В народных песнях о Салавате, наряду с такими качествами, как мужество, мудрость, воспевается также импровизаторский талант батыра. М. Бурангулов верно заметил, что представители разных поколений «знали как о его отваге, так и о том, что он был народным сэсэном, певцом». В текстах народных песен часто встречаются слова, характеризующие Салавата как певца-импровизатора:

О Салавате как поэте упоминается и в преданиях. В частности, нам удалось записать в деревне Алка Салаватского района текст, повествующий о письменном творчестве поэта: «Мой отец рассказывает, что Салават сочинял песни, баиты и, занося их на бумагу и объезжая родные края, оставлял их людям. Он оставлял их везде, где бы ни ездил. Их находили и читали. Оставил и у нас, когда проезжал мимо нашего озера Ялтыраккуль...»

Народная память здесь довольно точно отразила явление времени - в XVIII в. изустная литература башкир существовала параллельно с рукописной. Соответственно и стихи Салавата создавались двумя способами: то, будучи сэсэном, он импровизировал, то писал на бумаге.

Его письменные произведения не сохранились в оригинале. Как известно из документов Крестьянской войны 1773-1775 гг., относящихся к лагерю повстанцев, дошла до наших дней лишь небольшая часть, остальные же уничтожались их авторами или правительственными органами. Царская военная коллегия, боясь распространения пугачевских бумаг среди народа, 4 января 1774 г. приняла специальное решение об их уничтожении. В ходе боевых действий были утрачены архивы походных канцелярий виднейших военачальников Крестьянской войны, в том числе и Салавата. (Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений [далее - «Документы ставки...»]. - М: Наука, 1975. - С. 6.). Однако в архивах все же уцелели несколько рукописей поэта-героя и достаточно богатые сведения о нем. Но в них трудно найти материалы о Салавате-поэте. «Архивные документы, являясь продуктом творчества провинциальных канцелярий, в которых подвизались полуграмотные чиновники, не оставили нам материала, характеризующего Салавата как поэта, - писал в 1948 г. А. Усманов, - за канцелярскими характеристиками мы не видим живого Салавата, поэта-лирика, поэта-воина. Образ живого Салавата сохранился в памяти народа, сэсэны бережливо хранили песни и стихи поэта» (А. Усманов. Поэт-воин. - Красная Башкирия. - 1948. -15 августа).

Салавата поэтом первым назвал в печати Р. Г. Игнатьев, изучавший архивные документы в тесной связи с образом жизни народа. В исследованиях 50-70-х гг. XX в. наблюдалось сужение творческого наследия поэта-импровизатора до семи стихотворений, изданных Р. Игнатьевым. Во всяком случае, в наиболее полном исследовании творчества Салавата того времени - очерке профессора А. Харисова «Салават Юлаев - национальный герой и поэт» - рассмотрены и приведены в качестве образцов лишь эти стихотворения. Из-за чрезмерно придирчивого отношения к литературному наследию поэта-импровизатора он оставил без внимания произведения, дошедшие до наших дней в изустной форме. «Эти произведения, может, и не сложены самим Салаватом, но они должны были быть им сложены или спеты, однако в свое время не успели войти в мир поэзии», - рассуждает автор и далее старается аргументировать свое же мнение: «В то же время часть этих произведений больше запечатлевает его образ в народной памяти, нежели его конкретную личность» (А. Харисов. Литературное наследие башкирского народа. - Уфа: Башкнигоиздат. - 1965. - С. 26-27 - на башк. яз.). Признание лишь части творческого наследия поэта-импровизатора, видимо, пошло с того предположения, что оригиналы опубликованных Р. Игнатьевым стихотворений якобы сохранились с XVIII в. в архивах. Именно такое впечатление оставляют статьи А. Усманова. В 1962 г. он писал: «Есть основание предполагать, что оригиналы стихотворений Салавата Юлаева сначала сохранились в архивах, потому что их впервые обнаружили отличные знатоки и неутомимые исследователи архивных хранилищ документов Крестьянской войны 1773-1755 гг. Р.Игнатьев и Ф.Нефедов» (А.Усманов. Народный герой. - Совет Башкортостаны. - 1962. - 14 июня). Позднее в другой статье А.Усманов еще раз подчеркивает свое предположение: «Во второй половине XIX в. рукописи стихов Салавата хранились в архиве или же при каком-либо определенном лице, и они прошли по меньшей мере через 4 человека (Игнатьева, Нефедова и их переводчиков)... Значит, эти стихотворения хранились в доступных для внимания ученых местах» (А.Усманов. Некоторые сведения о биографии Салавата Юлаева. - Совет Башкортостаны. -1968. - 22 мая).

Теперь обратимся к рабочей кухне самого краеведа. Где он нашел эти семь стихотворений? По разрешению Оренбургского губернатора Р. Игнатьев знакомился с материалами пугачевского движения во всех архивах края. Свои статьи о Салавате Юлаеве он писал на основе документов из архивов Тургайского областного и Уфимского губернского правлений. Стихотворений Салавата в них не было. На первой странице одной из статей автор замечает: «Предания и песни дополняют все то, чего не найдено в официальных актах» (Башкирия в русской литературе. - Т.II, Уфа: Башк.кн.изд., 1964. - С. 32.). Следственные материалы о Салавате и Юлае, которые хранились тогда в архиве Уфимского губернского правления, в свое время попадали также в руки Н. Дубровина и П. Юдина, но эти авторы в своих трудах не упоминают о каких-либо стихотворениях или песнях. В другой своей статье Р. Игнатьев называет каждую бумагу из дела о Салавате и Юлае, но и среди них указаны только официальные документы (Р. Игнатьев. Осада г. Уфы. [Эпизод из пугачевского бунта]. - Справочная книжка Уфимской губернии на 1883 год, отдел V, - С.293. Как известно, эти документы в первые годы Советской власти были переведены в Москву. В настоящее время хранятся в ЦГАДА - разряд VI, д. 593). По содержанию очерка «Башкир Салават Юлаев, пугачевский бригадир, певец и импровизатор» нетрудно заметить, какие факты взяты автором из архивов и печатной литературы, а какие изложены на основе народных преданий. Р. Игнатьев, как опытный исследователь, в обязательном порядке указывает, из какого архива извлечен тот или иной материал. Но в тех случаях, когда приводятся тексты преданий и песен, в том числе и стихотворений Салавата, ссылки на источники отсутствуют. Остается предположить, что исследователи XIX в. не придерживались паспортизации материалов, записанных из уст народа.

Зато в рукописи, хранящейся в Государственном архиве Оренбургской области, можно найти интересную фразу относительно творчества Салавата: «Песни самого Салавата, по словам башкир Верхнеуральского (подчеркнуто нами. - М.И.), - писал краевед, - воспламеняли мужество его воинов... Песни Салавата, как импровизация, остались неизвестными» (Рукопись сборника Р.Игнатьева «Сказания, сказки и песни, сохранившиеся в рукописях татарской письменности и в устных пересказах у инородцев-магометан Оренбургского края», опубликованного в «Записках Оренбургского отдела ИРГО». - ГАОО. -Ф.163.-Оп.1. -Д. 22.-Л. 29).

...«Верхнеуральский» невольно напоминает нам поэта П. М. Кудряшева, живо интересовавшегося башкирским фольклором и изустной литературой. В письме, адресованном издателю журнала «Отечественные записки» П. П. Свиньину, он извещал о записи трех песен в 6-м башкирском кантоне Верхнеуральского уезда (П. П. Свиньин. Петр Михайлович Кудряшев, певец картинной Башкирии, быстрого Урала и беспредельных степей киргиз-кайсацких. - Отечественные записки, 1828. - Ч.35. - № 100. - С. 154). Вообще, П. Кудряшев бывал в том уезде много раз и хорошо знал эти края. П. Свиньину, собиравшемуся в путешествие по Сибири, он предлагал обязательно попутно остановиться здесь и подсказал ему подробный маршрут движения. Весьма возможно, что стихотворение «К башкирской девушке», созвучное с салаватской «Зюлейхой», П. Кудряшев мог обнаружить в той местности. Этому произведению, опубликованному в 1829 г. в журнале «Вестник Европы», автор дал примечание: «С башкирского» (П. Кудряшев. К башкирской девушке. - Вестник Европы, 1829. - N 15. - С. 196 - 197). Как и другие переводы П. Кудряшева, оно более близко к рукописным стихотворениям башкир. Автор поясняет, что тексты в Верхнеуральском уезде он получил от некоего «ученого муллы» и при переводе «старался только удержать мысли подлинника, но принужден был отступить от простоты слога» (П. П. Свиньин. Указ. соч., с. 154). Поэт, отлично владевший башкирским языком, идя по одной и той же тропе с Р. Игнатьевым, возможно, за полвека до него столкнулся с текстом «Зюлейхи». В то время еще были свежи впечатления от пугачевского восстания, и информаторы могли не назвать П. Кудряшеву подлинного автора произведения.

...В рукописи Р. Игнатьева есть такие строки: «Мы по крайней мере знаем и замечаем гласно (выделено Р. Игнатьевым. - М. И.) в печати, что у башкир Троицкого уезда Оренбургской губернии есть письменное сказание о Салавате и других батырах» (Государственный архив Оренбургской области [далее - ГАОО]. - Ф. 163 - оп. 1 - Д.22. - л. 38 об.). Статья написана в 1865 г., то есть в первые годы деятельности Р. Игнатьева в Уфе. Позднее ученый, вдоль и поперек объездивший Оренбургский край и неутомимо изучавший историю, быт и духовную культуру нерусских народностей, мог обнаружить упомянутые рукописи. Р. Игнатьев писал: «Представляем верный (подчеркнуто нами. - М. И.) перевод с татарского нескольких песен, приписываемых Салавату. Мы не решаемся передать их рифмованными стихами, чтобы не отступить от смысла подлинного, башкирского текста» (Башкирия в русской литературе, т. II, с. 83). Таким образом, можно предположить, что у него под рукой были тексты на языке «тюрки». В примечании Р. Игнатьев указывает, что «перевод сделан еще в 1868 г. покойным г. Давлетчиным» (там же). В свое время историк А. Усманов высказал предположение, что речь идет о начальнике 9-го башкирского кантона Абдулле Давлетшине (А. Усманов. Некоторые сведения о биографии Салавата Юлаева). Действительно, среди различного рода рапортов кантонных начальников в Оренбургскую канцелярию подписанные А. Давлетшиным бумаги свидетельствуют о его достаточной грамотности и неплохом владении русским языком (ГАОО. - ф. 6. - оп.6. - д. 11971. - лл. 4, 13, 18, 33, 61, 67, 78, 116, 149, 168, 181, 191). Но мало вероятно, что кантонный начальник, о дурной славе которого говорилось в башкирских народных песнях, мог взяться за перевод стихов легендарного героя.

По словам близкого друга краеведа, жителя Уфы А. В. Черникова-Анучина, Р. Игнатьев «знал и владел в совершенстве французским языком, но не мог... усвоить татарского языка, хотя беспрестанно вращался в местах, населенных татарами, башкирами и киргизами» (ЦГАЛИ. - ф.1345. - оп. 2. - д. 131. - л. 2 об.). Отсюда можно сделать вывод, что краевед знал язык оригинала, однако не настолько хорошо, чтобы самому взяться за перевод. Историю создания стихотворения «Битва» Р. Игнатьев на основе предания связывает с родником близ Саткинского завода. Обнаруженные краеведом предания свидетельствуют о том, что рукописи не лежали в архивах, а бытовали в народе. (Заметим попутно, что близ города Сатка Челябинской области действительно имеется Салаватов ключ).

Таким образом, можно прийти к выводу, что Р. Игнатьев нашел стихи Салавата в устойчивом и надежном источнике - рукописном наследии, хранящемся в народе. Судя по контексту статьи, русские переводы не ограничивались только семью стихотворениями. По-нашему, остальные произведения не были опубликованы из-за характерного природе Салавата ярко выраженного героического духа и смелости мысли. Видимо, по той же причине статья Р. Игнатьева, написанная в 1875 г., увидела свет через 18 лет, и то после смерти автора, в издании, предназначенном для ограниченного круга интеллигенции. К сожалению, поиски рукописного оригинала этого известного труда пока оказались безрезультатными.

Отдельные страницы рукописи Ф. Д. Нефедова «Салават, башкирский батыр» хранятся в ЦГАЛИ (Ф. 342. - оп. 2. - д. 73). Этот очерк был опубликован в 1880 г. в журнале «Русское богатство». В нем автор, как уже говорилось, привел содержание пяти стихотворений Салавата. Четыре из них совпадают с публикациями Р. Игнатьева. Возникает вопрос, как они попали в руки Ф. Нефедова? «При работе над очерком писатель широко использовал также сюжеты башкирских легенд и песен, а также песни самого Салавата, которые довелось услышать ему во время поездки по Башкирии», - пишет М. Рахимкулов (М. Рахимкулов. Страницы дружбы. Уфа: Башк. кн. изд., 1972. - С. 225). Эти стихотворения Салавата сохранились в рукописных источниках, а в исполнительском репертуаре народа отсутствовали; они не могли попасть в поле зрения каждого, тем более приезжего, не владеющего башкирским языком. Исходя из документов, находящихся в фонде Ф. Нефедова в ЦГАЛИ, можно прийти к выводу, что большая часть сведений, собранных им в Башкортостане, имеет общность с материалами Р. Игнатьева. Скажем, среди бумаг московского писателя встречаются имена Алиш батыра Маузимова, Кагармана и Батырши Алиева, которыми никто тогда толком не интересовался, кроме Игнатьева. В том же фонде хранятся копии ранее использованных уфимским краеведом архивных документов о Салавате (ЦГАЛИ, - ф. 1345. - оп. 2. - д. 73). Похоже, что стихи поэта-импровизатора Ф. Нефедовым заимствованы из русского текста, имеющегося у Р. Игнатьева. При сравнении стихов двух публикаций почти через каждую строку встречаем совершенно одинаковые словосочетания.

Но писатель, стремясь сохранить общий стиль очерка, произведения Салавата привел в прозе. Причем сделал это он весьма осторожно, стараясь сохранить значение каждой строки, каждого слова. В его тексте трудно найти лишние слова, хоть в какой-либо мере искажающие смысл стихотворения. Изменения сводились лишь к перестановке некоторых слов или же замене их синонимами:

У Р. Игнатьева: 

1. Твои чудные вершины

Близки к небесам.

2. Видно, песня эта будет

Песней без конца.

3. То океан глубокий, неизмеримый...

4. Для чего тебя я, птичка,

Бедная, убил.

5. Тихой ночью в перелеске

Соловей поет.

6. Над серебристою рекою,

На мягкой траве...

7. Я лежал в коше. Со мною

Вся была семья.

8. Хор птичек бога славит

С утра до зари.

У Ф. Нефедова: 1. Твои чудные вершины поднимаются высоко и касаются небес.

2. Видно, моя песня будет песней без конца.

3. То океан неизмеримый и глубокий.

4. Для чего я, бедная моя, убил тебя.

5. Тихая ночь. В перелеске поет соловей.

6. Над серебристою рекою, среди мягкой душистой травы...

7. Я лежал в коше. Со мною была дорогая моя семья.

8. Хор пернатых славит бога с утра до зари.

…За годы Советской власти для ученых-филологов Башкортостана главным источником в изучении творчества Салавата был очерк Р. Игнатьева. Зачастую он воспринимался как единственный источник. До последних лет из пяти стихотворений, приведенных Ф. Нефедовым в прозе, упоминались лишь четыре - те, которые имелись у Р. Игнатьева. Совершенно не принимался во внимание следующий текст:

И не проронить ни одной слезы» («Башкирия в русской литературе», т. II. - с. 134).

А ведь Ф. Нефедов каждый раз, когда представлял стихи Салавата читателю, давал понять, что речь идет о творчестве самого героя. И в данном случае он подчеркнул: «Вздохнул батыр и запел». Трудно найти оправдание тому, что именно этот текст был обойден вниманием. Своими мотивами он созвучен одному из куплетов народной песни, где переданы переживания Салавата-поэта перед отправлением в поход:

(Записала в 1960 г. участница фольклорной экспедиции Башгосуниверситета С. Карагулова у жителя деревни Таиш Мечетлинского района Башкортостана Музафиной Хаят [1893 г.р.]. - Фольклорный фонд при кафедре башкирской литературы Башгосуниверситета).

Пятое стихотворение могло попасть в руки Ф. Нефедова вместе с остальными только из архива Р. Игнатьева. Вполне допустимо, что в рукописи статьи уфимского краеведа, переходившей из рук в руки, из одного издательства в другое, в конечном счете остались всего лишь семь стихотворных текстов. Но в настоящее время, когда требуется обстоятельное изучение литературного наследия Салавата, никак нельзя строить исследование только на одном источнике. Следует принять во внимание такой важный источник, к которому очень бережно относился Р. Игнатьев, как народная память.

Восстановление и изучение творческой деятельности некоторых дореволюционных представителей словесного искусства через народную память - явление не редкое в литературоведении. Особенно характерно оно для литератур восточных народов нашей страны. Армянская, азербайджанская, туркменская, казахская, киргизская, каракалпакская и другие литературы пережили в свое время изустную форму существования. Творчество таких классиков, как Саят-Нова, Махтумкули, Абай, Токтогул, дошло до наших дней главным образом изустным путем. Биография видного туркменского поэта Мамедвели Камине (конец XVIII - начало XIX в.) известна теперь только благодаря легендам и преданиям, а его наследие - благодаря народной памяти. Большинство произведений ряда казахских акынов XVIII-XIX вв. передавалось из уст в уста и записано лишь в XX в.

В башкирской литературе этот процесс - бытование художественных произведений в изустной форме - наблюдался преимущественно в творчестве сэсэнов.

В исследованиях XX в. часто говорилось о том, что импровизации Салавата Юлаева сохранились в устах народа. В 1955 г. З.Шарки писал: «Многие стихотворения Салавата, кроме указанного издания (очерка Р. Г. Игнатьева. - М. И.), распространялись народными сэсэнами и дошли до наших дней» (З. Шарки. Дореволюционные литературные начинания в Башкирии // Башкирская советская литература. - Уфа: Башкнигоиздат, 1955. - С. 16. - на башк. яз.). О том же говорили русские ученые, а именно А. Николаенко: «Он (народ. - М. И.) собственные песни Салавата хранил с любовью. Они передавались из поколения в поколение» (А. Николаенко. Образ Салавата бессмертен. - Кызыл тан. - 1952. - 11 июня). В 1948 г. А. Усманов призвал привести в порядок наследие поэта-импровизатора, бытующее в народе: «Изучение творческого наследия Салавата только начинается. Необходимо продолжать розыски новых песен Салавата, а также продолжать работу по уточнению и изучению сохранившихся песен Салавата» (А. Усманов. Поэт-воин). Но до начала 80-х годов XX в. в данном направлении заметных сдвигов, можно сказать, не было. Исследователи даже обошли вниманием восьмое стихотворение поэта-импровизатора, приведенное Р. Игнатьевым в той же статье. Автор ввел произведение в текст как бы между прочим, в той части очерка, где речь идет о боевых действиях полководца: «Что касается Салавата, то неудачи свои он относил к другим и так про эти неудачи пел в сложенной им (подчеркнуто нами. - М. И.) песне: «Поскакал бы я, да впереди болото, стрелял бы я, да стрел мало у меня, осмотрюсь кругом - мало у меня надежных людей» (Башкирия в русской литературе, т. II. - с. 96). Эта строфа, приведенная Р.Игнатьевым по контекстным соображениям в прозе, имеет значение для установления некоторой части поэтического наследия Салавата. Она в точности совпадает с текстом песни, распространенной в народе под авторством Салавата, который, несмотря на вековое бытование, совершенно не подвергся изменению. Это свидетельствует о сравнительной устойчивости салаватских песен в репертуаре народа и служит как бы ключом для их отбора.

Поэтическая натура Салавата, популярность его собственного творчества, возможно, явились причиной того, что он сам оказался героем песен. В народных песнях о Салавате наблюдается интересная параллель: определенная часть их с любовью и восхищением описывает его мужество или выражает скорбь по поводу высылки с родины, то есть выражает отношение к нему народа. Вторая же часть поется от первого лица и раскрывает думы и переживания поэта-импровизатора. В начале XX в. эту особенность заметил С. И. Руденко: «Певец речитативом рассказывает о подвигах и похождениях Салавата, но когда нужно выразить лирические чувствования и переживания героя, рассказчик вслед за словами: «Тут Салават запел», поет песню, приписываемую этому герою» (С. И. Руденко. Башкиры, ч. II. - Л., 1925. - С.232 - 233).

В 1975 г. в Кигинском районе БАССР автор этих строк записал у Х. Кульмухаметова следующие песни с примечаниями:

«...Когда поселились бояре вдоль реки Сим и стали угнетать народ, о них пел Салават вот так:

«...Салават пел о своих удачах и неудачах, об оказании врагу сопротивления:

«...Песня Салавата, которую он пел в последние дни своих сражений, когда убавилось его войско:

«...Когда готовили закованного в ручные и ножные кандалы Салавата к отправке, он, находясь в двухколесной телеге, громко запел:

Х. Кульмухаметов в свою очередь записал эти строки в 1950 г. от своей 80-летней бабушки, не владеющей грамотой. Стало быть, поэт-импровизатор в некоторых случаях в качестве художественного приема прибегал к народной песенной форме. Можно предположить, что такие песни были сочинены в моменты тяжелых душевных переживаний. Поэтому здесь чаще встречаются терзание («Какие заводы только не занимал, но не мог занять Большой Кыштау»), сожаление («Уехал, не поцеловав Зюлейху, полагая, что вдруг не повезет в пути»), тоска («Свет очей моих, доченька моя, Минлияза, видать, к несчастью, была баловницей»), воспоминание («На заре песней разбудил красавицу Зюлейху»), душевная боль («Подложив под голову обе руки, как подушку, спит, наверное, моя Зюлейха») (здесь и далее песни, приписываемые Салавату [кроме случаев, где будут указаны другие источники], приводятся: Салават. Уфа, 1953, с. 39 - 46 (на башк. яз.); А.Усманов. Салават батыр. Уфа, 1945, с. 32 - 38 - на башк. яз.) и т. д.

Некоторые произведения Салавата, дошедшие до нас в письменных источниках (кроме публикаций Р. Игнатьева и Ф. Нефедова), сначала бытовали в устах народа и только сравнительно недавно были записаны или опубликованы. В свое время никем не был замечен текст в 14 строк под названием «Песня Салавата Юлаева», обнаруженный в 40-х годах уральским фольклористом В. П. Бирюковым у учителя деревни Курман Кунашакского района Челябинской области Бикметова Мидхата Каримовича. 25-летний учитель услышал «Песню Салавата Юлаева» от 65-летнего односельчанина Насруллы. В примечании В. П. Бирюкова говорится: «Салават Юлаев, сподвижник Е. И. Пугачева... был поэтом, и многие песни башкирами приписываются Салавату, в частности, приведенная выше» (В. П. Бирюков. Исторические сказы и песни. - Челябинск, 1949. - С.28-29). Если сведения данного источника поставить в один ряд с очерком Р. Игнатьева, то обнаруженный В. П. Бирюковым текст следует отнести к разряду собственных произведений Салавата. Это подтверждает содержание произведения:

Еще два произведения, приписываемые народом Салавату («С ратью Пугачева слившись...», «Юрюзань, река души ты нашей...»), не нашли пока достойной оценки у исследователей. Они давно печатаются под авторством поэта-импровизатора, но в литературе, посвященной его творчеству, их обходят молчанием. Первое впервые опубликовал в 1922 г. С. Мирасов; позднее оно увидело свет на русском языке (Труды Научного общества по изучению быта, истории и культуры башкир при Наркопросе БАССР, вып. 1. - Стерлитамак, 1922. - С. 31- на башк. яз.; Песни и сказания о Разине и Пугачеве. - Академия, 1935. - С. 212-215; Пугачев в Среднем Поволжье и Заволжье. - Куйбышев, 1947. - С. 43-44). Один из его вариантов оказался среди рукописей жителя дер. Яктыкуль Гафурийского района Башкортостана Валиуллы Кулумбетова, собираемых им с юных лет и предоставленных в 1940 г. в фольклорный фонд Института истории, языка и литературы Башкирского филиала АН СССР. Оба варианта стихотворения как сочинения героя в 1945 г. вошли в книгу «Салават батыр». В последующих публикациях стихотворение «С ратью Пугачева слившись...» дано тоже как произведение Салавата (А. Усманов. Салават батыр. - Уфа: Башгосиздат, 1945. - С. 28, 43-45; Салават, с. 30-35; Антология башкирской поэзии. - Уфа, 1971, - с.83-85; Башкортостан кызы. - 1971.- № 1.- с. 14-15 и др.). Из названия (это произведение в народе иногда называют «Речь Салавата») и содержания его очевидно, что речь ведется от имени поэта-героя; подразумевается, что автор является ближайшим соратником Пугачева; в нем слышен голос батыра, владеющего языком сэсэна, который призывает башкир бороться вместе с другими народами за свободу, обещанную в «манифестах» восстания:

(Салават, с. 35. Далее также приводится из этого источника. Стихотворение опубликовано под редакцией Р. Нигмати).

Вариант В. Кулумбетова тяготеет к стилю кубаиров, а текст 1922 г. напоминает небольшой фрагмент эпической поэмы в сочетании со стихотворениями и рассказами. Особенно близок он к самостоятельным отдельным эпизодам поэмы «Байык Айдар-сэсэн». Различие сводится лишь к тому, что и повествование, и поэтическая часть здесь ведется от одного и того же лица, то есть Салавата. По последовательности повествования и образной системе стихотворный и прозаический варианты «Речи Салавата» почти не имеют разночтений. Как видим, форма произведения менялась, но содержание оставалось неизменным. Все это лишний раз напоминает нам о необходимости бережного отношения к литературному наследию Салавата, дошедшему до нас через народную память.

Стихотворение «Юрюзань, река души ты нашей...» по содержанию и форме напоминает песни поэта-импровизатора. Разумеется, переходя из уст в уста, из рук в руки, менялись рифмы, строки, отдельные строфы. Но суть его содержания, первоначальная авторская идея здесь также сохранились. Стихотворение, видимо, сочинено в самые горячие дни войны, когда преимущество было уже на стороне противника; перед глазами автора проходят возможные варианты наказаний, которые следует ждать за его «вину»:

Лирический герой нисколько не боится этих наказаний, своим пламенным словом он призывает народ собраться с последними силами и еще раз подняться на бой:

(А. Усманов. Салават батыр, с. 29).

Если бы это стихотворение и находилось под рукой Р. Игнатьева, оно все равно не могло бы обойти цензуру и занять место в его очерке. Именно такие произведения, возможно, остались у краеведа и не были опубликованы. В сочетании с теми семью стихотворениями они еще более ярко раскрывают поэтический облик и творческий диапазон Салавата. Можно смело предположить, что народ не зря связал это наследие с именем поэта-импровизатора.

В архиве Уфимского филиала РАН хранится несколько произведений поэта-героя, записанных М. Бурангуловым (Ф. 3.- оп. 12.- д. 445.- лл. 194-205 - на башк. яз. Отрывки приводятся по данному источнику). Среди них есть «Песня Салавата, посвященная любимой девушке Зюлейхе», «Песня Салавата, посвященная Уралу», «Песня Салавата после ранения». Их предоставил М. Бурангулову в 20-х годах Габит-сэсэн. Разумеется, они также претерпели определенные изменения. К примеру, в «Песню Салавата после ранения» вошли параллелизмы из других его песен:

Последние строки раскрывают психологическое состояние, характерное именно для героической личности, и тем самым лишний раз подчеркивают принадлежность песен авторству Салавата. Нечто подобное встречается и в песне, посвященной Зюлейхе:

Цветы твоей души, дорогая,

Пусть не губит моя богатырская слава, как заморозки.

Таким образом, как и опубликованные Р. Игнатьевым семь стихотворений, так и изустные и рукописные поэтические произведения, считающиеся в народе салаватскими, своей тематикой, идейным содержанием, отдельными строфами, строками, образами и другими особенностями соотносятся с жизнью, борьбой и творчеством поэта-героя.

Сохранение наследия Салавата в рукописях и устах народа связано с двумя способами их изложения поэтом-импровизатором, а также бытованием башкирской поэзии XVIII в. в изустных и рукописных формах.

При изучении творчества Салавата Юлаева должны непременно учитываться эти особенности и полностью охватываться дошедшее до наших дней его поэтическое наследие.

Примечания 

* (Салават.-Уфа: Башкнигоиздат, 1953. - С. 39, 42, 44, 45 - на башк.яз.). Здесь и далее подстрочные переводы сделаны автором статьи.

** Текей - родная деревня Салавата, стояла у подножья горы и на берегу реки Усть-Кянде (Кундузтамак).

*** Амина - по фольклорным сведениям, жена Салавата.