Екатерина II своим манифестом от 17 марта 1775 г. старалась предать вечному забвению пугачевское восстание и имена его полководцев. Из-за мероприятий, направленных на осуществление этой воли императрицы, в течение десятилетий имя Салавата упоминалось в Башкортостане с чрезвычайной осторожностью. Однако запрет на упоминание имени Салавата способствовал бережному отношению к его творчеству.

В творчестве сэсэнов обнаруживаются наиболее глубокие следы влияния поэзии Салавата. Идейные истоки песенных строк Байык Айдара: «Оседлав доброго коня, взяв копье, первым поднимается храбрый башкир» (Башкирское народное творчество: Песни. - Уфа: Башк. кн. издат., 1974. - С. 82 - на башк. яз.), посвященных воинам Отечественной войны 1812 года, на наш взгляд, имеют истоки из идеологии пугачевского восстания*. В песнях Ишмухамет-сэсэна** также повторяются мотивы, поднятые поэтом-героем: любовь к родине, стремление к свободе духа. М. Бурангулов пишет, что Ишмухамет-сэсэн встречался со знаменитым сэсэном-песенником XIX в. Буранбай-Еркеем. А героический пафос песен последнего перекликается с поэзией Салавата:

(Башкирское народное творчество: Песни, кн. 1, - С. 108).

В башкирских народных песнях широкое распространение имеют тексты о беглецах и ссыльных, судьбы которых сходны с трагической судьбой Буранбай-Еркей-сэсэна. Большинство куплетов в этих песнях сложены от первого лица, а сами песни названы именами их сочинителей. Встречаются устойчивые строки, переходящие из одной песни в другую. Некоторые такие тексты имеют общие мотивы с песнями Салавата. Беглецы, которые пели о своей горькой судьбе, не были близко знакомы с творчеством Салавата, но они могли слышать отдельные его куплеты, встречающиеся в народных песнях.

Весьма созвучны с салаватскими поэтическими строками «Я велел отдернуть полог моего коша и всю ночь со вниманием слушал голос соловья» слова из песни «Гумеров»: «Откройте мою дверь, хочу взглянуть на взоры родной степи» (Научный архив РАН - ф. З.- оп. 12.- д. 445 - л. 257).

Популярность имени и творчества Салавата среди представителей изустной литературы XVIII-XIX вв. подтверждается также деятельностью сэсэнов советского периода. Сэсэн Сайт Исмагилов свое произведение «Салават батыр» написал на основе народных песен о герое (А. Усманов. Салават батыр. - Уфа: Башгосиздат, 1945. - С. 39-41).

В дореволюционной башкирской письменной литературе трудно найти яркие следы традиций Салавата. Тем не менее, в некоторых текстах, возникших на территории Башкортостана, заметно косвенное влияние поэта-импровизатора. Судя по содержанию произведения «Кинйекей мунажате», относящегося к XIX в. и состоящему из 35-и строф, автору хорошо была знакома деятельность Салавата, имя героя здесь употреблено в значении избавителя от бедствий и мучений, выпавших на долю народа:

(Тетрадь, которая хранит поэзию народа. - «Агидель», 1972, - № 8. - С. 122-126 - на башк. яз.).

В этом байте, проникнутом остросоциальным пафосом, нашли место не только имя Салавата, но и героический дух его произведений. Поэт-просветитель, ученый и переводчик, автор ряда статей об истории Башкортостана и башкирских восстаниях М. Уметбаев, который опубликовал народные песни о батырах, видимо, знал, что пугачевский полководец был поэтом-импровизатором, и интересовался его творчеством. Хотя в произведениях башкирских просветителей имя Салавата не упоминается, в них все же можно обнаружить поэтические находки, традиционные образы и мотивы, характерные его импровизациям. В первые годы Советской власти, когда исторические сведения о восстании Пугачева были малоизвестны национальной интеллигенции, Ш. Бабич создал известное стихотворение о Салавате. При этом он опирался на народную память. Это стихотворение и сегодня рассказывают наизусть как полуфольклорное произведение, что свидетельствует о живом интересе народа ко всякому печатному упоминанию о герое-поэте. (В 1968 г. у жителя дер. Турат Хай булл и некого района БАССР К. Уразгуловой [1902 г. р.] записала Ф. Нафикова; в 1973 г. от нее же - Р. Габбасова; в 1969 г. в дер. Саитбаба Гафурийского района БАССР у Г. Якуповой записала Л. Гирфанова. - БГУ, фольклорный фонд при кафедре башкирской литературы).

Следы творчества Салавата Юлаева обнаруживаются в литературах соседних восточных народов. Особенно много общего у башкир с казахской акынской поэзией. Не ошибемся, если скажем, что некоторые их представители пережили косвенное влияние поэзии Салавата. А именно, в стихах акына XIX в. Махамбета Утемисова ярко прослеживаются салаватские мотивы. По определению современных казахских литературоведов, «Мухамбет пел о мечтах, стремлениях и печали казахского бедняка, борющегося против феодалов» (Произведения казахских акынов XVIII-XIX вв. - Алма-Ата: Гилем, 1982. - С. 399 - на каз.яз.). М.Утемисов принимал участие в Букеевском восстании, стал одним из его руководителей и как поэт, выражающий стремления повстанцев, славил мужество и храбрость воинов, их преданность интересам своего народа. Близость поэта-воина Махамбета к Салавату заключается не только в общности их биографий. Казахский акын, опираясь на народное творчество, в своей лирике обращался к проблемам, поднятым в свое время поэтом-пугачевцем, тем же образам, которые имели место в творчестве Салавата. Он, подобно поэту-импровизатору, воспевал героику борьбы; восхвалял свою родину - красоту Идели, Яика, Нарына и Алатау; обращался к образам птиц - орла, сокола, ястреба. Подобно Салавату он говорил о себе:

(Стихотворения Махамбета Утемисова. - Алма-Ата, 1951. - С. 132 - на каз.яз.).

И, наконец, образное описание героя, сложившего голову в священной битве, дается акыном слово в слово как у Салавата:

(Там же, с. 47-48).

Причину такого совпадения следует искать в постоянном общении между собой сэсэнов и акынов, в их поэтических поединках. Вполне вероятно, что Салават и сам мог побывать у казахов еще до восстания, иначе перед пленением не имел бы намерения уйти именно к ним. Так и Махамбет и его потомки имели тесные связи с Башкортостаном. Влияние поэзии Салавата на Утемисова признается сегодня и казахскими исследователями (М. Т. Дуйсенов. К вопросу о специфике реалистического изображения действительности в устной литературе. - Проблемы реализма в литературах народов Советского востока. - Баку: Элм, 1974, - с. 48; Б. Искаков. Из истории казахско-башкирских литературных связей [на каз.яз.]. - Казахская литература и ее интернациональные связи. Алма-Ата, 1973. - С. 81-82).

Личность и поэзия Салавата Юлаева оставили особенно яркий след в башкирском фольклоре. Вскоре после поражения Крестьянской войны образ национального героя возник в самых массовых жанрах устно-поэтического творчества - в песнях и легендах. Своими идеями и мотивами они были тесно связаны с поэзией Салавата и в определенной степени опирались на его традиции. Песни о легендарном герое получили распространение на основе его собственных импровизаций. В фольклорных произведениях создавался образ героя по народным представлениям, и его биография пополнялась некоторыми характерными чертами и фактами, не дошедшими до нас через документальные источники.

Чем дальше уходило время пугачевского восстания, тем больше, соответственно исторической обстановке, менялся и обобщался образ Салавата в представлении народа.

Образ легендарного героя возник в первую очередь в наиболее близких к природе сэсэнов жанре - в кубаирах. Кубаир - важная и своеобразная страница башкирского фольклора. Он в основном повествует об общественных и социальных проблемах народной жизни. Обращение на последнем этапе своего бытования к образу Салавата было новым явлением для данного жанра. Это означало, что сэсэны оценивали деятельность отдельной личности, приравнивая ее к серьезным проблемам общественной значимости. В единственном и небольшом тексте, дошедшем до нас, раскрыты личные качества и общественная роль батыра:

(Салават. - Уфа: Башк. кн. изд., 1953. - С. 46).

Крестьянское движение 1773-1775 гг. совпадает с периодом расцвета жанра исторической песни в башкирском фольклоре. Немалую часть башкирского устно-поэтического творчества составляют песни о Салавате Юлаеве. В настоящее время, как показывают материалы фольклорных экспедиций Института истории, языка и литературы УНЦ РАН и Башкирского государственного университета, песни о Салавате широко распространены не только в пределах Башкортостана, но и в отдельных районах соседних областей. Царские власти преследовали исполнителей песен о пугачевском восстании, да и репертуар устно-поэтического творчества претерпевал изменения, осталось лишь самое ценное и значительное. В 1935 г. профессор Н. К. Дмитриев, исходя из имеющихся текстов песен о Салавате, определил два полюса в процессе их хронологического движения и развития. Источником первого полюса он назвал рукопись 50-х годов XIX в., обнаруженную московским профессором А. Н. Максимовым в коллекции краеведа Р. Г. Игнатьева; источником второго - запись песен на родине Салавата Юлаева, произведенную в 1928 г. экспедиционным отрядом АН СССР. В промежуток между этими полюсами он включил тексты, которые проведены в статьях Р. Г. Игнатьева и С. Г. Рыбакова, опубликованных в 70-90-х годах прошлого столетия (М. М. Белялов, Н. К. Дмитриев. Башкирские песни о Салавате. - Советский фольклор, - 1935, - № 2-3, - М.-Л., - С. 294-295). Подавляющее большинство известных нам вариантов песен о Салавате собрано в 40-80-х гг. XX в., когда Институт истории, языка и литературы, Башкирский государственный университет и другие учреждения стали организовывать ежегодные фольклорные экспедиции. Благодаря новым записям и находкам нам кажется целесообразным выделить следующие вехи: а) рукопись 1792 г.; б) все известные песни второй половины XIX в.; в) записи 20-30-х годов нашего столетия; г) записи 40-80-х годов.

Башкирские исторические песни, по наблюдению фольклориста С. Галина, наибольшего расцвета достигли в XVII-XVIII вв.. Ко второй половине XIX в. интерес к ним постепенно падает (С. Галин. Годы и песни. - Уфа: Башк. кн. изд., 1967. - С. 123 - на башк. яз.). Сейчас практически невозможно установить точные сроки возникновения той или иной строфы о Салавате. Но о том, как менялись тексты и образ героя в народном представлении, можно судить по хронологии известных записей.

Наиболее старинный текст, датированный 1792 годом, - рукопись из 12 строф под двумя названиями («Салават байете», «Салават йырауы»), хранится в отделе восточных рукописей Научной библиотеки им. Н. И. Лобачевского Казанского государственного университета (Арабский фонд, № 2/39. Об этом см.: А. Фатхи. Новый литературный документ о страницах борьбы за свободу. - Казан утлары, - 1967. - № 5. - С. 121 - на тат. яз.). Текст был записан при жизни Салавата, а время его сочинения, должно быть, более раннее. Хотя он и называется песней, но по содержанию более соответствует существующему тогда жанру йырау и начальным формам байта, о чем красноречиво свидетельствуют также и его названия. От более поздних вариантов песен о герое этот текст отличается отсутствием гиперболы, преобладанием эпических мотивов с реальными эпитетами. Ярко выражается мотив сочувствия и тоски по побежденному и сосланному герою. Похоже, что автор хорошо знал пугачевского бригадира и, может быть, даже воевал вместе с ним. Ему хорошо знакома внешность Салавата:

Автор хорошо знает трагическую судьбу героя, с глубокой скорбью говорит об этом:

Исходя из этих строк, можно предположить, что произведение создавалось в 1774-1775 гг..

Автор говорит от третьего лица, но в отдельных куплетах повествование ведется от первого лица, от имени самого поэта-импровизатора:

Эти куплеты по времени ближе всего к импровизированным песням поэта-героя и, естественно, в наименьшей степени подверглись изменению. Среди записей недавнего времени имеется следующая разновидность куплета, но здесь уже поется от имени народа:

Сопоставление текстов лишний раз подтверждает, что изменение в песне происходило в направлении от первого лица к третьему, то есть народные песни о батыре рождались на основе собственных сочинений Салавата, причем этот процесс начался довольно рано, еще при жизни батыра.

К песням второй половины XIX в. мы относим версию профессора А. Н. Максимова, песни Р. Г. Игнатьева, С. Г. Рыбакова и А. Покровского. Тот период определяется активным распространением песен о Салавате. Хотя в этих текстах и сохраняются лирические мотивы, отражающие внутренний мир героя (особенно в версии А. Н. Максимова), на первый план уже выступает героическое в образе Салавата. Нетрудно понять наличие этих двух начал в народном представлении образа героя-поэта: первое объясняется проникновением в тексты его собственных импровизаций, второе - стремлением народа, страдающего под колониальным и социальным игом XIX в., видеть в Салавате бесстрашного воина, вождя и защитника. «Салават в одном бою собственными руками убил более ста человек, - говорится в тексте песен, приведенных Р. Игнатьевым в прозе, - в другой раз он отбился от целого полка; он столько побил неприятелей, что из тел можно было бы образовать гору, не менее любой горы на Урале» (Р. Г. Игнатьев. Песня о батыре Салавате, с.224).

Песни того периода сочинялись и исполнялись с чувством глубокой любви к Салавату. В свое время их с восхищением слушали ученые и писатели, изучающие быт и культуру Башкортостана. «Я не мог не удивляться, каким мелодичным тоном, какими странными переливами, вовсе не выразимыми на европейских инструментах, башкиры на сухой дудке выражают тоску батыра (подчеркнуто нами. - М.И.)», - писал В. Зефиров (В. Зефиров. Рассказ бухарского муллы в Башкирии. - Башкирия в русской литературе, т. 1. - Уфа: Башк. кн. изд., 1961. - С. 267-268). А вот что пишет Ф. Нефедов об исполнении ямщиком героической песни, посвященной воину-Салавату: «Впечатление, произведенное на меня песней, было так сильно и глубоко, что даже спустя несколько часов, когда я переменил в Златоустовском заводе лошадей и ехал уже дальше с русским ямщиком, песня о Салавате неотступно звучала в моих ушах и образ мятежного героя-поэта носился перед моими глазами» (Ф. Д. Нефедов. В горах и степях Башкирии. - Башкирия в русской литературе, т.II. -Уфа: Башк.кн.изд., 1969. - С.163).

Башкирское песенное творчество XIX столетия характеризуется сменой репертуара каждого поколения исполнителей. Это явление С. Г. Рыбаков объяснял обилием сочинителей и возникновением новых произведений (С. Г. Рыбаков. Музыка и песни уральских мусульман с очерком их быта - СПб., 1897. - С. 111). Сам же он записывал песни о Салавате в Орском и Верхнеуральском уездах Оренбургской губернии спустя 120 лет после пугачевского восстания. Авторы и исполнители обращались с именем Салавата осторожно. В тексте А. Покровского он назван «храбрый джигит»; примечания С. Г. Рыбакова говорят о том, что исполнители не посмели сказать ему правду о Салавате (С. Г. Рыбаков. Указ. соч., с. 30, 129). Но народ не мог удержать в самом себе мелодии, рвущиеся из глубины души, и «все эти песни поются на зеинах - весенних праздниках» (М. Лоссиевский. Былое башкир по легендам, преданиям и хроникам. - Справочная книжка Уфимской губернии, 1883. - С. 375).

Песенный репертуар менялся и в начале XX столетия. Исторические песни больше уже не сочинялись, произведения устно-поэтического творчества об Алдаре, Карасакале, Кильмяте, Кусеме, Сейте, Тюлькючуре, Мурадыме и других батырах, упомянутых И. И. Лепехиным, Д. Н. Маминым-Сибиряком, М. В. Лоссиевским, постепенно забывались. Новые песни о Салавате также не создавались, но существующие варианты продолжали изменяться соответственно духу времени. Д. Никольский писал: «В содержании башкирских песен заметен элемент житейской философии, склонность к философскому взгляду на вещи» (Д. П. Никольский. Башкиры (этнографическое и санитарно-антропологическое исследование).- СПб., - 1899. - С. 145). Для первых записей песен о Салавате послеоктябрьского периода характерно появление философского начала. Описание храбрости и стойкости батыра переплетается с философскими размышлениями о причинах поражения, о роли героев и судьбе народа:

(Советский фольклор, 1935, - № 2-3. С. 298-299, 303).

К концу XIX в. в башкирских исторических песнях часто встречаются проникнутые лиризмом строки:

(Там же, с.298, 299, 303).

Музыковед Л. Н. Лебединский в 1939 г. так высказался об этом явлении: «Песни о Салавате живут в народе в двух жанрах. Первая песня - «Салават» лирическая и вторая - «Салават» героическая. Это очень интересно... Очевидно, здесь имеет значение то, что Салават живет в народе, с одной стороны, как обаятельный поэт, кураист, а с другой стороны, как вождь, победитель и ближайший помощник Пугачева» (Научный архив БФАН СССР.- ф. З.- оп. 12.- д.199.- л. 1).

Таким образом, народные песни, начиная с конца XVIII в. вплоть до 20-30-х годов ХХ столетия, воссоздают образ Салавата как борца и поэта-импровизатора.

Подавляющее большинство текстов, как мы уже отметили, относится к 40-70-х годам. В памяти народа как бы всплыл легендарный герой со всеми чертами, какими он был наделен в течение двух веков.

«В одних песнях Салават раскрывается как храбрый воин-герой, в других - как поэт и мыслитель», - писал профессор А. Харисов, имея в виду тексты этого периода (А. Харисов. Салават в башкирских

Многообразна и интересна структура стихосложения песен о Салавате. Обнаруживаются образцы различных форм народной поэзии - диалоги, монологи, сложные ритмические строения.

Так же, как Емельяна Пугачева, население Урала и Поволжья в своем фольклоре с любовью упоминает имя Салавата. В этих местах довольно часто можно встретить песни о башкирском батыре. В некоторых из них Салават - не только соратник Пугачева, а вообще друг русского народа, стремившегося к свободе:

В полон ведут Алексеюшку,

Подошел к нему Салаватушко

И взглянул ему в очи ясные:

- Алексей, тюрьма в Иркутске был?

Помнишь, друг ты мой, со мной сиживал?

Ты не враг моя, а кунак*** моя!

Он обнял его правой рученькой,

Посадил с собой на кашомочку.

(К. С. Копысова. Уральские песни и предания. - Свердловск, 1965, - С. 35).

Образ башкирского батыра особенно ярко отражен в легендах и преданиях.

Истоки легенд, как правило, в реальных событиях, но в то же время они органически связаны с художественной фантазией народа.

Легенды о Салавате Юлаеве записаны в основном после 1917 г. Здесь нами рассматриваются тексты, хранящиеся в научном архиве УНЦ РАН и фольклорном фонде при кафедре башкирской литературы Башкирского государственного университета, а также отдельные публикации XX в. Неверно было бы обозначать эти тексты лишь термином «легенда». Кроме легенд о Салавате - фольклорных произведений, отвечающих требованиям этого жанра, имеются еще народные рассказы о нем, сохранившие черты историзма и художественного вымысла, состоящие из отдельных отрывочных эпизодов. Они возникли в результате стремления сказителей проникнуть в личную жизнь, в подробности биографии легендарного героя. Посредством обыденных эпизодов и деталей народ сумел выразить величие Салавата.

Как известно, башкирские легенды по своей тематике разделяется на несколько труп. М. Мингажетдинов и А. Сулейманов выделили этнонимические, этногенетические, топонимические, исторические, жизненно-бытовые легенды и легенды-сказки (Башкирские легенды. - Уфа, 1969. - С. 16). О Салавате повествуется в основном в исторических и топонимических легендах. Их репертуар исключительно богат и разнообразен, его в свою очередь можно разделить на подгруппы. Исходя из их содержания, мы выделили бы следующие подгруппы: 1) легенды, предания и народные рассказы о биографии и деятельности батыра; 2) о его внешности; 3) о родственниках и потомках; 4) о топонимических названиях, связанных с именем Салавата. Нас интересуют лишь первые две. В них образ Салавата раскрывается с различных сторон: дается его портрет в народном представлении, он изображается как воин, вождь и поэт-мыслитель.

Здесь, по сравнению с песнями, степень обобщенности несколько ослабевает, главное место занимают детали. Причину этого явления понять нетрудно: если в песнях преобладает художественное начало, то легенды первоначально исходили из исторической конкретности. Творческая фантазия народа выразила индивидуальные черты героя щедрыми гиперболическими красками. Особенно ярко ощущается это в народных рассказах о внешности и физической силе Салавата. Будущий батыр еще с детства поражает людей своей необыкновенной физической силой: он один поднимает бревно, которое не осилили шестеро взрослых людей. Он весит 12 пудов, его конь и седло также необычны, меч якобы тянет 30 фунтов (12 кг). Некоторым легендам такого типа присущи сравнения, которые встречаются в кубаире о Салавате: «Брат Амины, притаившись за деревом, стрелял из лука в Салавата. Стрела прикололась к его спине и конь вырвал ее зубами. А Салават лишь заметил: «Эх, комар укусил!» ( Записано нами в 1975 г. у жителя дер. Алкино Салаватского района Башкортостана С. Сиражевой - 1909 г.р.).

Почему народ видел в Салавате мифического героя? Во-первых, стремление к победе во главе с богатырем бытовало еще со времен создания героических эпосов. Во-вторых, природа, видимо, действительно наделила поэта-героя большой физической силой. Иначе как бы он вынес четырехкратное ранение, тяжкие мучения и 25-летнее пребывание на каторге?

А тексты, повествующие о внешности героя, наоборот, близки к реальности. Как известно, потомкам не остался портрет Салавата; прибегая к передававшимся из уст в уста рассказам, народ с живым интересом представлял себе облик героя. Разумеется, и здесь на первом плане были идеализация и симпатии народа. В текстах легендарный герой красив: «Салават был не очень высокого, а среднего роста... Лицо у него было смуглое. Глаза у Салавата Юлаева были большие, черные, брови - черные, борода у висков была узенькая». Отметим, что народные рассказы, касающиеся портретной характеристики, нередко совпадают с единственными документальными сведениями о внешности батыра, где говорится: «Салават Юлаев, дву аршин четырех вершков с половиной (165 см. - М.И.), волосом черен, глаза черные» (Крестьянская война 1773-1775 гг. на территории Башкирии: Сборник документов. - Уфа, 1975. - С. 336).

Многим текстам присуще стремление проникнуть во внутренний мир героя, выразить его взгляды, думы и мечты, любовь и ненависть. Все это раскрывается, главным образом, через описание его действий. Как повествуют легенды, Салават еще до начала Крестьянской война таил в себе ненависть к богатым, несправедливым чиновникам и заводчикам. По представлениям народа, его ненависть доходит до предела, и юноша один, преодолев все трудности, беспощадно мстит эксплуататорам. По некоторым текстам, он вначале не различал истинного врага, предполагал, что все русские переселенцы являются противниками башкир; но вскоре, поняв, что к чему, он стал бороться и против местных помещиков, и против заводчиков. Но даже во время сильного гнева он руководствовался принципами человечности и справедливости. В одном из преданий рассказывается, что Салават убил башкирского бая по имени Абдулла. В это время подошли четверо его детей. Салават, увидев их, сказал: «Отец ваш был плохим человеком. Не горюйте из-за него», - и, оторвав четыре монеты от своего пояса, отдал их ребятам» (А. Усманов. Салават батыр. - Уфа, 1945. - С. 47).

Немало существует преданий и рассказов об интимной жизни Салавата. Вообще, в народном творчестве - песнях и легендах - упоминаются три женских имени, связанные с образом Салавата: Зюлейха, Амина, Гюльбазир. Других имен не встречается (правда, в некоторых легендах упоминается его женитьба на русской девушке). По документам, Салават имел три жены (Крестьянская война на территории Башкирии, с. 302).

Наибольшее количество текстов, естественно, отражает деятельность пугачевского бригадира в период Крестьянской войны. Есть тексты, где наиболее ясно проявлялись реальные черты его личности и он достаточно удачно раскрыт как вождь и полководец; есть и тексты другого рода, где герой наделяется сверхъестественной силой и один противостоит неравным силам противника. Особенно широко распространены варианты о поимке Салавата. Народу никак не хотелось отдавать его в руки врага, он считал, что в его пленении виновата лишь досадная случайность - то ли сломанные лыжи, то ли другие нелепые причины. На первый взгляд кажется, что отсутствие известий о дальнейшей судьбе батыра должно было породить различные версии и варианты рассказов. Однако, тексты о его смерти вообще трудно найти. Очевидно, народ больше интересовался его живым образом, чем его трагедией.

Легенды и предания о поэтическом даровании Салавата также составляют отдельный цикл. В одном из текстов, записанных М. Бурангуловым у Габит-сэсэна, рассказывается о проявлении поэтических способностей Салавата еще в детские годы. Приводим один эпизод в его записи: «Он с малых лет находился там, где песенники исполняли песни, старики рассказывали сказки. Даже оставался у них ночевать. За то ему часто попадало от родителей». Житель поселка Месягутово Дуванского района РБ К. Гильманов (1911 г.р.) рассказывал, что Салават в 18 лет сочинил песню, посвященную красоте реки Ай. Бытует несколько сюжетов о его импровизациях по поводу поражения около Катавского завода. По легендам, мать Салавата тоже имела поэтическое дарование, и в некоторых из них рассказывается о том, как мать с сыном обменивались стихотворными речами перед его проводами в поход.

В представлении народа Салават с детских лет до отправления на каторгу был неразлучен с песнями и стихами.

По определению профессора Л. Г. Барага, «Южноуральские предания о Крестьянской войне I773-1775 гг. в очень значительной мере являются общими для русского и башкирского фольклора». По характеру варианты записей на русском и башкирском языках не имеют значительного различия, некоторые тексты по сюжетам и содержанию совершенно однородны. Сам факт создания русским народом устно-поэтических произведений, посвященных Салавату, свидетельствует о чувствах дружбы и братства по отношению к башкирам. Это наиболее ярко ощущается в сюжетах о совместных действиях Салавата либо с Пугачевым, либо с русскими воинами, о его встречах с русской девушкой (Л. Бараг. Предания о пугачевском восстании в записях 1966-1971 гг. // Материалы и исследования по фольклору Башкирии и Урала, вып.1. -Уфа, 1974. - С. 132).

Баиты, связанные с именем Салавата, по времени возникновения можно разделать на две группы: байты дореволюционного и послеоктябрьского периодов. Первые из них по содержанию и формам близки к песенному жанру. Текст 1792 г. о легендарном герое имеет два названия. Одно из них - «Салават баите» («Баит о Салавате»). «Подобный терминологический параллелизм, - говорит татарский исследователь А. Фатхи, - видимо, возник из-за нечеткости обозначения терминов изустно-письменных сюжетных эпических и сугубо изустных произведений» (А. Фатхи. Указ.соч., с.122). Другими словами, лиро-эпическое изустное произведение о Салавате по мере записи его на бумагу стало называться баитом. То же самое можно сказать относительно версии А. Максимова. Здесь песня о героической личности сблизилась с особенностями развития баита. Таким образом, песни дореволюционного периода о Салавате, записанные на бумаге, пережив определенное влияние форм эпического жанра, параллельно бытовали в баитах. Профессор А. Н. Киреев, имея в виду «Баит о Салавате и Юлае», заметил: «В данном случае происходит как бы встреча песенной формы с формой байта, своеобразное их переплетение и объединение в один организм» (А. Н. Киреев. Байт как форма эпической поэзии башкирского народа. // Фольклористика народов РСФСР», вып, 2.- Уфа, 1975, - С. 14.).

Баиты послеоктябрьского периода о поэте-герое по распространенности намного уступают песням и легендам: их можно перечислить по пальцам. Они даже не отвечают традиционным канонам данного жанра. В текстах баитов, записанных до настоящего времени, нет последовательной сюжетности. Их трудно назвать продуктом коллективного творчества. Они, скорее, напоминают сочинения любителей, возникшие из любви и уважения к личности Салавата Юлаева. Для таких произведений «характерно сплетение трагических и оптимистических мотивов: с одной стороны, трагедия героя и боль, тоска народа по нему, с другой - готовность людей продолжать борьбу, начатую Салаватом, вера в торжество правого дела» (Ф. Д. Надршина, М. М. Сагитов. Башкирский фольклор о Крестьянской войне 1773-1775 гг. // Участие народов в Крестьянской войне 1773-1775 гг. Тезисы докладов. - Уфа, 1974. - С. 69).

В целом произведения башкирского устно-поэтического творчества - кубаир, песни, легенды и баиты - раскрывают обобщенный образ борца и поэта-мыслителя. Через его имя народ передал свой протест против колониального и социального гнета, стремление к борьбе за свободу.

* Байык Айдар-сэсэн прожил более ста лет, и ему посчастливилось увидеть башкирские войска, которые с победой возвращались с Отечественной войны 1812 года.

** По утверждению М. Бурангулова, песни башкирского народного репертуара «Санды узяк» («Пыльная ложбина»), «Аюка», «Нуркай-чудной», «Юлтый беглец», «Малыбай», «Бузыкаев» сочинены Ишмухамет-сэсэном.

*** Кунак - по-башкирски «гость».