Грандиозная по своим масштабам Крестьянская война 1773—1775 гг., охватившая и Башкортостан, совместная борьба русского, башкирского и других народов против гнета царского самодержавия оставили глубокий след в башкирском народном творчестве. События Крестьянской войны, ее выдающиеся предводители, героические поступки и трагедии отдельных участников явились основой сюжетов и объектом идеализации эпоса, баитов, исторических песен, многочисленных легенд и преданий (риваятов). Царское правительство делало все, чтобы вытравить из памяти народной события Крестьянской войны. Сэсэны (сказители-импровизаторы), певцы, упоминающие имя Салавата Юлаева, верного сподвижника Емельяна Пугачева, поющие о нем, преследовались как политические преступники, подвергались жестоким гонениям. Среди записей фольклорных экспедиций сохранилось немало сведений об этом. Даже в ХIХ—ХХ столетиях пожилые люди не без опаски рассказывали о своем батыре, а если осмеливались говорить или петь песни о нем, наказывались. Характерен в этом плане рассказ Гарифьяна Султанова из деревни Кызырбак нынешнего Салаватского района РБ, неоднократно публиковавшийся в фольклорных сборниках под названием «Раньше запрещалось петь о Салавате».

В записях фольклорной экспедиции 1977 г. зафиксированы рассказы дальних потомков Салавата, в частности воспоминание жителя с. Алькино Салаватского района Сиражевой Сахии, 1909 года рождения, свидетельствующее о том, как еще в начале XX века преследовались люди, имеющие родственные корни с Салаватом Юлаевым.

Однако, несмотря на гонения, преследования, в народе сохранилась добрая память о своем великом сыне, о его жизни и славных деяниях, имеющих историческое значение. Еще в XIX в. прогрессивными деятелями русской науки и культуры были сделаны первые записи фольклорных материалов о Салавате Юлаеве на русском языке. Труды Р. Г. Игнатьева, Ф. Д. Нефедова, М. В. Лоссиевского, написанные на основе народных преданий, легенд и изучения исторического материала, до сих пор не утратили научной, познавательной ценности. Систематическое собирание устно-поэтического творчества башкир, в том числе изучение фольклора о Крестьянской войне, началось только после Октябрьской революции. В башкирской фольклористике пионерами в изучении фольклора о Крестьянской войне, о месте и роли Салавата Юлаева в ней, выступили М. А. Бурангулов, А. Н. Усманов, А. И. Харисов. В дальнейшем интерес к теме повстанческого движения, отраженной в народном творчестве, возрастал и продолжает расти, о чем свидетельствуют исследования и публикации С. А. Галина, М. М. Сагитова, Н. Т. Зарипова, Ф. А. Надршиной, Б. Г. Ахметшина, М. Х. Мингажетдинова, А. М. Сулейманова, М. Х. Идельбаева, В. В. Сидорова и др.

Песни, эпос, предания и легенды, эпические сказания, посвященные батыру-поэту, составляют лучшие страницы на историческую тематику в фундаментальных изданиях-многотомниках «Башкирское народное творчество». Наиболее значительные образцы преданий и песен о Салавате Юлаеве переведены на английский язык и изданы («Башкирские народные песни — песни-предания» — «Bashkort folk songs, songs-legends», «Башкирские народные предания и легенды» — «Bashkort folk legends»). Фольклорные произведения позволяют отчетливо проследить отношение народа к восстанию и его участникам, предводителям. Вопреки стараниям царского правительства представить Крестьянскую войну «злодейским бунтом», «мятежом черни», а ее участников — «злодеями», «преступниками», фольклор утверждает справедливый характер этой войны, изображая восставших и их предводителей благородными борцами за справедливость, заступниками народа и угнетенных. В сознании народа движение под предводительством Е. И. Пугачева и его сподвижников осталось исключительным по своей значимости. Именно поэтому произведения башкирского фольклора о Салавате Юлаеве составляют наиболее обширный пласт в народном историческом повествовании и поэзии. Тема Крестьянской войны 1773—1775 гг. затронута почти всеми основными жанрами башкирского устно-поэтического творчества и раскрыта согласно художественно-поэтической природе этих жанров.

Письменно зафиксировано и издано несколько произведений, относящихся к жанру эпических сказаний-кубаиров (дословно: песнь-прославление). Многократно опубликованный кубаир «Салават-батыр», состоящий всего из трех строф (по семь строк каждая), содержателен, глубоко поэтичен. При описании личных качеств Салавата Юлаева (храбрость, бесстрашие, преданность своему делу) наличествуют повторы, эпические клише («Если плечо его задевала стрела, он говорил: муха укусила, стекала кровь со лба — говорил, что выступает пот»), встречающиеся и в других кубаирах, таких, как «Сукем-батыр», «Баязит-батыр». Положительный оценочный момент подвига Салавата Юлаева здесь принимает характер прославления. Согласно кубаиру, Салават-светочь, солнце, день для своего народа, а для врагов — опасная тьма (буквально: ночь).

По своей стилистической окраске, изначальной эстетической установке (в данном случае — дать характеристику батыру, создать его героический образ) с этим кубаиром однотипен текст, записанный в 1964 г. в д. Богдан Миякинского района Башкортостана фольклористом Н. Д. Шункаровым от 102-летнего Сулейманова Ахметзакия (Научный архив УНЦ РАН, ф. 3. Оп. 63. Д. 42. Л. 10). Если не учитывать то, что миякинский информатор несколько сократил количество строк в строфе за счет опущения повтора последних строк, текст его можно воспринять как продолжение кубаира «Салават-батыр» (тирадный стих, эпические клише-трафареты создают предпосылку для свободной импровизации, и в зависимости от творческого дара сэсэна-сказителя характеристика героя может быть более или менее пространной). В кубаире в записи Н. Д. Шункарова, как и в предыдущем, воспет образ батыра-предводителя, неразрывно связанного со своим народом, батыра, готового войти в огонь ради защиты его свободы («Если страна объята огнем [вражеским], проснись, народ мой, — он говорил»). Близость обоих текстов по содержанию и форме неоспорима. Осколки ли они одного большого произведения или же самостоятельные вариации, мини-кубаиры, — сейчас категорически утверждать невозможно.

Между тем, народная память сохранила и другие более объемные эпические формы, где поэтический стих чередуется с прозаическим повествованием. Это эпосы: «Юлай и Салават», «Баик-Айдар сэсэн».

Для эпического сказания «Юлай и Салават» характерно обобщенное изображение событий и образов на широком эпическом фоне. В эпосе художественно отражены важнейшие события эпохи восстания: усиление национального гнета, социальная дифференциация башкирского населения, восстание яицких казаков во главе с Пугачевым и его манифест, присоединение Салавата к Пугачеву; бои повстанцев с карательными отрядами; поимка Салавата, пытки и отправление его на вечную каторгу. Эпос «Юлай и Салават» отчетливо формулирует идею совместной борьбы русского и башкирского народов против царского самодержавия, против социального и национального гнета.

В эпосе преобладает реалистическое изображение исторического фона, событий и образов. Элементы вымысла занимают в нем незначительное место.

Если в более ранних эпических сказаниях главные герои изображались поборникам интересов одного какого-нибудь рода или племени, то в данном эпосе «Юлай и Салават» они выступают как вожди масс.

В сказании с особенной теплотой показан образ Салавата — бесстрашного воина и поэта, талантливого полководца и соратника Е. Пугачева. Башкирские сэсэны-сказители наделили его всеми теми качествами, которыми должны владеть идеальные эпические богатыри. Он обладает большой физической силой, умом, красноречием, храбростью. В нем великолепно сочетаются бесстрашие воина-богатыря и глубокий лиризм души поэта. Салават в кубаире изображается защитником интересов угнетенных, не только башкир, но и других народов.

В поэтике, сюжетно-композиционном строе эпоса «Юлай и Салават», несмотря на его народную основу (тирадный стих, традиционные приемы художественного выражения, идеализация эпических героев...), местами дает о себе знать преобладание индивидуального начала над коллективным. Это особенно ярко выражается в диалогах, изложенных в форме песен, — «дуэтах» Салавата и его возлюбленной Гульбазир. Очевидно, здесь сказался драматургический опыт Мухаметши Бурангулова-сэсэна, который наложил своеобразный отпечаток на стиль сказания: вклинивание в структуру семисложного кубаира десяти-девятисложного песенного текста, сочиненного, по-видимому, самим сэсэном, несколько снижает естественность поэтического повествования. В целом, народная основа произведения неоспорима: в эпосе узнаваемы многочисленные предания и легенды, до сих пор бытующие в народе.

В эпосе «Баик-Айдар сэсэн» имеются интересные сведения о давних связях Баика, сына Байназар — тархана, с родом Азналиных, о совместном участии Баика и отца Салавата — Юлая Азналина в одном из башкирских восстаний (1755—1756). Но особый интерес представляет описание встречи Баик-Айдар сэсэна с юным Салаватом. Сэсэн-глашатай по прозвищу Айдар (Айдар — оставленные при бритье длинные волосы на макушке, как символ особого положения мужчины в обществе. Баика, очевидно, прозвали Айдаром в знак его особой одаренности) ярко, в поэтической форме рассказывает Салавату о былом, о ханах, о злодеяниях мурзы Тевкелева, выжегшего дотла сто двадцать аулов, о батырах, которые сложили головы или были изгнаны из родной земли, о народе, сумевшем при всем этом сохранить свою страну-иль:

— Сгинуло все — ничего не осталось,

Страна осталась — себя сохранила,

Страна, что на врагов оружие точила.

Только кровь запеклась на скалах.

Поскольку героем сказания является Баик-сэсэн, данных о Салавате Юлаеве немного. Сказители ограничились кратким сообщением о том, что Салават понял старца и повел его с собой к отцу. В форме сжатой информации передано и сведение о новом движении — Крестьянской войне 1773—1775 гг., о ее поражении. Однако даже через скупые строки достаточно четко проводится мысль о той важной роли, которую сыграли Салават и Юлай в повстанческом движении: «Поговорили они (Баик-сэсэн, Салават) с Юлаем втроем, призвали к памяти прошлое, держали совет с теми, с кем находили общий язык, и решили еще раз восстать против царя». Касаясь образа Баика, Н. Т. Зарипов тонко подметил, что он сливается с образом того безымянного беспалого старца в кубаире «Юлай и Салават», который неотступно следит за каждым шагом Салавата и, когда тот оказывается на перепутье, подсказывает ему точный выбор. В сущности, образ старца, которого повстречал герой эпоса у развилки дорог, традиционен. Большое сходство образов в указанных сюжетах, по-видимому, объясняется близостью тематики и тем, что оба кубаира записаны Мухаметшой Бурангуловым от одного сэсэна Габита Аргынбаева (1856—1921).

Поражение в Крестьянской войне, казни вождей повстанцев послужили материалом для создания произведений балладного типа — баитов. Они все посвящены Салавату Юлаеву («Йырау Салавата», «Не забудем тебя, Салават», «Салават Юлай»). Для баитов характерно сплетение трагических и оптимистических мотивов. Эти мотивы особенно ярко выражены в баите «Не забудем тебя, Салават», записанном в 1948 г. М. Рафиковым от З. Тажетдиновой в деревне Арсланово Кигинского района Башкортостана. (Научный архив УНЦ РАН. Ф. 3. Оп. 12. Д. 226).

В варианте байта, записанном в 1974 г. в д. Кичикир Янаульского района Н. Д. Шункаровым от Шарафутдиновой Райханы Назаровны, есть прекрасные поэтические строки, в которых рождение на свет Салавата Юлаева сравнивается с появлением радуги на небе, подчеркивается величие его дел. Трагический мотив передан в последнем куплете через образ дороги, покрытой черной пылью. Этот образ символизирует народное горе и постоянно напоминает о нелегкой судьбе батыра.

На поэтику баитов о Салавате Юлаеве сильное влияние оказало песенное творчество народа. Известны случаи, когда тот или иной песенный куплет полностью был включен в текст баита. Это, с одной стороны, объясняется тем, что в период Крестьянской войны 1773—1775 гг. бытовали традиции жанра исторической песни в башкирском фольклоре, с другой — природой самих фольклорных жанров, их «способностью» взаимодействовать, взаимопроникать. Благодаря последнему и появляются художественные формы, несущие в себе признаки разных жанров, в данном случае — песни и баитов.

Собственно исторические же песни, посвященные теме повстанческого движения, среди которых главенствующее место занимают песни о Салавате Юлаеве, представлены многочисленными четверостишиями без названий, в основном в стиле башкирских протяжных песен (озон кой), а также сюжетными текстами: «Салават», «Песня о Салавате», «Песнь во славу Салавата»... Песни-четверостишия, опубликованные в 1945 г. А. Н. Усмановым под общим названием «Народные песни о Салавате» (53 куплета), в сборнике «Салауат» (Уфа, 1953. Сост. — А. И. Харисов), были сгруппированы по темам: «Салават», «Салават-батыр», «Салават на каторге». Согласно архивным данным, тематическая классификация была осуществлена Ануром Вахитовым. Эта классификация сохранилась и в последующих публикациях А. И. Харисова, позже — С. А. Галина.

Песни, посвященные Салавату Юлаеву, отличаются высокой информативной насыщенностью. В них нашли отражение наиболее значительные этапы жизни героя: Салават — сын славного Юлая, любящий муж; пугачевский бригадир, вождь восставших; Салават на пожизненной каторге в Балтийском порту. Фигурируют и имена его сподвижников — Кинзи Арсланова, Канзафара Усаева, упоминаются места сражений.

Примечательно то, что народ верно понял справедливые устремления Салавата Юлаева, направленные на освобождение людей от национального и социального гнета. Не случайно в исторических песнях так много уделено внимания повстанческой деятельности батыра, с огромной любовью и теплотой воссоздан образ талантливого военачальника и поэта-певца:

Он егетов на битву созвал,

В грозной битве он страха не знал,

На мухортого вспрыгнув коня,

Песню мужества он запевал.

(Перевод Д. Даминова.)

Испытывающий все тяжести колониального и социального гнета народ видел в Салавате Юлаеве своего вождя и защитника. Народ и Салават неразделимы — одна из главных идей башкирского песенного фольклора.

... Великие дела свершили мы,

На батыра Салавата опираясь.

Как известно, выдающаяся историческая роль Салавата Юлаева в том, что он сумел поднять на восстание не только башкир, но и другие народы («Славен был Салават бригадир, предводитель народов, герой»). Мотив дружбы башкирского народа с русским показан через образы Пугачева и Салавата («Пугачев да батыр, ай, Салават — у России славные сыны»).

В песнях образ Салавата Юлаева наделен лучшими чертами и изображен в реалистическом плане. Вместе с тем встречаются тексты, где он наделен чертами эпического героя, который «в огне не горит и в воде не тонет». Опоэтизированный взгляд на образ батыра отражен в сравнениях, которые традиционно носят в себе высокий положительно оценочный знак (как орел, сокол, лев): «Салават — как этот гордый беркут, в честный бой батыров он ведет»).

Глубокой болью в сердце народа отозвались трагические события, связанные с поражением Крестьянской войны, пленением Салавата Юлаева и ссылкой его на каторгу:

...С уходом Салавата-батыра из страны

Сердца наши покрыла тоска.

...Нет среди нас батыра Салавата,

Красоту утратил этот мир.

Наличие минорных мотивов в песнях, хотя и естественно, однако оптимистическое, героическое начало в них является основополагающим, о чем свидетельствуют строки:

Наш Урал — над скалою скала,

А на скалах — гнездовье орла.

Не ликуйте, что нет Салавата,

Салаватова сила жива.

В темной ночи светится дорога —

Это Салават мчит на коне.

После Салавата будет много

Львов, достойных, по стране.

(Перевод Д. Даминова.)

В репертуаре исполнителей башкирских народных песен имеются и песни, посвященные Е. И. Пугачеву («Пугачев», «Большая дорога»).

Салаватский цикл наиболее богато представлен в жанрах несказочной прозы — преданий и легенд (записанных текстов с вариациями — свыше двухсот). Предания и легенды о Крестьянской войне, о Салавате Юлаеве бытуют в различных районах современного Башкортостана, а также за ее пределами (Челябинская, Свердловская, Пермская, Оренбургская области), но больше всего — на его родине, в Салаватском районе и близлежащем к нему — Кигинском. Широко известны они и в Балтачевском районе, на территории которого, близ села Нуркино, 22 сентября 1774 г. произошло крупное сражение отрядов Салавата с правительственными войсками.

В структурном отношении предания о Салавате Юлаеве, как и предания вообще, разнообразны. Встречаются весьма небольшие по объему рассказы, выполняющие сугубо информативную функцию («Мать Салавата», «Гибель семьи Салавата», «Сон Салавата», «Мост Салавата»). В целом же среди преданий, преданий-легенд значительное место занимают сюжетные повествования — фабулаты. В зависимости от жизненного их содержания они могут быть одноэпизодными («Салават и Карасакал», «Приказ Салавата»), или состоят из нескольких эпизодов («Салават и Балтас», «Легенда о «Салавате-батыре»). Встречаются тексты, когда в прозу вклинивается песня, в большинстве случаев — это песни самого Салавата. Включая в повествование песню, рассказчики, по-видимому, хотели подчеркнуть поэтическую одаренность, певческий дар своего героя.

Предания и легенды рассказывают о невыносимом феодальном и национальном гнете; в них выражено непоколебимое стремление народа к свободе, его решимость уберечь родную землю от насильственного грабежа. Показательна в этом отношении легенда-предание «Салават батыр», записанная в 1952 г. Р. Гариповым в деревне Аминево Баймакского района от 73-летнего сказителя Гатиата Галина.

В основе сюжета — широко известный традиционный мотив — продажа башкирами земли величиной «с бычью шкуру». Царь Кырмасакал (таким именем назван в легенде русский царь) и его приближенные, выпросив разрешение на куплю участка земли величиной не больше шкуры быка, разрезают шкуру на тоненькие, шириной в конский волос ремни и коварно захватывают огромные земельные просторы, уместившиеся в эту «шкуру». «Но это было только начало, — говорится в предании. — С каждым днем земли башкирские стали отходить к Кырмасакалу; вырубались леса, табунам негде стало пастись, негде было охотиться… жить стало совсем невмоготу...».

Эмоционально, с большим подъемом описывается встреча аксакалов с Салаватом: «Нет больше мочи терпеть, — сказали аксакалы, — нужно уберечь землю... Ты наша надежда, Салават!»

«Судьба джигита в руках Родины, судьба Родины в руках джигита. Где мой народ, там моя судьба, — с этими словами Салават вскочил на коня и поднял грозный меч. То был волшебный меч, врученный герою аксакалами...».

Предание «Речь Салавата», представляющее собой прозаический вариант кубаира Салавата Юлаева «С ратью Пугачева слившись, в войско с ним соединившись», также насыщено свободолюбивыми мотивами. Идея нерасторжимого единства народа и героя находит здесь новое поэтическое выражение. Но кульминационным в предании является эпизод, в котором Салават, поняв необходимость объединения с русским народом в общей борьбе против бесправия и угнетения, призывает башкирское войско присоединиться к армии Е. Пугачева и достигает цели. Обращение, изложенное в стихотворной форме — в форме кубаира, клятва с углем на руках (символом сожженных во время восстаний башкирских деревень) — самые волнующие строки предания.

«Речь Салавата» — одно из многих произведений, отстаивающих идею дружбы русского и башкирского народов. В научном архиве УНЦ РАН хранятся рассказы Латыпа Гарипова из Балтачевского района в записи Г. Умеркаева, материалы В. Кулумбетова, характеризующие Салавата Юлаева как поборника дружбы народов. Это особенно ярко проявляется в опубликованных в печати преданиях «Как Салават с Пугачевым подружились», «Встреча Салавата с Пугачевыми. Народные предания о Салавате раскрывают антикрепостническую сущность повстанческого движения («Салават был беспощаден к врагам», «Приказ Салавата»).

В преданиях имеются интересные, иногда конкретно-исторические сведения об участии народных масс в повстанческом движении под предводительством Салавата Юлаева. Так, предание «Юлкай и Башаргул», записанное в 1940 г. В. Кулумбетовым в Гафурийском районе, повествует о том, как табынские башкиры послали гонца к Салавату Юлаеву и выразили готовность выступить вместе с ним. В записях Г. Умеркаева с большой теплотой упоминается имя Мусы Кадерметова — одного из влиятельных аксакалов деревни Нуркино, оказавшего активную поддержку повстанцам. Это имя фигурирует и в фольклорных записях, осуществленных Г. Б. Хусаиновым в 1973 г. В предании «Салават и Балтас» говорится, что «аксакал Муса был главным организатором помощи Салавату». Об обеспечении войска Салавата новым пополнением и провиантом упоминается во многих преданиях, записанных в Салаватском и Кигинском районах Башкортостана («Как Салават Юлаев в деревню Киги посла направлял», «Пребывание Салавата у долин Ая...»).

Преобладающее большинство народных повествований посвящено прославлению Салавата Юлаева, описанию его личных качеств. Во всех преданиях и легендах образ Салавата — это прежде всего образ народного батыра — героя. Во многих сказаниях подчеркивается раннее проявление у Салавата Юлаева богатырских качеств. Предания о том, как 12-летний Салават медведя убил, до сих пор популярны. Примечателен и рассказ Багаутдиновой из деревни Ново-Каратаулы Салаватского района: во время традиционного праздника — сабантуя, устроенного отцом Салавата Юлаем Азналиным, совсем еще юный Салават был признан батыром, не знающим себе равных; во всех видах состязаний: единоборстве, скачках, в беге, игре на курае, в плясках — он одерживает победу («Как Салават был признан на майдане батыром»). Одна из легенд («Батыр из батыров») в числе десяти качеств, определяющих богатыря, отмечает незаурядный ум, поэтическую одаренность героя.

Согласно преданиям, богатырские качества Салавата, заложенные с детства, особенно ярко проявились в годы повстанческого движения. О его могучей силе, храбрости, смекалке говорится во многих преданиях («Салават», «Сила Салавата» и других). Предания и легенды создают образ умного, мужественного военачальника, полководца народной армии, владеющего стратегией и тактикой боя («Штаб Салавата», «Салаватский разведчик», «Как Салават Юлаев в деревню Киги посла направлял», «Салават Юлаев на горе Имян-тау»...). Предания о пленении Салавата, ссылке на каторгу исполнены глубокой болью народа: «Когда Салавата Юлаева поймали и сослали на каторгу, вся Башкирия плакала, — говорится в легенде. Почему в горах хрусталя много? — Плакали в одиночку, и семьями, и всем аулом. Плакать уходили в горы. Слезы были чистые, горькие. Падая на скалу и просачиваясь в землю, они превращались в хрусталь. И теперь, когда найдут один маленький хрусталик, говорят, что здесь один человек плакал втихомолку, побольше — семья плакала, много хрусталя — аул плакал». Легенда, уходящая корнями в традиции горнозаводского фольклора и построенная на фантастике, имеет под собой реальную историческую основу — скорбь и горе народа по поводу тягостной судьбы Салавата Юлаева.

Вместе с тем, имеются легенды, в которых выражена народная мечта о возвращении любимого батыра. Вот одна из них, записанная в Челябинской области: «Богачи говорили, что Салават сослан на каторгу и больше не вернется. А старики-аксакалы видели и рассказывали, как лунными вечерами ходил по тропе человек в лисьей шапке. Говорили, что это тень Салавата». А одно из преданий гласит, что Салават иногда снится святым, предупреждая их о чем-то. По мнению рассказчика, видеть во сне Салавата — счастье («Облик Салавата»). Чрезвычайно интересны топонимические предания, бытующие как память людская и память Земли («Салаватские места»).

Среди башкирских преданий есть немало рассказов о семье Салавата, о его близких: «Мать Салавата», «Отец Салавата», «Женитьба Салавата на русской девушке», «Жены Салавата», «Потомки Салавата», и некоторые другие. Все эти произведения относятся к группе преданий, историческая достоверность которых не установлена. Так, в преданиях о женитьбе Салавата, казалось бы, очень много конкретного: русская девушка пригляделась ему в городе Красноуфимске, у них родился сын, назвали его Хасаном; Хасана Салават отдал на попечение старику Нуркылысу из деревни Киги, после Нуркылыса его воспитывал Кулбаков Валиша. Потом, когда вырос, Хасан стал кантонным начальником в деревне Кулбаково. Он был таким же храбрым, как отец. Несмотря на строгую конкретизацию, мы не можем полностью верить рассказу, ибо для жанра преданий вообще характерно стремление к фактографичности. Конкретизация здесь является как бы художественным приемом. С помощью этого приема народ стремился утвердить реальность создаваемых воображением событий, доказать, что все, о чем рассказывается, действительно было. Между тем, вымышленность отдельных мотивов, например мотив о женитьбе Салавата на русской девушке (имя девушки и место проживания варьируются), если вдуматься, не вызывает сомнения. Трудно себе представить, что Салават, получивший не только светское (знал русский, писал на языке тюрки), но и религиозное образование (наставником, согласно преданиям, был имам Кабири, позже — мать батыра, учился в медресе), в годы тяжелых испытаний занимался проблемами женитьбы на иноверке. Возможно, это идеологический налет, вызванный стремлением официальных властей возвышенно, более выпукло показать тему дружбы народов. Вполне вероятно, зарождение и распространение этой темы связано с влиянием романа Степана Злобина «Салават Юлаев». Имеются также предания о женитьбе Салавата на калмычке, чувашке, татарке. Конечно, это вымышленные сюжеты. Их рождение, по-видимому, является свидетельством симпатии народов, участвовавших в Крестьянской войне.

Согласно письменным источникам, у Салавата Юлаева было три жены. Еще до ареста батыра жены и дети были схвачены и привезены в Уфу в качестве заложников. Одна жена с сыном находилась под надзором городского коменданта полковника С. С. Мясоедова. Второго сына, как писал Салават, «взял генерал (Ф. Ю. Фрейман) которой у секретаря... А протчие жены и дети разобраны большими, то есть представителями местных властей и офицерами» (Гвоздикова И. М. Салават Юлаев: Исследования документальных источников. Уфа, 1992. С. 223.). О дальнейшей судьбе членов семьи неизвестно. В документах не сказано и об именах жен, детей. По фольклорным материалам, жен Салавата звали: Амина, Зулейха, Гульбазир (Гульназира), Маудия. Наиболее часто упоминаются: Амина, Гульбазир. Про Гульбазир сведения разноречивы. В одном случае она уроженка деревни Калмаково, выданная замуж за бая Иштубу из деревни Йонос (Салават отбивает ее), в другом — дочь тархана Сагынбая. В эпосе «Юлай и Салават» об этом свидетельствуют строки:

Заводчики же в ответ

Стали тайный держать совет:

 

«Расправляться не будем с ним,

Сагынбая уговорим,

Выдадим дочь его Гульбазир

За Салавата. Тогда батыр

Станет зятем его. Потом

Мы его к рукам приберем.

В предании, записанном нами в 2003 году в селе Старо-Балтачево Балтачевского района от Магзумова Айрата Муллыевича, Гульбазир — дочь Кулыя Балтачева.

Когда речь идет о женах Салавата Юлаева, небезинтересна песня-четверостишие, в которой отражен обычай левирата (по обычаю, в случае смерти старшего брата младшего женили на вдове) и находится ответ на вопрос, как у молодого Салавата могло быть три жены:

…Возлюбленная Салавата —

Две из них — енге, одна — девушка (то есть женился на девушке; енге-невестка, жена старшего брата).

Предания о Салавате Юлаеве историчны, но они, как явление художественного творчества, не лишены вымысла; в них нередко наблюдается искажение, смещение фактов и событий (предания о найденных вещах: «Плетка Салавата», «Меч Салавата», о погребениях и т. д.). Вымысел отчетливо проявляется и в легендах, посвященных описанию личных качеств Салавата (богатырский сон, неуязвимость, восемнадцатипудовый вес и т. п.). Все это естественно: такую незаурядную личность, как Салават, народ не мог представить обыкновенным человеком и потому наделил его чертами эпического героя. Встречаются даже сюжеты с мифологическими мотивами, представлениями, связанными с поверьями: «Салавата от поимки спас паук», «Что сказала Юлаю водяная дева». В преданиях, в эпических повествованиях прошлое осмысляется и переосмысляется под влиянием эпохи их происхождения и последующего традиционного устного бытования как память народная, хранимая несколькими поколениями. Народные рассказы о Салавате Юлаеве донесли до нас мысли и взгляды людей эпохи Крестьянской войны и последующих времен, создали своеобразную биографию героя, историю его жизни (недаром предания-риваяты в народе называют «тарих» — «история»). В них нашли отражение: детство и отрочество Салавата Юлаева, семья, среда обитания, формирование мировоззрения; предводительство в повстанческом движении, его соратники и враги; места сражений, боевые операции, удачи и неудачи; пленение, ссылка. Как видно, многие темы перекликаются с темами и мотивами, которые подняты другими жанрами.

Для всех фольклорных произведений, относящихся к разным жанрам, в освещении Крестьянской войны и роли Салавата Юлаева в ней общими являются мотивы понимания национально-освободительного характера повстанческого движения, его антикрепостнической сущности, показ роли народных масс и личности, дружбы башкирского народа с русским и другими народами, прославление Салавата Юлаева как крупного военачальника и поэта-импровизатора, описание трагических событий и связанного с этим народного горя, наличие оптимистических мотивов.

Салават Юлаев, верный сподвижник Емельяна Пугачева, хорошо известен народам Урала и Поволжья. О популярности национального героя башкир в русских селениях Среднего Урала есть сведения в статьях В. П. Кругляшовой (В. П. Топонимические предания Среднего Урала // Материалы и исследования по фольклору Башкирии и Урала. Уфа: БашГУ. 1974. Вып. 1. С. 225.), Л. Г. Барага (Пугачевские предания, записанные в горнозаводских районах Башкирии // Устная поэзия рабочих России. М. Л., 1965. С. 231—252.). Предания о Салавате Юлаеве вошли в хрестоматию, посвященную прозаическим жанрам русского фольклора, включены в научный свод «Татарское народное творчество» (песни, баиты, предания).

Увековечение имени Салавата в народной памяти связано с его исключительной ролью в освободительной борьбе. Даже враги генерал-майор П. С. Потемкин, генерал-аншеф П. И. Панин в своих донесениях Екатерине II вынуждены были признать Салавата Юлаева «главным предводителем минувшего бунта», называли его «славным Салаватом».

Произведения устно-поэтического народного творчества, сочетающие в себе правду и вымысел, являются важным источником познания прошлого. В них слышен голос самих участников восстания — крестьян и горнозаводского населения. Они дополняют исторические сведения о социальной сущности и ходе восстания.