Петра III» была обусловлена прежде всего тем, что он призывал выступать против «бояр» — феодалов и чиновников, изменивших «законному» государю и подвергавших насилию его «верноподданных». Через эти лозунги шло осознание повстанцами законности вооруженного выступления против помещиков, заводчиков, чиновников административно-управленческого аппарата феодально-крепостнического государства. Манифесты и воззвания Пугачева, а затем и его ближайших сподвижников — Ивана Зарубина, Кинзи Арсланова, Ивана Белобородова, Салавата Юлаева и других — сулили осуществление вековечных чаяний трудового народа быть хозяином на собственной земле, независимо от их национальности, происхождения и веры, концепцию выборной власти и идеалы сословного равенства. Декларирование в этих документах свободы веры вселяло надежду на духовную и нравственную свободу. Все эти лозунги оказали мощное воздействие на массовое сознание, на вовлечение народа в восстание.

Присвоив царский титул, Пугачев своими пожалованиями трудовому народу как бы брал на себя роль защитника его социальных, экономических и духовных интересов. Большинство повстанцев, православные и мусульмане, раскольники и язычники, пребывало в полной уверенности, что служат «подлинному» государю. Так, в обращениях к «Петру III» — Пугачеву или при упоминании о нем в тюрко-язычных документах повстанцев приводилось его пышное титулование «светлейший и величайший император стран, государь наш». Это свидетельствовало не только о признании «инородцами» «российского царя», но и о том, что, участвуя в антикрепостническом движении, тюркоязычные народы стремились не к национальному или религиозному сепаратизму, а боролись за социальную справедливость, олицетворением которой стал новоявленный «царь Петр Федорович».

Можно много и долго говорить о столкновении разрушительного и созидательного начал в крестьянских восстаниях эпохи феодализма, в том числе в Крестьянской войне 1773—75 гг. Вожди народного движения весьма смутно представляли будущее социальное устройство страны. По содержанию манифестов Пугачева и некоторым его высказываниям мыслилось создать государственный аппарат на демократических принципах казацкого самоуправления, наиболее разумного, с их точки зрения, жизнеустройства общества во главе со справедливым и милостивым к народу монархом. Будущая Россия виделась предводителями народного движения как государство, в котором каждый мог получить «прописанную вольность и свободу», «восчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет». И они призывали трудовые массы к искоренению дворянства, устранению старой администрации, звали на силу ответить силой, на жестокость — жестокостью. События Пугачевского восстания исполнены драматизма, боли, отчаяния. В мощном потоке народного гнева были и разбои, и грабежи. Решение проблемы социального равенства восставшие и их предводители видели в физической расправе с помещиками, заводчиками, гражданскими и военными чиновниками и другими власть имущими.

Пугачев и его ближайшие сподвижники твердо рассчитывали на поддержку башкир, так как знали и учитывали их глубокое недовольство угнетательской политикой самодержавия, ненависть к царской администрации, на борьбу с которыми они не раз поднимались с оружием в руках. Башкиры стойко отстаивали свои вотчинные права на землю, свободу вероисповедания. Они были недовольны усилением тяжести повинностей в третьей четверти XVIII в. (несение пограничной службы в новом районе на Сибирской линии, участие в Семилетней войне (1756—63 гг.), в погоне за калмыками, откочевавшими с низовий Волги на свою историческую родину в Китае в 1771 г., в военных действиях против польских конфедератов в 1772—73 гг., резкое увеличение объемов подводной и почтовой повинностей в связи с развитием внутригубернских и транзитных связей и др.), а также ограничением свобод и привилегий во всех сферах социальной, экономической и духовной жизни. Осенью 1773 г., говоря пушкинскими словами, вся Башкирия восстала. Впервые башкиры отстаивали свои права и свободу в одном ряду с казаками и многонациональным крестьянством Урало-Поволжья. 12 ноября 1773 г. Салават Юлаев присоединился к Пугачеву, 25 ноября 1774 г. он был предательски схвачен в плен. Всего один год шел Салават под стягами крестьянской войны. Но этот год стал вершиной его жизни. За это короткое по историческим меркам время сложился образ народного героя, сподвижника и вождя, носителя идеалов самого народа.

В чине полковника, затем и бригадира Салават Юлаев осуществлял руководство ключевыми событиями восстания: формировал повстанческие отряды, сражался с правительственными войсками, осаждал и брал крепости и селения, строил новые административные учреждения в освобожденных районах. Сохранились документы, свидетельствующие о личном участии Салавата Юлаева в более чем двадцати сражениях. И сохранились документы о его правовой деятельности.

Вот вехи его жизненного пути.

Салават родился в деревне Текеево (вырос в д. Юлаево) Шайтан-Кудейской волости Сибирской дороги Уфимской провинции Оренбургской губернии (ныне Салаватский район РБ). Год рождения установлен с его собственных слов. На допросе в Тайной экспедиции Сената в Москве 25 февраля 1775 г. Салават сказал, что «от роду ему двадцать первой год». Условно день рождения Салавата Юлаева отмечается в середине года — 15 июня 1754 года. Его отец сотник Юлай Азналин в 1765 г. стал старшиной волости. В 1771 — начале 1773 гг. Юлай Азналин участвовал в военных действиях на территории Казахстана по удержанию калмыков, отправлявшихся из России в Китай, а затем в Польше против сторонников Барской конфедерации. За свои боевые успехи в Польском походе он получил специальную награду — воинское малое знамя. Во время отсутствия отца Салават исполнял обязанности волостного старшины. Юлай Азналин был широко известен в Башкирии своей честностью и неподкупностью в деле защиты рядовых башкир, притесняемых губернской администрацией, заводчиками, башкирскими богатеями, предававшими интересы своего народа. Салават воспитывался в атмосфере любви к родине, национального достоинства. Свое воинское знамя Юлай вручил сыну в октябре 1773 года.

Становление и развитие духовного мира Салавата шло путем усвоения социального опыта, зафиксированного в материальной и духовной культуре родного народа, опыта активной деятельности отца и, несомненно, на основе собственных наблюдений. На примере выстроенного на землях его волости Симского железоделательного завода он видел все отрицательные факторы начавшейся в середине XVIII века интенсивной заводской колонизации Башкирии: обман и подкупы заводчиков, административное принуждение башкир-вотчинников к заключению сделок о сдаче в долговременное оброчное владение или продажи земель; вырубка и выжигание лесов, распашка пастбищ, наносившие значительный ущерб хозяйству башкир. Даже на допросе в Москве Салават не преминул подчеркнуть, что Симский завод построен «на земле отца его», земле их предков.

Салават был свидетелем жестокого режима жизни крепостных русских крестьян, составлявших основную часть работных людей Симского и близлежащих Усть-Катавского, Юрюзанского и Катав-Ивановского заводов. Принудительный труд, практически невыполнимые урочные нормы на производстве, гнет и насилие со стороны заводчиков и управительских контор, не могли не вызвать его ненависть к крепостническим порядкам и сочувствие к работным людям. Поступки и рассказы отца, полная лишений жизнь башкир и крестьян заставляли юношу всерьез задуматься о несправедливости окружающей его действительности.

Салават был грамотным, знал старотюркский язык (так называемые тюрки Урало-Поволжья). Документальных сведений о том, где он получил образование, не сохранилось. Отец мог отправить его в ближайший мектеб (начальная школа), затем в одно из медресе (школа повышенного типа) или пригласить к себе в волость учителей-абызов. Овладение письменно литературным языком тюрки давало возможность знакомиться с книгами духовно-назидательного и светского содержания, изучать государственно-правовые документы, определявшие статус отдельных групп населения края. Многие законодательные акты — Соборное уложение 1649 г., Берг-привилегия, Наказ Екатерины II Уложенной комиссии 1767 г., некоторые императорские и сенатские манифесты и указы — были переведены на тюрки (по терминологии того времени, «на татарский язык» или «татарский диалект»). Неграмотный Юлай Азналин особенно остро осознал необходимость знания законов во время тяжбы с заводчиками.

Когда началась крестьянская война, Салават в составе взбунтовавшегося сводного башкиро-мишарского отряда из 1200 человек, предназначенного властями для использования его в операциях против войска Пугачева под Оренбургом, перешел 10 ноября 1773 г. на сторону повстанцев. Этому решению способствовала усиленная агитация пугачевцев, проводившаяся в башкирских отрядах, собранных на Стерлитамакской (Ашкадарской) пристани. К ним забрасывали указы с пожалованиями от «императора Петра Федоровича» — Пугачева и воззвания главного полковника Кинзи Арсланова. Определенную роль сыграло и известие о поражении корпуса генерал-майора В. А. Кара, направленного императрицей на подавление восстания, в боях с пугачевцами 7—9 ноября у деревни Юзеево, в сотне верст к северо-западу от Оренбурга. Башкирская конница, стоявшая тогда в 30 верстах от места боев, не оказала помощи правительственным войскам и вместе с пугачевским отрядом ушла под Оренбург. В Бердском лагере под Оренбургом Салават был представлен «императору Петру Федоровичу» — Пугачеву, а затем Кинзя Арсланов, член Секретной думы Пугачева, несомненно, ознакомил прибывших с именными указами «императора», в которых он жаловал башкир их землями и водами, денежным и хлебным «довольствием», а также «верою и законом вашим». В этих указах от 1 и 14 октября впервые была изложена версия о новом явлении «Петра III» своим подданным и содержались призывы поддержать «истинного царя». Скорее всего Салават разделял веру подавляющего большинства восставших в подлинность императора. В народном сознании «подлинным» являлся монарх, который был законным и справедливым. Известно, что походная канцелярия полковника Салавата Юлаева в своей агитационной деятельности уделяла внимание доказательству подлинности Петра III. Так, в ставке Салавата под Кунгуром в селе Старый Посад башкиры объявляли русским крестьянам, что «подлинно государь Петр Третий император, а не злодей Пугачев, восходит по-прежнему на царство». При этом они поясняли, что император вернулся из скитаний по стране, чтобы избавить народ «от разорения и тягости бояр и заводчиков». Указы Салавата оформлялись как указы «его и. в. государя императора Петра Федоровича», а наставления, увещевания, ордера как документы «от армии его и.в.». На допросе в Москве Салават заявил, что видел в Пугачеве «истиннаго российскаго государя». И к этому добавил, что хотя и слышал о том, что Пугачев «ложно имя государское на себя принял, но не думал, чтоб та была правда».

Находясь в Бердском лагере (12 ноября — середина декабря), Салават участвовал в составе Главного повстанческого войска в боях с воинскими командами, выступавшими из осажденного Оренбурга, был ранен. 28—29 ноября он, вероятно, находился в составе двухтысячного отряда Пугачева, который разбил команду сибирских войск майора Е. Заева и захватил Ильинскую крепость. За проявленные смелость и отвагу Пугачев пожаловал Салавата Юлаева чином полковника. Но в Бердском центре он не только проявил свои боевые способности, но приобрел опыт, сопутствующий ему в последующей деятельности. Сама обстановка в многолюдном и многонациональном лагере, общение с крупными деятелями народного движения оказали огромное воздействие на формирование сознания Салавата, характер и направленность всех его поступков. Из Берды уезжал один из самых надежных соратников предводителя крестьянской войны.

Во второй половине декабря 1773 г. — начале января 1774 г. Салават выступает в роли организатора повстанческого движения в северо-восточной части Башкирии — на Сибирской дороге, где, действуя в качестве эмиссара Пугачева, сформировал конный отряд численностью в 800 человек. В составе его первого отряда были башкиры, татары, мишари, марийцы, чуваши.

С середины января по март Салават — один из главных предводителей повстанческого движения в Пермской провинции Казанской губернии и прилегающих районах Уфимской провинции, в районе Красноуфимска, Кунгура, Осы, Сарапула, куда вступили значительные повстанческие отряды, сформированные на территории Башкирии. Он становится крупным администратором и военачальником восставших.

В январе 1774 г. уже четырехтысячная «армия его величества государя-императора Петра Федоровича» под командой Салавата Юлаева, состоявшая из башкир, оренбургских казаков, государственных крестьян разных национальностей, русских заводских людей, участвовала в ожесточенном штурме Кунгура, административного центра Западного Урала. Следуя предписаниям «Петра Федоровича» о мирных переговорах с властями осажденных городов и крепостей, Салават вместе с другими атаманами отправил в Кунгур два увещевания о добровольной сдаче города и лишь затем принял решение идти на штурм. Повстанцы не сумели реализовать свои дерзкие планы. Во-первых, они, конники и лучники, не умели штурмовать укрепленные крепости, а во-вторых, им тут не хватало артиллерии, боеприпасов и обученных артиллеристов, в-третьих, у повстанцев было мало опытных командиров. Подоспевшие на помощь осажденным правительственные команды оттеснили их от стен города. Но Красноуфимско-Кунгурский район еще долго оставался под влиянием и контролем Салавата и его сподвижников. Тяжело раненный под Кунгуром Салават, едва залечив рану, весь февраль и март сражался в районе между Красноуфимском и Сарапулом. С 19 февраля по 17 марта его отряды по меньшей мере пять раз вступали в бои с «деташаментами» подполковников А. Ф. Обернибесова и А. В. Папава, секунд-майора Д. О. Гагрина и местными командами.

В апреле Салават Юлаев возвратился в Башкирию, ставшую основной ареной боевых действий Пугачева на втором этапе восстания, и принялся энергично, «неусыпно», по словам царских чиновников, комплектовать отряды для пополнения Главного войска Пугачева, продвигавшегося к Магнитной крепости. Он поддерживал постоянную связь и с повстанцами Осинской и Казанской дорог, направлял туда команды во главе с опытными военачальниками. Конница Салавата насчитывала не менее четырех тысяч человек. Этими силами он храбро противодействовал движению подполковника И. И. Михельсона, одного из самых упорных царских офицеров, преследовавших войско Пугачева. В трех сражениях — 6, 8 и 31 мая — Салават лицом к лицу встретился с Михельсоном. Мужество и стойкость повстанцев вызвали удивление и невольное уважение противника. Михельсон признавался, что ему пришлось иметь дело с неустрашимым и искусным повстанческим командиром, отважившимся вступать в открытое сражение, нападать и наступать на хорошо вооруженную и хорошо обученную армейскую часть.

Замечательными по тактическому плану и силе сопротивления регулярным войскам были сражения повстанцев, развернувшиеся у реки Ай 3 и 5 июня 1774 г., после присоединения трехтысячной конницы Салавата к Пугачеву. 3 июня сражение длилось около трех часов, «происходила великая ружейная и пушечная пальба», и Михельсон подсчитал, что у повстанцев было «до 3 тысяч человек, кроме человек до трехсот русских, все башкирцы». 5 июня повстанцы вновь напали на Михельсона. Башкиры, как докладывал по инстанции подполковник, «выбежав со сторон, всеми силами, обще з… Пугачевым, меня атаковали», и бой шел «немалое время». Михельсон, как всегда, доложил своему главнокомандующему, что разбил повстанцев. Но Пугачев на последнем перед казнью допросе показал, что, как он «не мог сломить… Михельсона», так и тот «так же его не разбил», и они «разошлись». 5 июня «Петр III» — Пугачев присвоил Салавату чин бригадира. Тогда же Юлай Азналин, уже имевший звание повстанческого полковника, был назначен Пугачевым главным атаманом для ведения гражданских дел на Сибирской дороге.

10 июня Главное повстанческое войско прошло через Красноуфимск, а 11-го под Ачитской крепостью вступило в бой с кунгурской командой подполковника А. В. Папава, вынудив ее к отступлению. Из-под Ачитской крепости, как вспоминал на допросе Пугачев, авангардные отряды Салавата и Ивана Белобородова он послал к Осе «наперед — беспокоить город». 14 июня, как подсчитал позже воевода Осы, «толпа тысяч до двенадцати башкирцев и русских под предводительством злодейских полковников Белобородова и Салавата Юлаева, обступили все жительство». Через четыре дня к крепости подошел и сам Пугачев. Бой за город был жесток и длился трое суток. В боях под Осой Салават вновь был тяжело ранен. 21 июня крепость, страшась полного разрушения, капитулировала. День спустя Главное повстанческое войско переправилось на правый берег Камы и двинулось на Казань.

Своего башкирского бригадира Пугачев отправил в Уфимскую провинцию, где он возглавил повстанческое движение. Салават формировал эскадроны всадников и посылал их на помощь пугачевцам, действовавшим в разных частях края, контролировал Красноуфимско-Кунгурский район и стратегически важную дорогу Уфа-Екатеринбург, а сам стоял на северных подступах к Уфе. Как свидетельствуют документы, Салавата прославили в восстании дела «столь громкие, что имя его, Салавата, в тамошних местах везде слышно было».

В начале августа Салават Юлаев двинулся на взятие Уфы, административного центра огромной провинции. Поход, как видно, был обдуман и подготовлен. Салават предполагал обложить город со всех сторон, согласовав осаду с несколькими повстанческими отрядами. К Уфе шли по меньшей мере семь кавалерийских колонн. Но случилось то, что обычно и случалось при народных восстаниях: наступавшие повстанческие отряды, не имея друг с другом постоянной связи, стали жертвой раздельного нападения и разгрома командами регулярных войск и отрядами верных властям старшин.

С августа по ноябрь основным районом боевой деятельности Салавата становится северная и северо-восточная часть Башкирии от берегов Камы до Катавских заводов. На подавление повстанцев были направлены воинские части генералов И. А. Деколонга, Ф. Ю. Фреймана, полковников А. Я. Якубовича, П. А. Шепелева, подполковников И. К. Рылеева, Н. Я. Аршеневского и других. Командующий войсками П. И. Панин требовал от башкир сложить оружие и «в знак своего истиннаго покаяния и подданического повиновения» выдать Салавата и его отца Юлая Азналина «ближайшему из подчиненных мне войск военноначальнику». Но боевой клятвой Салавата и его сподвижников стали слова, «чтоб им до самой их погибели находиться в беспокойствии и не покоряться». В начале сентября в междуречье рек Белой и Буя отряды Салавата и его сподвижников вели бои с «отдельным деташаментом» премьер-майора И. Г. Штерича, посланного в этот район А. Я. Якубовичем. 18 и 22 сентября, к северу от Уфы, у деревень Тимошкино и Нуркино, объединенные повстанческие отряды под командой Салавата сражались с воинскими командами подполковника И. К. Рылеева. Свой последний бой Салават Юлаев дал 20 ноября под осажденным им Катав-Ивановским заводом. Он первым «дерзко атаковал отряд», команду И. К. Рылеева, посланную генералом Ф. Ю. Фрейманом, «как только его заметили. При отходе мятежники прикрывались пушками, но были полностью разбиты». Даже последний бой Салавата Юлаева оценен как смелый, неожиданный для неприятеля, главное — тактически продуманный. А оценку боевым действиям и воинскому умению повстанческого полководца давали многоопытные армейские офицеры, знавшие, что такое война, какова роль военачальника в тактических расчетах и боевых действиях. Все командиры воинских частей, с которыми вступал в бои Салават — подполковники Михельсон, Обернибесов, Папав и Рылеев, майоры Гагрин и Штерич, — были участниками Семилетней войны (1756—1763 гг.). Четверо, кроме Обернибесова и Штерича, в разное время находились в рядах русского экспедиционного корпуса, действовавшего против польских конфедератов (1768—1772 гг.). Михельсон, Папав и Штерич сражались на фронтах первой русско-турецкой войны (1768—1774 гг.).

Воинским познаниям этих офицеров и выучке регулярных армейских частей Салават противопоставил свое мужество, отвагу, находчивость, соединенные с усвоенным с детства опытом «военных упражнений» отцов и дедов. «Армия» Салавата Юлаева имела военную структуру по типу нерегулярных казачьих войск. Командование отдельными частями несли походные атаманы, старшины, сотники, есаулы. Сохранился замечательный документ — наставление Салавата и бригадира И. С. Кузнецова атаману работных людей Юговского завода Г. Т. Ситникову, содержание которого во многом раскрывает представления Салавата об организации вооруженных сил восставших. Во-первых, в «казаки» они велели брать «доброконных, с пристойным оружием» и, что особенно важно, людей «добронадежных», то есть преданных интересам повстанцев. Во-вторых, наставление требовало поддерживать в отрядах воинский порядок и дисциплину: точно и быстро выполнять приказы командиров, регулярно информировать военачальников о состоянии войск «по достоверным известиям, без подлога», поддерживать отряды в боевой готовности — чтоб «по случающейся экстронадобности были в готовности». В специальном пункте наставления говорится о недопустимости грабежей населения. Уличенных в захвате «у разных обывателей скота и разного екипажа з денажною казною» велено было направлять к Салавату для отсылки на суд к императору «Петру III» — Пугачеву. Салават сумел преодолеть национальные и религиозные трения, возникавшие в повстанческих районах, и создать крупные отряды. В их составе были люди разных национальностей и социального положения. Основную часть конницы составляли башкиры, в ней служили также оренбургские казаки, мишари, частично работные люди Ашапского, Бымовского, Суксунского, Шермяитского, Юговского И. П. Осокина заводов Пермской провинции, Катав-Ивановского, Саранинского, Симского, Усть-Катавского и других заводов Уфимской провинции. Но основная масса заводских крестьян, государственных, дворцовых и помещичьих крестьян этих провинций служила «казаками» в пехоте, зимой в так называемой «лыжнице». Они представляли восставшие народы Урала разных национальностей — русских, татар, мишарей, марийцев, чувашей, удмуртов, мордвы — и разных вероисповеданий — православных, раскольников, мусульман, язычников. Командный состав «армии» — сотников, есаулов, хорунжих — Салават утверждал сам. Судя по двум сохранившимся именным спискам набранных «казаков», он пытался вести учет в своих полках. Прослеживается и его стремление сохранить под своей командой постоянную военную силу. Основное ядро его отряда с Сибирской дороги пошло со своим командиром в Пермскую провинцию, пополнилось там за счет местного населения, составив целую «армию». Более половины из них затем воевали на территории Уфимской провинции. Большинство показаний повстанцев говорит о том, что были рядом с Салаватом если не в течение целого года, то по крайней мере по нескольку месяцев, и уходили за ним далеко от родных мест. Но достичь какого-то органического единства отрядов, скоординировать их действия в период народного движения было невозможно. Повстанцы приходили и уходили из отрядов в зависимости от направления военных действий и своего местожительства.

В «армии» Салавата были пушки, взятые в крепостях и на заводах. Секунд-майор Гагрин, преследующий отряды Салавата после их неудачи под Кунгуром, 30 января в бою под селом Ординское отбил 18 чугунных пушек (среди них одна 8-фунтовая и одиннадцать 3-фунтовых на санях). Была потеряна вся артиллерия, собранная Салаватом и его соратниками в Красноуфимско-Кунгурском районе. Но уже 19 февраля в бою с Гагриным под Красноуфимском действовали 8 пушек, присланных атаманом Белобородовым с Уткинских заводов. Число орудий в отрядах Салавата менялось, но постоянно не хватало ядер к ним и хороших артиллеристов (канониров). Ручного огнестрельного оружия было мало. У башкир и оренбургских казаков имелись гладкоствольные ружья среднего калибра (10—12 мм) — «турки» и такого же калибра пистолеты, в основном восточного производства. Большинство повстанцев имело только холодное оружие: луки со стрелами, сабли, копья, рогатины и др. Некоторые носили железные кольчуги и латы, сделанные в заводских мастерских, другие, за неимением их, обматывались холщовыми полотнищами, пересыпанными золой.

Повстанческое руководство особое внимание уделяло знаменам с тем, чтобы их «армии» выглядели как войска «императора». Какие знамена были у Салавата — неизвестно. Допустимо, что к нему перешли восемь синих, красных и алых знамен отрядов полковника Батыркая Иткинина, в начале января 1774 г. действовавших под Кунгуром, а затем присоединившихся к «армии» Салавата.

Описания боев против повстанцев в рапортах правительственных военачальников, свидетельства самих пугачевцев, захваченных в плен, позволяют выявить собственно военно-организаторские способности Салавата Юлаева. Они выражались и в умении руководить большими группами повстанцев, и использовании особенностей местности при выборе позиции для сражения и ведения боя, и тактике быстрых налетов и быстрых отступлений. Конница Салавата, меняя план по ходу сражения, могла действовать как в рассыпном строю, так и в атаке лавой. Наконец, надо упомянуть, что в отрядах повстанцев была хорошо налажена разведка и караульная служба. В донесениях офицеров регулярных частей содержится оценка действий повстанцев и командных способностей их полковника: «Мы нашли такое супротивление, какого не ожидали», повстанцы, «не уважая нашу атаку, прямо пошли к нам навстречу» (Михельсон); «Дерский их прожект столь был зделан с их злодейскими мыслями противу вверенных мне войск вреден, которых я от такого вереломнаго народу нигде не вображал, однако ныне видел в настоящем деле» (Рылеев), тактика — «воинские обороты» конницы: «имея за собою в подпоре пехоту и пушки, с места своего тово ж время бросившись, где способно на сторону в беспорятке, кучами, оборачивается назад для заслонения себя пехотным фронтом. Для чего оное никоем образом злодейских обращений точно разведать не можно»; к тому же конница повстанцев «чрез одну ночь верст 50 и более перескакать может» (Папав). Сам командир, названный в рапортах офицеров «славным наездником», рубился в первых рядах повстанцев. После неудачных боев с регулярными войсками Салават не отчаивался. Он быстро пополнял свои отряды и вновь шел в наступление.

Стремление военного командования и гражданских властей выведать намерения Салавата с помощью лазутчиков зачастую было безуспешным и приводило к рождению слухов, явно преувеличивавших численность отрядов и неверно указывающих район их действий. Так, в сентябре Пермская провинциальная канцелярия получила сведение о том, что трехтысячный отряд Салавата якобы стоит за рекой Уфой и вновь угрожает Кунгуру. А уфимский комендант до октября взывал к губернатору с просьбами о присылке дополнительных воинских команд, чтобы защитить Уфу от отрядов Салавата.

О зрелости Салавата Юлаева как вожака движения свидетельствует и его умение сплачивать в боевое содружество людей разных сословий и национальности и поставить человека там, где тот более всего нужен. Постоянно заботясь об укреплении и боеспособности повстанческого войска, двадцатилетний военачальник точно назначал командирами частей людей стойких, преданных делу народного восстания. Так, за воинские заслуги Салават присвоил чин полковника марийцу Изибаю Акбаеву. По рекомендации Салавата Пугачев дал звание полковника татарину Абдулле Токтарову. Башкирского муллу Якупа Тлеумбетева Салават назначил походным старшиной, оренбургского казака Семена Шеметова — атаманом. В поступках повстанческого бригадира не было национальной обособленности и ограниченности. Боевыми товарищами Салавата были отставной солдат Иван Белобородов, крестьянин Иван Васев, казак Иван Кузнецов, мишари Канзафар Усаев и Бахтияр Канкаев, татары Абдулла Токтаров и Ермухаммет Кадырметев. Соратники отвечали ему доверием и верностью. Да и население повстанческих районов, трудовые, естественно, слои, выражало свои симпатии и человеческую приязнь. Вот как встречали его в Красноуфимске 12 января 1774 года: «Все граждане с немалым к отечеству увеселением учинили армии всей идущей встречу, и наперед верноподданнически прислали всее артилерии казаков с огненным оружием, и по встрече приклонили знамена, и по входе в самой город была для здравия его императорскаго величества ис пушек пальба».

Важнейшей особенностью Пугачевского восстания был возросший уровень сознательности и организованности движения в сравнении с другими народными выступлениями XVIII в. Заметные начала организации в развернувшуюся стихийную борьбу внес ряд новых административных органов, учрежденных пугачевцами. Военная коллегия при Главном повстанческом войске, походные канцелярии пугачевских военачальников, станичные и мирские избы и др. К этому же ряду относилась походная канцелярия Салавата Юлаева, орган военного и гражданского управления во временно занятых повстанцами районах Башкирии и Пермской провинции.

В первую очередь его походная канцелярия занималась нуждами восстания. Ей вменялось, говоря текстами документов Крестьянской войны, «приказанное от императора Петра Федоровича исполнять», «увещевать толпу и набирать в службу», «вооружаться и поступать штурмом» к городам и селениям, «розсылать письма» «учреждать чины» и т. д. Походная канцелярия много делала для политического обеспечения восстания. Указы Пугачева, распоряжения Военной коллегии, воззвания, приказы и наставления самого Салавата, распространяемые канцелярией, преследовали цель «народ вящше поколебать», вовлекать в движение новые и новые слои населения. Жаркое слово, откликавшееся на жизненные чаяния людей, вносило в стихийное движение скрепляющее начало, объединяло и направляло массы. В этих документах, наряду с обещанием трудовым массам экономических льгот, вечной воли содержались заявления о свободе вероисповедания.

Принципы веротерпимости, религиозного равноправия всех народов достаточно ярко проявились в деятельности Салавата Юлаева. 13 января 1774 г. он утвердил атаманом Красноуфимской казачьей избы пономаря М. И. Попова, сына священника приходской церкви. Вступив со своим отрядом на территорию Пермской провинции, Салават внимательно отнесся к духовным потребностям христианского населения края. В селах и деревнях церковные службы не прекращались. Это, несомненно, способствовало росту его авторитета. Пугачевский бригадир И. С. Кузнецов и Салават наставляли священников «вседневно служить и для здравия его императорскаго величества и армии его величества молебственное пение чинить». Церковнослужители не раз выступали в роли посланников повстанческих командиров на переговорах с властями Кунгура. В первой половине января с их увещеваниями и копиями указов Пугачева туда отправились священники из сел Степановский острожек — А. Колесников, Тихоновское — Ф. Иванов, Старый Посад — И. Лукин.

О том, с каким вниманием относился Салават к духовным потребностям (заботам) «верноподданных Петра III», свидетельствует его «билет» — удостоверение мусульманину Абилю Байдашеву, насильственно крещенному и поверстанному в оренбургские казаки, с разрешением вернуться в старую веру.

На стороне повстанцев оказалось низшее христианское и мусульманское духовенство, хорошо знакомое с нуждами и бедами трудового населения. В походной канцелярии Салавата Юлаева в разное время служили муллы с Сибирской дороги Адиль Бигашев и Якуп Тлеумбетев, ставшие затем видными повстанческими командирами. Ближайшим сподвижником Салавата был Канзафар Усаев, служивший ранее муллой по Ногайской дороге. Поддержка восставших церковнослужителями и муллами была важным моментом как для развития народного движения, так и для разрешения противоречий в сознании восставших: между справедливостью борьбы за землю и волю и неминуемыми человеческими жертвами в ходе военных действий и расправы с угнетателями. И что было особо значимо для повстанцев — духовные пастыри могли отпускать самые тяжкие грехи.

Походная канцелярия Салавата Юлаева решала многие мирные вопросы. Люди видели в Салавате полномочного представителя установившейся власти, поэтому шли к нему не только за разрешением социально-экономических и хозяйственных проблем или везли отступников и предателей на суд народного вождя, но обращались в его канцелярию с исками к старой администрации, с жалобами на царское судопроизводство, с требованием «законных» прав и пожалований. И Салават Юлаев действительно выступал носителем новой законности. Строжайший его указ перед штурмом Кунгура, в котором он предписывал повстанцам: «егда город Кунгур в плен взят будет, тоб, войдя во оной, никого не рубить», а горожан успокаивал, обещая им мир, порядок, национальную и религиозную терпимость, — не оставляет в том никаких сомнений.

Салават Юлаев выступил в роли наставника нового выборного органа самоуправления в Красноуфимске — станичной избы. Он объявил жителям об устранении воеводы и ликвидации воеводской канцелярии и утвердил выбранных казаками атамана и есаула. Среди качеств, которыми должен обладать руководитель повстанческих учреждений, Салават выделял преданность «службе его императорскому величеству» и чтобы он был «состояния добраго и трезваго». Таким он назвал атамана М. И. Попова. В указах и наставлении станичной избе был обозначен круг деятельности новых властей в области управления, охраны порядка и др. Документы предусматривали широкое привлечение населения к управлению через общинные собрания и их постановления и взаимную ответственность, взаимный контроль властей и граждан освобожденного района. Атаману и есаулу предписывалось «со здешними гражданами поступать добропорядочно: побор, притеснений и налог ни под каким видом никому не чинить, ко взяткам не касаться».

Эти и некоторые другие акты достаточно подробно излагают основные функции новой администрации. Народный вождь попытался охватить чуть ли не все стороны созидательной деятельности властей. Во главу угла ставились цели восстания, и властям вменялось в обязанность «до последней капли крови охранить и оборонять» завоеванные позиции. В тесной связи с центральной задачей формулировались военные и военно-организационные задания: администрации предписывалось продолжать комплектование повстанческих подразделений, держать команды в боевой готовности, заботиться об отпусниках, следить за поведением представителей старой администрации и т.д. Особые разделы документов, вышедших из канцелярии Салавата Юлаева, составляли финансово-экономические предписания: учет общественных доходов и расходов, контроль за торговлей, устройством почтовой связи, выплата жалованья и квартирных денег служащим, обеспечение неимущих и другое. Красноуфимская станичная изба просуществовала всего лишь около полутора месяцев. Но и за это короткое время она смогла внести определенный порядок в повстанческое движение.

Следует подчеркнуть, что Салават не отрицает норм законодательства, право вообще, но заявляет себя сторонником справедливого правопорядка для всех категорий населения. Предводители восставших сознавали свое право строить новую, народную власть и представлять ее на всех уровнях отношений с царской администрацией и командованием правительственных войск. «Чаянную дерзость» усмотрел командующий войсками генерал-аншеф А. И. Бибиков в обращении пугачевских атаманов И. С. Кузнецова, Салавата Юлаева и их соратников 20 января 1774 г. к властям Кунгура с предложением добровольно сдать город. Документ был даже передан самой Екатерине II. Поразило же их здесь то, что повстанцы заявили себя суверенной стороной в вооруженном противостоянии враждующих сил. В этой связи Салават и Кузнецов обвинили кунгурские власти и командиров воинских частей, засевших в крепости, в несоблюдении общепринятых правил ведения переговоров между неприятельскими армиями, в нарушении неприкосновенности посланцев «армии его императорского величества», то есть Пугачева, тогда как издревле «…все монархи или, паче сказать, всякое державство посылают … друг ко другу посланников», и никакой «владетель или город» не в праве их задерживать».

В задачи походной канцелярии Салавата входило и взаимодействие с выборными властями присоединившихся к восстанию заводов. Сохранились сведения о поддержке башкирского полковника в январе 1774 г. атаманами Юговского и Суксунского заводов, а в марте — начале мая Симского, Катав-Ивановского, Саткинского заводов. Они не только передали на нужды восстания взятые на заводах артиллерию, оружие, рабочие инструменты, продовольствие, деньги, необходимые для выплаты жалованья командирам и рядовым повстанческих отрядов, но и пополнили войско Салавата работными людьми. Особым доверием Салавата пользовались атаман Юговского завода Г. Т. Ситников, которому он и Кузнецов поручили «набор казатского российскаго войска казаков», и атаман Катав-Ивановского завода С. Башин. В начале мая с отрядом из 250 работных людей Башин спешил на помощь Салавату, но 9 мая катавцы были разбиты командой И. И. Михельсона. Атамана захватили в плен и по приказу подполковника казнили. Симский и Саткинский заводы в марте—мае служили базами для временного размещения походных канцелярий и отрядов Салавата и атамана И. Н. Белобородова.

Пугачев и его сподвижники с самого начала восстания придавали исключительное значение заводам и как резерву людской силы, необходимой для пополнения войска, и как материальной базе восстания. В октябре 1773 — январе 1774 года работные люди всех 39 металлургических заводов Оренбургской губернии присоединились к пугачевскому движению, и по заключению правительственных следственных комиссий, из других категорий крестьянства они были «к самозванцу усерднее». В апреле—мае, в обстановке мощного наступления правительственных войск и ряда крупных военных неудач восставших, Пугачев принял решение об уничтожении южно-уральских заводов, служивших опорой команд, преследующих повстанцев. Получив указ о сожжении заводских построек на территории Сибирской дороги, Салават и его отец 23 мая подожгли Симский завод, предварительно выведя основную массу населения.

Давая оценку этому факту, следует учитывать, что Салават выполнял повеление «императора Петра Федоровича», в истинность которого верил. В тоже время он ни на миг не забывал, что «император» своими указами жаловал башкир «во-первых, даже до последка землями, водами, лесами…» А все заводы были построены на башкирских волостных землях, скупленных заводчиками за бесценок или взятыми в оброк путем прямого обмана общинников. И возвращение своих земель башкиры видели только в ликвидации заводов. Наконец, нельзя забывать о том, что и Пугачев, и Салават — дети своего времени, со своими социальными представлениями, правовыми и нравственными убеждениями, своим пониманием и ценностным отношением к положению разных групп населения. Скорее всего ни Пугачев, ни его соратники не задумывались об экономике страны, значении металлургических предприятий и обеспечении их действия. Безусловно, они сочувствовали работным людям, подвергавшимся жестокой эксплуатации на заводах. Перед поджогом заводских строений пугачевцы выселяли всех жителей. Салават и его отец отказались от поджога Катав-Ивановского завода, где находилось более 2200 работных людей, так как это привело бы к большим человеческим жертвам.

К концу октября положение повстанцев на Южном Урале стало критическим. Восстание на правом берегу Волги к тому времени было уже подавлено. Пугачев схвачен. Правительство получило возможность перебросить в Башкирию дополнительные воинские силы. Трудности борьбы усугублялись тем, что большинство башкирских и мишарских старшин перешло на сторону правительства, стремясь загладить вину перед царизмом за свое участие в восстании на его первых этапах, многие из них вызывались оказать помощь в поимке Салавата. 29 октября глава секретных комиссий генерал-майор П. С. Потемкин обратился лично к Салавату с увещеванием. «Покайся, познай вину свою и приди с повиновением», — писал Потемкин, обещая «тотчас прощение». Но Салават продолжал бороться до конца. 20 ноября, за пять дней до ареста, у стен Катав-Ивановского завода Салават провел свою последнюю боевую операцию.

Сохранившиеся исторические источники позволяют говорить о Салавате Юлаеве как о крупном военачальнике народной армии и как об организаторе повстанческой власти на захваченных восставшими территориях. Он твердо и последовательно шел по избранному им пути. Здесь выявились его воля и мужество, вера в справедливость народной войны.

И в личном плане Салават был замечательным человеком. Описаний его внешности и физических данных не сохранилось. Из именной описи, составленной 2 октября 1775 г. в Уфимской провинциальной канцелярии, можно узнать рост Салавата — 2 аршина 4,5 вершка (приблизительно 162—164 см), волосы и глаза были черного цвета. Такого же роста был Емельян Пугачев, это отмечено в его паспорте от 12 августа 1772 г. По меркам того времени оба считались среднего роста. Так, по показаниям родственников и соратников Пугачева он был «росту среднего, долголиц и сухощав». Отмечалась ими и стройная фигура Пугачева: «в плечах хотя и широк, но в пояснице очень тонок». По описаниям, он был прекрасным наездником, ежедневно проводил учения своей конницы под Оренбургом. И Салавата в переписке между офицерами регулярных войск называли «славным наездником». А маршруты его передвижений за один год боевых действий позволяют говорить о том, что Салават буквально не слезал с коня. Он обладал большой физической силой и выносливостью. Трижды, в сражениях под Оренбургом, Кунгуром и Осой был тяжело ранен, но с едва зажившими ранами возвращался в строй. На левой щеке остался рубец как след боевой схватки под Оренбургом, а в сентябре 1775 г. по приговору губернатора И. А. Рейнсдорпа лицо Салавата было обезображено продавленными на лбу и щеках указными знаками — клеймами «З, Б, И» (злодей, бунтовщик, изменник) и вырезанием ноздрей.

Тяжелых моральных и физических испытаний стоило Салавату следствие, длившееся с 25 ноября 1774 г. по 15 июля 1775 г. Оно проходило в обстановке запугивания и пыток — кандалы на руках и ногах, приковывание цепью к тюремной стене, телесные истязания. Но поведение Салавата во время дознания рисует его личностью с сильным характером. Он умел спокойно мыслить и не терял самообладания, вел себя на допросах мужественно и независимо. Тон его показаний чувствуется даже в переводах толмачей. В течение многих месяцев Салават неукоснительно следовал избранной им тактике отказа от полных правдивых показаний, скрывая свою роль организатора народного движения. Нормы феодального права не позволили ему использовать следственно-судебный процесс как трибуну для выражения своих взглядов и требований, но он с честью выдержал состязание со следователями, пытавшимися установить его «злодейства». Салават признался в участии в боевых действиях против правительственных войск, поджоге завода, но стойко сопротивлялся всем стараниям навязать ему признание в преднамеренном убийстве людей.

Свидетельствами высоких этических норм служат отношение Салавата к отцу, своей семье, соратникам. Во время следствия он ни разу не упомянул об участии отца в восстании и взял на себя вину в поджоге Симского завода. Салават старался не повредить показаниями и своим бывшим боевым товарищам, называя во время допросов лишь имена погибших или скрывшихся от властей. А в письме им и родственникам из уфимской тюрьмы около 7 мая 1775 г. заверял, что никого из своих соратников не выдал. Салават с болью писал об участи собственной семьи. Его жены и дети были схвачены офицерами регулярных войск в качестве заложников и содержались в Уфе. Салавату удалось узнать, что одна жена с сыном находится под арестом у коменданта полковника Мясоедова, второй сын — у генерала Фреймана. О содержании других членов семьи он не знал. Салават опасался расправы над ними до вынесения приговора ему (как бы Мясоедов «их не истребил») и просил родных и друзей прибегнуть к правовой защите семьи: с прошениями о ее освобождении обратиться в губернскую канцелярию и в Сенат. Письмо Салавата содержит его убеждение в обязанности государственных органов власти следовать законам, оберегавшим башкир от крепостничества — «чтоб государевые рабы у подчиненных во услужении не были». Документальных сведений о том, как сложилась в дальнейшем жизнь членов семьи Салавата, не сохранилось. Как ранее практиковалось властями после подавления башкирских восстаний, жены и дети Салавата могли быть подвергнуты насильственному крещению и превращению в дворовых людей гражданских чиновников и офицеров. Захват жен и детей был произведен, несомненно, с целью пресечь род Салавата Юлаева, чтобы навсегда вытравить его из памяти народа.

* * *

25 ноября 1774 года Салават Юлаев с группой своих ближайших сподвижников был захвачен «сильной партией» из корпуса генерала Фреймана и отрядом верных властям мишарских старшин в лесах Каратау (ныне Салаватский район РБ). В это время Юлай Азналин принес повинную коллежскому советнику И. Л. Тимашеву и был взят под стражу. В январе 1775 г. Салавата доставили в Казань, где по распоряжению губернатора он содержался в остроге, а затем был передан Казанской секретной комиссии. 4 февраля в комиссию привезли Юлая Азналина. По распоряжению императрицы 13 февраля их обоих отконвоировали в Москву в Тайную экспедицию Сената, центральный орган политического и уголовного сыска в стране. Над Салаватом и Юлаем вели следствие генерал-прокурор Сената А. А. Вяземский, московский генерал-губернатор М. Н. Волконский и обер-секретарь Тайной экспедиции С. И. Шешковский. По приговору (определению) Тайной экспедиции от 16 марта Салават был приговорен к тяжкому телесному наказанию и пожизненной ссылке на каторгу. В то же время, с разрешения императрицы Екатерины II, утвердившей приговор, Салават и Юлай Азналин отсылались в Оренбургскую губернию для продолжения следствия. Эту юридическую акцию в отношении Салавата следует рассматривать как политическое мероприятие властей. Им нужно было показать народным массам, что возмездие неотвратимо.

По результатам следствия, проведенного Уфимской провинциальной канцелярией в мае—июне, оренбургский губернатор 15 июля вынес окончательный приговор Салавату и Юлаю Азналину. Царизм жестоко расправлялся с повстанцами и их вождями. Салават и Юлай были подвергнуты тяжким телесным наказаниям — по 175 ударов кнутом «в местах совершенного преступления», у них выдрали ноздри, поставили клейма на лицах. В начале октября 1775 г. Салавата и Юлая отправили на пожизненную каторгу.

Четверть века провел Салават Юлаев на чужбине, в далекой Эстляндской губернии, в маленьком приморском городишке Балтийский порт, бывшей крепости Рогервик. Поддержкой ему в тяжелой жизни каторжного невольника служило общение с другими сосланными сюда вожаками пугачевского движения, людьми смелыми, решительными, инициативными, поднявшими народ на борьбу за социальную справедливость, «вечную и всякую вольность», «спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет».

В Балтийский порт было сослано 12 пугачевцев. 31 января 1775 года сюда доставили четверых яицких казаков: секретаря повстанческой Военной коллегии М. Д. Горшкова, думного дьяка коллегии И. Я. Почиталина, полковника И. И. Ульянова, одного из первых сторонников Пугачева — Д. К. Караваева. Вместе с казаками привезли мишарского сотника Уфимской провинции Канзафара Усаева, главного полковника повстанцев. В марте ряды бывших повстанцев пополнились за счет беглого костромского дворянина И. С. Аристова, командира повстанческого отряда, действовавшего в Поволжье, участника захвата Пугачевым Казани 12 июля 1774 года. 2 июля 1775 года в Балтийский порт привезли четверых видных участников народного движения в Сибирской губернии: крестьянина С. А. Новгородова, атамана, командовавшего пятитысячным «корпусом», крестьянина Я. Ошепкова и Е. И. Тюленева, дьячка Бурцова, служивших повстанческими есаулами. По делу о Пугачеве и его сподвижниках проходил и ржевский купец А. Т. Долгополов, авантюрист, выдававший себя за посланца царевича Павла Петровича к отцу «Петру III” — Пугачеву. Его выслали в Балтийский порт в январе 1775 года. Последними 19 ноября к ссыльным пугачевцам присоединились Салават и Юлай Азналин.

К сожалению, мы еще очень мало знаем о жизни Салавата и других бывших пугачевцев на каторге. Строительство порта для военных и гражданских судов, с крепостью, молом между полуостровом Пакерорт и островами Рогге, начатое по указу Петра I в 1718 году, велось медленно, с перерывами, а в 1768 году было временно прекращено. В начале 70-х годов вновь начались работы по укреплению гавани, и к концу века она могла вместить до 45 судов. В уездном городе Балтийский порт (1783—96 гг.) были выстроены здания административных учреждений, школа, церкви, провиантские склады. Нет сомнений, что как раз на этих работах использовали труд ссыльных каторжников. Тяжелая работа в карьерах по выламыванию местного плитняка — бута и на стройках, нечеловеческие условия каторжного поселения, голод и эпидемии вели к высокой смертности среди ссыльных. Дольше всех рядом с Салаватом оставались Канзафар Усаев, Почиталин, Тюленев, Долгополов и отец. Они были живы летом 1797 года. По спискам на май 1800 года числилось два пугачевца — Салават и Канзафар. 26 сентября 1800 года в возрасте 46 лет ушел из жизни Салават Юлаев. На четыре года его пережил Канзафар.

Вся жизнь и деятельность Салавата Юлаева, овеянные мечтой о свободе и благоденствии, стала предметом его воли и сознания. Его творческий ум, смелый дух, чуткое к несправедливости сердце откликнулись на волю народов жить по закону социальной справедливости и человеческой солидарности. То обстоятельство, что воздействие политических, социальных, экономических сил, определяющих жизнь феодального общества, помешать которым и предотвратить действие которых не могли никакие насильственные средства, обрекало подобную программу на неудачу, не умаляет благородства высоких устремлений Салавата и его сподвижников. Подвиг, совершенный под стягами борьбы за народную волю, народное счастье, бессмертен.

Использованная литература:

Пушкин А. С. Полное собр. соч. в 17 т. Т. 9, кн. 1. М., 1995.

Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. М. 1975.

Воззвания и переписка вожаков Пугачевского движения в Поволжье и Приуралье. Казань, 1988; Усманов М. А. Предисловие к сборнику.

Овчинников Р. В. Манифесты и указы Е. И Пугачева. Источниковедческое исследование. М., 1980.

Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии. Уфа, 1975.

Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т. 2. С. 346.

Емельян Пугачев на следствии. М., 1997.

Гвоздикова И. М. Салават Юлаев. Исследование документальных источников. Уфа, 1992.

Материалы для истории Пугачевского бунта // Пермский сборник. М., 1860. Кн. 2.

Лимонов Ю. А., В. В. Мавродин, В. М. Панеях. Пугачев и пугачевцы. Л., 1974.