Мы, работники печати, пожалуй, как никто другой, долгие годы жили в ожидании перемен. Громко возмущались на заседаниях "политбюро", проходивших где-нибудь на кухне, иронизировали и затаенно досадовали оттого, что долгожданные перемены к лучшему не наступали. Но вот они нагрянули! Да еще с такой силой, словно бы плотину прорвало. И революцией их не назовешь, и для реформы они слишком уж радикальны и разрушительны.

Затрещали по швам государственные устои, пришли в движение межличностные отношения. Кто ты? С кем ты? Какая сила тебе потворствует, кто стоит за твоей спиной? Мы как бы заново открывали друг друга на работе, лестничной площадке, в кругу друзей, родных и близких. И оказалось, что мы, как бы того ни хотела эпоха, не красные и не белые, а цвета неопределенного. Сочувствовали тем, кому жизнь не улыбалась и раньше, а теперь и вовсе показывает страшные гримасы. Не очень-то поносили и богатых, с романтической наивностью полагая, что любой из нас может и должен в конце концов стать состоятельным человеком. И жизнь как нарочно делала многих из нас миллионерами. Достаточно было, скажем, приватизировать свою двухкомнатную "хрущевку", чтобы числиться собственником-миллионщиком...

Возникали, как грибы после дождя, всевозможные МП и СП, не было числа кооперативам. Кто-то и впрямь становился богатым... и впадал от этого в неописуемое отчаяние. Потому что быть богатым человеком - это особая наука, о которой мы даже и не слышали прежде. Бедность, оказывается, переносится гораздо легче. Словом, нелегко было нашим современникам, втянутым нежданно-негаданно в ошеломляющий водоворот. Не легче было и нам, "щелкоперам", усвоить такие понятия, как "рэкет", "крыша", "лимон", "черный нал", "заказуха", усвоить наконец трагическую сущность происходящих потрясений, укрепиться во мнении, что все, что ни делается, - к лучшему, подобрать соответствующие слова и попытаться "набросать" хоть какие-то штрихи к портрету в общем-то великой эпохи.

Я понимаю тех моих коллег, которые сторонились происходящего и до сих пор относятся к рыночным перипетиям как к наваждению, не достойному их пера. И я их не осуждаю. Сам я отношусь, как мне кажется, к чудакам, которым на роду написано попадать в круговерть жизни, видеть ее порой изнутри и делиться потом своими впечатлениями. Ну, а что из этого вышло - судить вам, уважаемый читатель.

ВКУС "ЛИМОНОВ"

Человек, рассказавший мне эту историю, пожелал остаться "за кадром". На это у него, видно, есть веские причины. И тем не менее все, что он поведал, на мой взгляд, интересно и поучительно.

1. В ТРЕХ ШАГАХ ОТ ЭЛЬДОРАДО

- Коля, привет! Есть разговор тет-а-тет, - выпалил Андрей, переступая порог. - Как живешь, старик? Мы с тобой не виделись с тех пор, как ты женился... У тебя растет дочь?

- Кто пришел? - послышался тоненький женский голосок из кухни.

- Это Андрей, - ответил Коля.- Проходи. Познакомься с Катей.

В коридор заглянуло румяное личико: "Здрасьте!"

- Я пришел, чтобы лишить вашу семью покоя, - не церемонился Андрей, пройдя в зал и развалясь на диване. - Предлагаю работу до звона в ушах, иномарку в теплом гараже и отдых на турецком берегу.

- Так уж на турецком, - усомнилась Катя.

- Напрасно, мадам... Сегодня каждому предприимчивому человеку даны гарантии процветания. Неужели в этом кого-нибудь надо убеждать?

- Тебя, Андрюха, заносит на поворотах, - скептически усмехнулся Коля. - Ты, помнится, в седьмом классе застукал "химичку" с "физкультурником". Анекдот... А сколько было шума...

- Отнюдь. Никакой аферы... Представь себе два станка, сплетающих сетку-"рабицу", - перейдя на заговорщицкий шепот, объяснил Андрей суть предприятия. - Работа в две смены. И хорошие деньги.

- А где возьмем проволоку?

- В Белорецке. На металлургическом комбинате. Есть надежный канал. Ну, как? Я - директор, ты - зам. Идет? О процентах договоримся. Не обижу.

- Надо подумать - ответил Коля, которому показалось, что он давно уже подумал и лишь не знал, откуда последует заманчивое предложение. Сладко засосало под ложечкой.

* * *

Их консультировал опытный юрист, друг семьи Андрея. И тем не менее в уставе их малого предприятия "Золотая нить" обнаруживались все новые недочеты. Однажды чиновнику регистрационного отдела не понравилось выражение "в противном случае" и он велел поменять его на формулировку "в случае невыполнения условий". Исправили, перепечатали. И опять не слава богу! Пошли на хитрость.

- Мы сделали все, как было велено в прошлый раз, - бодро отрапортовали друзья служителю закона. - Поменяли местами абзацы.

И мытарства кончились.

- Успех надо спрыснуть, - предложил Андрей.

Коля скорчил кислую гримасу, но традиция оказалась сильней.

Начали с бутылки шампанского, а закончили "Русской". Второй по счету. По этой причине в их делах наступила пауза.

Свидевшись вновь, они виновато улыбались и ужасались воспоминаниям. Андрей с небывалым рвением звонил по телефону. Требовал. Чертыхался. А порой ласково напоминал: "Вы же обещали... Да не мне. Папе. Издержки я беру на себя. Рассчитаюсь "деревянными", а в дальнейшем - валютой. У вас со слухом все в порядке? Да, валютой..."

"Золотую нить" разместили в подвале школьных мастерских. Два крутильных станка, принадлежавших крупному садовому кооперативу, запустили в работу благодаря усердию дяди Миши. Андрей пообещал этому слесарю на пенсии поставить при жизни памятник. На его садовом участке.

Дядя Миша исчез и объявился в конце месяца. Полураздетые и захмелевшие от духоты и грохота подростки, к его удивлению, бойко управляли станками и скатывали в рулоны готовую сетку.

Отключили электричество. Воцарилась тишина. Смекнули: по случаю получки. Бросились к умывальнику.

- А нельзя ли в долларах? Мы согласны на марки. Кто славно поработал, тот славно отдохнет. На Мальте! В Сан-Хосе! Директор, гони расчет.

- На первый раз - "капустой", но зато вовремя, как обещал! - урезонил Андрей "поденщиков", не лишая их светлого будущего, в котором возможно осуществление самой дерзкой фантазии.

* * *

Среди лебяжьих шей шампанского мерцали жестяные "бескозырки" "Русской". И черный хлеб, "Сникерс", колбаса... Все, что попало под руку. В пылу предвкушения кайфа никто не воспринял всерьез одинокого протеста Коли, заявившего сдержанно и весомо: "Извините, мужики, но у меня семья!"

Вольному воля.

В разгар фуршета начался пересчет полученных денег. Кому-то показалось, что затраченные силы стоят дороже. Над головами замелькали пустые бутылки. И к школе почти одновременно подкатили милицейский "УАЗ" и медицинский "РАФ". Бывшего однокашника Сашу увезли с перевязанной головой в больницу, а остальных после составления протокола отпустили с миром.

- Какая нескладуха получилась, - лепетал непротрезвевший Андрей, вызвав приятеля на лестничную площадку. - Мне наплевать на Санькину тупую башку, но в протоколе фигурирует "наличка". С нее не взимались налоги. Чувствуешь, чем пахнет? Но ты ведь хорошо знаешь, старик, что налоги существуют для того, чтобы тихой сапой покончить с предприимчивым частником. Я не смог бы заплатить за станки, электричество, аренду подвала...

- Не паникуй! Посоветуйся с отцом. Он у тебя человек опытный и влиятельный.

- Причем тут отец? Ты с ума сошел! Да он и знать ничего не знает о нашей "ниточке". По его мнению, все это - глупость и криминал.

- И все же не паникуй. У милиции и без нас хватает дел серьезных. А Саня сам упал. Надо подбросить ему эту мысль.

Андрей запропал неизвестно куда. Нетрудно было догадаться: убрался в Иглино, к деду.

Коля побывал в милиции, дал исчерпывающие объяснения. Поверили. Как-то к нему наведался пострадавший.

Саша оказался умничкой. Без подсказки отработал версию, по которой выходило, что он запнулся о перила... Искренне жалел, что "Золотая нить" оборвалась и станки возвращены бывшим владельцам. Просил рассчитывать на него. Как на ветерана предпринимательского движения.

2. РАФ. БЛАГОДЕТЕЛЬ ИЛИ ПРОХИНДЕЙ?

- Я - банкрот, - признался Коля своему новому знакомому. - И у меня нет денег, чтобы купить револьвер.

- Какие страсти!

Обоим стало смешно. Они нуждались в общении и готовы были говорить друг другу любезности даже по самому незначительному поводу. Рафис охотно выслушал печальную историю "Золотой нити" и ее директора.

- Да, парень - гвоздь. Только без шляпки, - заключил он.

После банкета Рафис подвез Колю на своей "девятке". Расставаясь, обменялись телефонами.

* * *

Рафис позвонил без повода.

- Чем занимаешься, Ник? - спросил он участливо. - Пытаешься связать оборванную золотую нить?

- Нет, Раф, ее не свяжешь. Этого нельзя сделать даже зубами. Жаль, но придется возвращаться на завод.

- Ник, зачем так грустно? Неудачи нас учат. В этом их непреходящее значение. Разве не так?

- Возможно. Но меня они накрыли с головой.

- Вынырни! Набери побольше воздуха в легкие. Кстати, двести тысяч банок германского пива могли бы тебя выручить, не так ли? Запиши телефон в Уфе. А вот еще один - в Стерлитамаке. Оплата после реализации. Избавься от долгов и найми приличный офис. Пока, Ник!

* * *

- Кажется, я снова на плаву, - объявил Коля жене за ужином. - И теперь надежно. Принял помощников - Сашу и Женю. Деловые ребята... Представляешь, Кать, будем кататься на "вольво", а отпуск проведем на Мальте. Как белые люди! В белых одеждах...

В эту ночь он плохо спал. Ему мерещились мириады пивных банок. Они рассыпались по небу, как звезды. А то вдруг обрушивались на землю, словно град, и возникали сугробы...

Сделка оказалась удачной. Пиво ждали в Стерлитамаке и Салавате. Партнеры не задержали оплату. Повезло и с продажей полиэтилена в Тулу и Орел. На счету малого предприятия "Норд" появились первые 350 тысяч рублей (деньги по тем временам немалые).

Однажды утром он столкнулся у дверей офиса с Андреем.

- Процветаете. Ну-ну! А я прекрасно провел время в Питере, -- сказал Андрей. - Но пора бы мне заняться чем-нибудь полезным.

"Врет, - отметил про себя Коля. - Но это уже неважно".

- Займись, - холодно уставился Коля в глаза приятелю. - Двадцать процентов от каждой удачной сделки - твои. Условия для всех одинаковые.

- В моей родной фирме, надеюсь, мне найдется более достойное место, чем просто клерк?

- Твоя фирма больше ниточку не вяжет. А здесь квартирует малое предприятие "Норд".

- Ух ты! А что это за слово? Откуда ты его взял?

- Норд - северный ветер, обостряющий ощущения жизни... Можешь приступать сегодня же.

Андрея явно не устраивали условия. Да и вообще вряд ли он хотел работать. Вызывающе уселся на край стола и стал накручивать диск телефона. Ушел не попрощавшись.

В полдень в "Норде" появился Рафис. Состоялся конфиденциальный разговор - о поставках дизельного топлива и мазута в ближайшее зарубежье.

- А квоты, лицензии на вывоз? - спросил Коля.

- "Зеленая улица", Ник. Все необходимые документы передам вместе с реквизитами. Получатели - товарищества с ограниченной ответственностью: "Троянда" в Донецке и "Вереск" в Могилеве. На пять с половиной миллионов рублей. Найдется ли у тебя, Ник, подходящая кандидатура на должность бухгалтера?

Рафис поднялся, чтобы уйти. Он не любил засиживаться.

- Есть. Бывшая одноклассница Люда. "Профи" что надо.

- Это хорошо. Имей ее в виду. На всякий случай. А пока введи в штат Галину. Москвичка, 28 лет, была замужем, разведена. "Профи" высшего класса. Ну что тебе еще сказать о ней? Любит кавказскую кухню, отечественную "попсу", "долгоиграющих" мужчин... Завтра она придет к тебе.

Переглянулись. Помолчали. И расстались напряженно, не договорив чего-то важного.

Коля внезапно ощутил во всем теле сухой жар. При этом холодели пальцы ног.

События последних дней и внезапно замаячившие на горизонте миллионы слились в сознании в черную мантию, застилавшую глаза и прорываемую яркими вспышками, напоминавшими бенгальские огни.

Он поспешил домой, чтобы поделиться тревожными ощущениями и как-то успокоиться. А вышло наоборот. Волнение передалось Кате, и она расплакалась. У бизнесмена от всего этого подскочила температура. Начался озноб. Он слег в постель.

Снились милиционеры, марширующие нескончаемым строем, и длинные тюремные коридоры, которых он никогда не видел наяву. Проснулся. Настенные часы у соседей пробили "три". И до утра не сомкнул глаза.

Раф. Кто он? Благодетель или прохиндей? Тридцатипятилетний завлаб НИИ. И фактический хозяин "Норда"... Не удав и не кобра. Вполне цивилизованный человек. Незауряден. Интересен. Тонко обставляет игру. Но ведь и он, Коля, не лыком шит.

Впрочем, никто не удерживает. Можно выйти из "игры" и вернуться на завод. Пожалуйста. И тогда солнце, опалившее тело, сменится вечным дождем, мерно отстукивающим секунды однообразной жизни. Только не это... Да, и причин для резких перемен, вроде бы, нет.

3. ГАЛЯ-СОЛНЫШКО. НАДЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Галина чертовски хороша собой, обаятельна и энергична, она еще и "дока" в финансовых операциях и юриспруденции бизнеса. Просмотрев документацию "Норда", заставила покраснеть директора за ошибки и безалаберность. Навела порядок.

- Впредь этого не повторится, - заключила она. - Мы будем чисты перед совестью и прокурором. Мой девиз - жить долго и красиво.

Коля провожал ее домой. Болтали о разном. Рассказывала о папе. Полковнике, командире артиллерийского полка. О любимом театре на Таганке и встречах с Владимиром Высоцким.

- А мне запомнились коммуналка и школьные уроки французского, - вспомнил Коля. - Я западал от переводов: "дети ели кашу... дети играли на ковре..." Лично я завтракал черным хлебом с чаем, а ковер у нас висел на стене...

Стояли на задней площадке троллейбуса. Смотрели на серебристые струи дождя, сбегавшие по стеклу. Она приблизилась к щеке спутника и произнесла:

Как дальний, тихий топот,

За окном я слышу ропот -

Ропот капель дождевых...

- Не люблю дождей, - признался Коля. - Они олицетворяют скуку жизни.

- Это же Эдгар По, - снисходительно улыбнулась Галина.

- Шизик и мракобес...

- Отнюдь, - не согласилась она. - Олицетворение подлинной свободы. В жизни и творчестве... Ну да бог с ним...

* * *

Ночью позвонил Рафис.

- С Галей - беда, - сообщил он. - Выходи из дома. Я за тобой заеду.

- Сегодня я не провожал ее, - оправдывался Коля в машине. - Я просто не мог. Но если бы я знал, я бы, конечно...

- Ее перехватили рэкетиры. Требовали назвать банковские активы. Передали предложение тебе, господин директор, приготовить сто "штук" и в пятницу в десять вечера передать их на выезде с бульвара Славы.

- Раскололи? - хрипловато, едва шевеля пересохшими губами, спросил Коля.

- Нет, Галина - умничка!

* * *

Впустила ночных гостей и поспешила в постель. Бледная, с растрепанными кудряшками, прижимающая дрожащими руками грелку к груди, она пыталась улыбаться и производить здоровое впечатление.

- Они привезли меня на Белую. Не знаю, что им помешало "искупать", - рассказывала пострадавшая. - По их глупым вопросам я поняла, что это...

- Шушера! - твердо закончил мысль Рафис.

- Да, - согласилась Галина. - Они интересовались, пользуемся ли мы "травкой" и "водичкой", если да, то где берем...

- Кто из твоих знакомых "прикалывается"? - обратился Рафис к Коле.

- Андрей, - не задумываясь, ответил тот.

Пережитые потрясения на три дня приковали Галину к постели. Коля бывал у нее, как обычно, под вечер. Приносил всякую вкуснятину. И обязательно - какой-нибудь сюрприз. Ананас. Мед в сотах. Томик рассказов и стихов Эдгара По.

* * *

У него появилась новенькая "Нива". Рафис не возражал против покупки. Наоборот, одобрил выбор. С иномаркой слишком много хлопот по обслуживанию и устройству на ночлег.

Предстояло пережить пятницу.

Галина положила перед ним на стол востребованные десять пачек сторублевых купюр. Он небрежно отодвинул их на край.

- Я на это не пойду! - закричал он, побагровев от злости и собственной беспомощности. - Я завяжу с бизнесом, но не стану "шестеркой". Эта игра не для меня. Ублюдки! Дерьмо собачье! Повязать бы их...

Извинился перед Галиной, спокойно наблюдавшей метаморфозу его чувств.

Закурил. Ушел в себя. Лихорадочно размышлял: "Кто я такой? Парень из рабочей семьи, с горем пополам одолевший заочно институт. Мой отец - заводской мастер, мать - медицинская сестра. Мне ли играть в эти дьявольские игры? В моей жизни все должно быть просто, как в букваре. Биография должна уместиться на спичечном коробке: родился, жил, умер. Причем своей смертью. И уж никак не от разрыва печени или поджелудочной железы... Пешка на шахматной доске Рафиса, пожелавшая стать ферзем. Чудак-человек! Шура Балаганов в руках Великого Комбинатора... Все, баста! Пора менять координаты..."

Взял со стола злополучные сто "штук". Поиграл ими, осматривая, положил в дипломат, радуясь созревшему решению. Отдать! Завязать! Вернуться на завод!

В половине десятого раздался звонок.

- Привет, Ник, как дела? - осведомился Рафис.

- Собрался достойно принять смерть. Надел чистое белье, - попытался пошутить Коля.

- Гигиена всегда полезна. Ты знаешь, кто тебе свинью подложил? Твой друг. И сам подевался неизвестно куда. Кстати, ты не знаешь, где бы он мог быть?

Коля знал, где обычно отсиживается Андрей. Он был уверен и в том, что Рафис не из шутников и флибустьеру, наверняка, не поздоровится. И всерьез "отмазать" его некому.

- Представь себе, Раф, не знаю.

- Пускай живет... Блокада снята. Можете ехать домой. Не вешай нос, Ник! Как чувствует себя Галя? Прошла у нее мигрень? Дай ей трубку.

Галина долго разговаривала с Рафисом. Ни о чем. По-детски заливисто хохотала. На прощанье чмокнула его. Символически.

Коля тем временем, стоя у окна с сигаретой, подводил итог: "Может, все это и есть сермяжная правда? И дорога в большой бизнес не бывает иной? И надо пережить позорные минуты трусости, ничем не оправданное двуличие и унизительное чувство собственного бессилия. Столбовая дорога бизнеса - впереди. И на ней иные правила движения. Честные. Ибо в противном случае никому не избежать аварии, ведь скорости там сумасшедшие..."

В этот вечер Галина устроила чаепитие. Они не скучали вдвоем. Как всегда, много болтали и смеялись. Им не хватило вечера и ночи.

4. В ЧУЖОМ ПИРУ ПОХМЕЛЬЕ

Дома объявил, что уходит к женщине, которую любит. Попросил собрать чемодан. Ошарашенные родители подозрительно осмотрели сына: не пьян ли, светел ли разум?

Катя не требовала объяснений. Не роняла слез. Бледная, перепуганная происходящим, она не произнесла ни слова. Ушла к себе в комнату и закрылась.

За чемоданом не зашел. Зачем? Решил жить и одеваться иначе. Разрыв с Катей представлялся ему предательством. Она мила и добра и не достойна того, чтобы ее бросали. Самокритичность сменялась радостным чувством: Галя - солнышко! Умна, незаменима по жизни. Жаль дочурку... И снова двойственные чувства. Нелегкие. Как от них избавиться? В длительной командировке в Киев и Минск, встречи с партнерами, деловые разговоры... В записной книжке пометил:

1. Укрепить связи "Норда". 2. Найти новые адреса сбыта котельного топлива...

По возвращении душевный дискомфорт дал о себе знать с новой силой. Мешал быть счастливым.

- Саша и Женя работают в поте лица, - сообщила Галина. - Кое-что им уже удается. Заработали 700 тысяч рублей. Без протекции. Поднаторели. А уж внешне - круче некуда. Всегда побриты височки, свежие воротнички, пиджаки - непременно двубортные и свободного покроя... Звонил Рафис, просил перевести деньги на счета московской фирмы "Фараон" и санкт-петербургской "Арктикус". Мотивировка: предварительная оплата поставок импортной мебели.

- Я этого не сделаю, - наотрез отказался Коля. - Пока я здесь хозяин. Слыхала?! А не Раф. Пусть командует где-нибудь в другом месте. "Норд" - это мое детище, и я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

- Ты устал, - успокоила его Галина, - и кипятишься, как перегревшийся мотор. Ну подумай: на счету малого предприятия отнюдь немалые активы. Четырнадцать миллионов рублей. Где логика? А потом Москва - это ведь центр. Там проще превратить деньги в товар и продолжить бизнес.

- Я ничего не хочу знать! Я устал от опеки. Все! Это должно было когда-то кончиться. Лоцман больше не требуется, мы выходим на чистую воду.

Галина тотчас позвонила Рафису.

- Загляни к нам вечером,- попросила она бесцеремонно, не скрывая раздражения. - Николай не в себе.

Рафис нашел его в добром здравии. Они пили чай. И Коля на глазах становился прежним - улыбчивым и покладистым. С переводом активов не было проблем.

-Ты действительно устал, - заключил Рафис. - А почему бы вам с Галей не махнуть к морю?

- В Стамбул, - уточнил Коля.

- В Стамбул так в Стамбул, -согласился Рафис.

* * *

В Стамбуле, на удивление Галины, он много пил. В одиночку шатался по базарам и торговым рядам. На ее увещевания отвечал коротко и недружелюбно: "Я свободен!" Купил видеокамеру "Sony". Потом - два махровых халата и один атласный, шитый золотой нитью. Не поскупился на два комплекта цветастых нарядов для дочурки. Платьица и сарафаны. Двадцать пять тех и столько же других. Оплатил их доставку по уфимскому адресу. В номере между супругами состоялся крупный разговор.

- Так дальше продолжаться не может, - заявила она. - Вначале ты высоко поднялся в моих глазах. Преодолел инстинкт самосохранения и перестал дрожать перед миллионами. Не боишься тех, кто сильнее тебя. Но при этом ни в грош не ставишь жизнь. В чем твои интересы? Из тебя так и прет мизантроп...

- Заткнись! - сорвался на крик Коля. - Да, я - провинциал, таким был и таким останусь. И не собираюсь осваивать навязываемые тобой премудрости светской жизни. Потому что ее вовсе не существует. Повсюду блеф и ханжество. Меня тошнит от любезностей Рафа, соорудившего над моей головой надежную крышу. От всех гроз и любой непогоды. Знай, мне плевать на нее! У меня своя дорога в бизнес.

- Где она? - смеялась ему в глаза Галина. -Ты просто жлоб! Тихий пьяница. Романтик коммуналки...

В воздух взлетели подушки и полотенца. Однако вскоре все затихло. Подобно поссорившимся детям, супруги быстро устали от неприятного занятия. Обнявшись, они сладко спали на широкой турецкой кровати.

* * *

Домой, однако, вернулись чужими людьми, как ни пытались изображать любящих и внимательных супругов.

Все свободное время Коля просиживал в наушниках напротив японского музыкального центра. Нередко Галина укрывала уснувшего "меломана" пледом, и он оставался в кресле до утра.

В первую же субботу Коля отправился навестить родителей и дочь. Его встретил отец с испуганными глазами и какой-то странной, виноватой улыбкой. А мать, взглянув на сына, залилась слезами.

- Что случилось? Говорите! - заметался Коля между отцом и матерью.

- Кати и Машутки с нами больше нет, - овладев собой, ответил отец.

- А где они?

- Уехали...

- Куда? Зачем?

- Катин школьный товарищ... Окончил военное училище. Заехал к родителям. Узнал о ее размолвке с тобой и... увез их к месту своей службы. В Мурманскую область.

Колю не держали ноги. Он присел на табурет и замер, словно завороженный. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким в этом людном мире. Как на дне давно пересохшего колодца.

- Зачем же вы Машутку отдали? - спросил, стыдясь своего нелепого вопроса. - Почему так поторопилась Катя?

- Золото бесхозным не бывает, - рассуждал отец. - Разве ты этого, сынок, не знал? Ты ведь у нас такой умный...

Мужчины осушили бутылку "Наполеона"...

Слегка покачиваясь, Коля вышел из подъезда. Дошел до угла дома. Обхватил обеими руками водосточную трубу и горько, как в детстве, заплакал. Стоял и ревел.

Собралась дворовая ребятня. Глазела на пьяного чудака. Что с ним? Он достал из кармана пиджака пачку сторублевых купюр, разорвал оплетку и швырнул деньги пацанам. Вывернул карманы. Смотрите - пустые. Показалось малоубедительным. Снял блестящие штиблеты фирмы "Монарх" и швырнул ими в зевак.

Очнулся в машине, летящей по проспекту Октября. Двое молодых мужчин тормошили его - куда везти?

- К "Универсаму"... У меня больше нет семьи. Была, а теперь нет. Я - банкрот, - лепетал горемыка. - Судьба жестоко подшутила надо мной. Я - шут гороховый. Вот кто я! Остановите, я выйду... Пойду пешком.

* * *

Вернулся к родителям. Галина отнеслась к этому спокойно. Ни в чем не упрекала. Между ними установились деловые отношения, какие бывают между людьми, сознающими ответственность за исполняемое ими дело, в сравнении с которым все прочее несущественно.

* * *

Предпочитал как можно реже бывать в офисе. Факс выдавал запросы: почему задерживается отгрузка? Уточните сроки...

Разъезжал по нефтеперерабатывающим заводам. Получаемая информация не радовала. Правительство контролирует квоты. У заводов все меньше остается возможности выходить на свободный рынок. К тому же набирает силу биржа.

Поступившие на счет "Норда" миллионы придется вернуть. Тревожил вопрос: чем заниматься потом? Впрочем, нет худа без добра. Освободившись от чужого, лучше ценишь свое... Опыт, связи - вот непреходящие ценности. На хлеб с маслом заработать можно...

* * *

Позвонил Рафис и предложил отправиться вместе с ним на загородный уик-энд. Согласился, но при условии, что там не будет Галины.

- Это ваши проблемы, Ник, - удивился Рафис. - Не преувеличивай моей роли в ваших отношениях...

За Чишмами иномарка, "девятка" и "Нива" свернули в сторону Демы и остановились на берегу под старыми раскидистыми липами.

Пока женщины расстилали скатерть-самобранку, а мужчины откупоривали бутылки с вином и консервы, Рафис и Коля отправились на мостки, у которых одиноко покачивалась "Казанка".

- Идут телеграммы, а я, как злодей, скрываюсь, - сообщил Коля:

- А может быть, тебе и в самом деле скрыться? Отсидеться. Отдохнуть.

- Объявят розыск.

- Ох, Ник, не смеши меня. Эти миллионы наверняка никем никогда нигде не декларированы... Через полгода о тебе забудут. Какой там розыск... О чем ты говоришь... Галина свернет дела "Норда". Он свое отслужил, дав всем нам прекрасные ощущения жизни, не так ли?

- Господа, прошу к нашему шалашу, - призвал женский голос.

* * *

На пороге офиса Колю перехватили двое в кожаных куртках. Они говорили с явным украинским акцентом. Хозяин проявил упрямство. Не пригласил войти.

- В пятницу вечером, господа, - сказал он, - я жду вас в ресторане "Россия". К тому времени все прояснится: или бензин, или возврат ваших "лимонов".

Эх, "лимоны"... Кому охота вас терять. Явятся, пожалуй, двое от Рафиса. В такой же "коже" и скажут: "Лимоны" перегонять не надо!" И угадай, что у них под "кожей"? Револьвер с навинченным глушителем? Или шприц с наркотиком? И тогда - ошеломляющий кайф, после которого невозможно проснуться... А может, уже знакомые два "хохла" вычислят место нахождения беглеца и "нарисуются" нежданно-негаданно на даче Рафиса...

В "Россию" Коля явился с "платежками".

- За нами долгов нет! Полюбопытствуйте, господа! Бензина больше не обещаю.

Бизнесмены и их уфимские подруги восхищались изысканным столом, широтой гостеприимства. Звенели фужеры.

Коля не мог отделаться от мысли, что он сегодня именинник. Никто не посягнул на его свободу, не помешал перегнать "лимоны". "Я действительно свободен, - думал он, - даже в большей степени, чем мог себе представить. Как это чертовски приятно, оказывается, быть свободным и честным. И как нелегко быть и тем, и другим".

Он увлекся мыслями и не успел придумать тост. Его застали врасплох.

- Тост! Тост! - требовали гости.

И он сказал первое, что пришло в голову:

- За честную игру! Будьте счастливы, господа!

Апрель 1993 г.

ИСКУШЕНИЕ АННЫ ИВАНОВНЫ

Анна Ивановна не читала газет. Ее во всех отношениях устраивал старенький черно-белый "Рекорд". Пуще других передач она любила смотреть "Поле чудес", а также все, что касалось кооператоров и фермеров.

"Эх, - думала она про себя, - быть бы мне помоложе, я бы такие кроссворды составила! И ферму свою создала бы. Купила бы десяток поросят, выкормила бы их. Для подспорья посадила бы свеклу. А потом вырученные денежки снова пустила бы в оборот. Вот она, свобода!"

Будучи человеком исключительно городским и одиноким, она почему-то предпочитала думать о деревне, о ферме и больших доходах. Зачем они ей? Не потому ли, что в мечтах быстрее летит время и на душе от мысленного преуспеяния становится легко и уютно? Мечтать не грешно. Однако жизнь способна любые наши грезы обратить в реальность. Недаром великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский как-то заметил, что человек, возмечтавший стать королем, хоть однажды в жизни, пусть даже в шутовском балагане, непременно примерит на свое чело корону...

- Что же вы, Анна Ивановна, водку-то копите? - спросила однажды соседка, пришедшая к престарелой женщине в очередной раз взять взаймы бутылочку "Русской". - Сами не пьете, вы бы продали ваши запасы, а то вон новые талоны уже раздают.

Не от нужды, а скорее от потребности окунуться в водоворот жизни, царившей у подземного перехода неподалеку от ее дома, Анна Ивановна сделала свой первый и решительный шаг в сторону свободного предпринимательства.

Шесть ее "Русских", полученных в соответствии с нормами трудного времени, "разлетелись" моментально. И это несмотря на то, что неопытная торговка успела "накрутить" на две последние бутылки по полному максимуму - полуторную цену. "Ох уж эти вечно жаждущие мужики, - не переставала удивляться Анна Ивановна. - Ничто их не останавливает: ни тюрьма, ни сума, ни бешеные цены".

Анна Ивановна возвращалась домой с припухшим от новеньких купюр карманом. Часто останавливалась, чтобы перевести дух. Ей нравилось напряжение ума и воли, которого она давненько не испытывала, но пуще всего радовал тот барыш, который надежно потонул в глубоком кармане ее плаща. Он по-особому согревал душу. Придя домой, она первым делом посмотрела в зеркало - не горят ли огнем ее щеки и уши?

Следующий выход в "подземку" оказался менее удачным. Откуда ни возьмись, появился милиционер. И многочисленных "бутылочников" как ветром сдуло. Запахнула плащ и Анна Ивановна, чтобы блюститель порядка не увидел металлической головки принесенной в этот раз "Столичной". И как ни в чем не бывало пошла прочь.

Законопослушание занимало в ее сознании место по соседству с религиозными чувствами и не могло быть отодвинуто хотя бы на время ни влево ни вправо. Но тот азарт и успех, которые Анна Ивановна вкусила несколько дней назад, происходили явно не от Бога, они шевелились в ее душе, распускали перышки, словно птицы, и настойчиво требовали открыть клетку... "Что это со мной? - встревожилась женщина. - Какая неудержимая сила влечет меня на люди... Но ведь это же - спекуляция?"

Ранним утром следующего дня Анна Ивановна вошла в полумрачный коридор районной администрации и принялась неторопливо рассматривать таблички на дверях, отыскивая знакомое, внушающее уважение слово "приемная". Глава терпеливо выслушал жалобы престарелой посетительницы на бедственное положение Богом и детьми забытых пенсионеров, на задержку гуманитарной помощи из-за "бугра" и, вызвав к себе молодого, одетого с иголочки, чиновника велел ему выдать гражданке необходимый ей документ.

К обеду того же дня Анна Ивановна держала в руках ничем не примечательную, как ей казалось, бумагу, начинавшуюся словом "лицензия" и кончавшуюся круглой печатью с гербом. Обо всем происходящем она думала так: "Насчет взяток - сущие враки! Главное заключается в том, чтобы прийти пораньше и попасть к "большому" человеку".

С получением следующих двух бутылок "Русской", выделенных государством одинокой гражданке на первый весенний месяц, Анна Ивановна возобновила промысел. Теперь уже на законном основании. И когда другие торговцы, почуяв опасность, подобно стайке рыбешек, метнулись в разные стороны, она осталась стоять гранитным утесом посреди океана. К ней осторожно, взяв под козырек, пришвартовался молодой лейтенант. Повертев в руках документ и почему-то посмотрев его на свет, как это делают с купюрами, вызывающими сомнение, он вернул лицензию предъявительнице и столь же деликатно отчалил...

- Ого, бабуля! - загалдели молодые торговцы водкой. - Как ты мента!..

- Что за дивный документ у вас на руках имеется? - полюбопытствовал юноша в белой рубашке с галстуком. - Меня зовут Игорем. А это мой брат, Станислав. Мы обязательно с вами должны познакомиться.

Молодые люди не внушали ничего плохого. Прилично одеты. От них исходил запах одеколона, в лицах угадывалась сытая и вальяжная жизнь.

- Стоит ли знакомиться? - размышляла вслух Анна Ивановна. - Я свою работу окончила. Вот и последняя бутылочка ушла из рук.

- Э-э... напрасно вы так, - продолжал Игорь. - "Склянки" - не проблема, их у нас сколько хотите, а вот ваша бесценная бумага - одна. Постойте с нами часок-другой, и мы сторицей компенсируем вам затраты ваших сил и терпения.

- Мамаша, дорогая! Неужели вам не жаль бедных студентов, - включился в разговор Стасик. - Разве вы не знаете, на каких горьких хлебах мы живем? Стал бы я здесь торговать водкой, если бы не мое малокровие. Если хотите, уходите, что вам до нас!..

- Ладно! - решительно успокоила их Анна Ивановна. - Постою.

Игорь и Стасик не торговали, зато вокруг них, безоговорочно подчинясь их воле, бойко сбывали товар пацаны и совсем взрослые парни в кожаных куртках, в черных штиблетах и белых носках. И с одинаково стриженными затылками.

Ее новые знакомые оказались остроумными балагурами. И проведенные в их обществе три часа показались Анне Ивановне приятным времяпровождением, за которые она сама готова была отдать деньги. Вышло же наоборот: ей преподнесли новенькую пачку червонцев.

- По-братски, - улыбаясь, пояснил Игорь. - Купите себе пряников или сосисок. Чего хотите. Мы за ужином тоже отведаем чего-нибудь приятного и примем малость внутрь за ваше здоровье. Студенчество не помрет! Потому что живы в русских людях их истинные добродетели.

Однако Игорь и Стасик не спешили прощаться. Они проводили Анну Ивановну до ее дома, узнали ее имя и пригласили проделать завтра все то, что сегодня закончилось для обеих сторон несомненной выгодой.

В последующие дни она не торговала, но к вечеру имела "навар". И по мере возрастания количества наличности в ее однокомнатной квартире все острее испытывала беспокойство. Вот придут с пистолетом и ножом, лишат жизни и заберут деньги. Куда бы их хитроумно припрятать? Подвесить на ниточках за отопительной батареей? Наклеить на стену, а сверху - лист обоев. Нет, лучше закопать! Сердце грохотало и норовило выскочить наружу. Анна Ивановна прислушивалась к шагам на лестнице, ей казалось, что кто-то в полночь прилаживает лестницу к ее балкону. Однако деньги оставались при ней, и никто не вторгался в ее обитель.

- А что вы, кстати, собираетесь делать с вашим капиталом? Позвольте задать вам прямой бендеровский вопрос, - полюбопытствовал Игорь, обедая у Анны Ивановны. - Купите "Мерседес" или вложите в строительство особняка?

- Шутишь, Игорек, тебе бы только зубоскалить, - ответила хозяйка. - У меня ведь сын на Севере и двое внуков. Да и пенсия моя - необнадеживающая. Нам, пенсионерам, как и вам, студентам, надеяться не на кого.

- А с чего вы взяли, что мы студенты? - возразил Стасик. - Мы таковыми были лет десять назад. С тех пор ищем себе надежную гавань в этом бушующем мире. И надеемся ее все-таки найти с вашей помощью.

- А кто же вы? - впервые с тревогой поинтересовалась Анна Ивановна.

- Не пугайтесь, - весело ответил Игорь. - Мы интеллигентные люди. Разве этого мало? Интеллигентность, как изволил заметить Анатолий Васильевич Луначарский, это не один, а целых три диплома: ваш, вашего отца и дедушки. Я бы добавил: и много, много денег... Вот этого маленького обстоятельства классик не учел, а жаль.

- На нас, интеллигентах, уважаемая Анна Ивановна, держалась прежняя жизнь и будет держаться новая. Бразды правления, а главное - богатство общества окажутся рано или поздно в наших руках, а это значит: они обретут смысл и будут обращены во благо. Вот в чем гарантия процветания общества, как бы при этом не называлась новая общественно-экономическая формация.

- А как же те - в кожаных куртках? - спросила Анна Ивановна.

- Кто они? - увлеченно принялся рассуждать Игорь. - Рабочие пчелы. Одной масти, как вы успели подметить. Их фантазия не простирается дальше импортной "кожи". Выросшие в бараках и "хрущобах", одурев от "свободы", они открывают лотки, торгуют водкой и сигаретами, готовы делать что угодно, только бы не возвращаться в ту жизнь, где их не считали за людей. В двадцатые годы из таких, как они, сформировали надежный оплот молодого социализма, им дали власть, погоны, оружие. И они охраняли сибирские лагеря, задавали тон в армии и на производстве, недостаток образования и культуры восполняя безграничной преданностью тем, кто видел в них людей без изъяна. В наши дни на них могут положиться демократы.

- Господи, - вздохнула Анна Ивановна, - кто же вы будете?

- А ведь и вы, Анна Ивановна, не открыли нам своего истинного личика, - съехидничал Стасик. - Любите деньги, гребете их лопатой. Чья могучая рука ведет вас по жизни? Неужели мы так наивны, чтобы поверить легенде о старушке, которой из сострадания и в целях спасения ее нравственности в районной администрации выдали лицензию... Ну да Бог с вами! Мы, кажется, ничем вас не обидели. Передайте вашим хозяевам привет и массу наилучших пожеланий...

Судьба развела Анну Ивановну с Игорем и Стасиком столь же неожиданно, как и свела. Развязка наступила сама собой: вышло постановление правительства, запрещающее частным лицам торговать спиртными напитками на улицах и "блошиных" рынках.

Однако осталась у предприимчивой женщины заноза в сердце. И чем дальше, тем нестерпимее ощущалась боль. Не оставляли в покое 400 "штук", свалившиеся на нее не в лучшее время ее жизни.

Впрочем, надо ли удивляться. Всю свою сознательную жизнь она пользовалась добросовестно заработанным рублем. И, оказывается, так нелегко обладать дармовым. "Какие они сильные, эти мафиози, - размышляла Анна Ивановна долгими часами бессонницы. - Не страшны им ни божий гнев, ни закон... Отдать бы деньги какому-нибудь детскому дому. Но что с того? Капля в море. Может быть, церкви преподнести? Но ведь деньги-то неправедные, разве можно жертвовать их на святое дело? Бред какой-то..."

Головная боль и недомогание стали постоянными ее спутниками. Нарастающие угрызения совести и тревога привели ее к психиатру, но и ему Анна Ивановна не открыла истинную причину своих переживаний.

В туманных выражениях жаловалась она со слезами на глазах на развал страны, на падение нравов, но то, как глупо устроен рынок. Где же здравый смысл: невежественный человек без труда может подняться над законом, белым днем при всем честном народе обирает добропорядочных людей. Уголовник превращается в миллионера...

Врач прописал Анне Ивановне лекарства и строго-настрого запретил смотреть старенький черно-белый "Рекорд".

Июль 1993 г.

СТОРОЖИХА

Что бы там ни говорили, а эпоха рыночных отношений вызвала к жизни немалые физические и душевные силы наших современников, дремавшие в них, будучи невостребованными. Она принесла с собой большие надежды, взлеты и падения, восторги и разочарования, а поэтому ее несправедливо было бы называть бездуховной...

Он встретил Таню в офисе фирмы "Казаков и К°". При странных обстоятельствах.

Она вылетела из кабинета Казакова сама не своя. Зареванная и растрепанная. И он посторонился, давая ей дорогу. Потом помчался следом. И, остановив девушку на крыльце, утер ее слезы своим платком.

Поддерживая за плечи, увлек ее вниз по мраморным ступеням. Вдоль длинного ряда машин - к своему огромному "шевроле" белого цвета.

- Простите. Все в порядке, - сказала она. - Я, пожалуй, выйду...

Тем временем "шевроле", словно легкий кораблик, отчалив от пристани "Казаков и К°", из боковой протоки вошел в широкое русло Первомайской улицы. И, покачиваясь на ее волнах, стремительно набирал скорость, обходя "Жигули", "УАЗы" и автобусы.

- Зачем вы так? Этого совсем не нужно... Остановите у кинотеатра. Я вас очень прошу, - настаивала Таня.

- Нет проблем, - последовал запоздалый ответ, когда мимо проплыл кинотеатр "Победа". - А твои слезы мне напоминают грибной дождь, который до нитки промочил меня в березовой роще под Чишмами. И печаль твоя скоротечна. Вот увидишь... Я отвезу тебя домой, если угодно. Меня зовут Виктором. А тебя - Таней.

Таня искоса взглянула на владельца роскошного "шевроле" и припомнила его стоящим рядом с ней во время фуршета по случаю пятой годовщины "Казакова и К°". Скромный такой... Даже слишком. Ну хоть бы чем-нибудь засвидетельствовал свое присутствие. Обманчивая внешность. Крутизны в нем хватает. Куда уж больше. И катается в "коробочке" что надо! Красный велюр изнутри. Это даже не "вольво", от которой без ума ее шеф... В таких "коробочках", должно быть, хранят бриллианты.

Поколесив немного по Черниковке, белый "шевроле" вкатился в один из старых дворов на улице Боткина, чем вызвал немалое изумление вездесущих старушек. Ах, какая машина! Тут таких еще не было.

- Война или так, пограничный инцидент? - спросил Виктор.

Таня в ответ поморщилась. Многозначительно.

Виктор протянул ей визитку. Взяв ее, Таня высказала мысли вслух:

- Мне где-то надо работать. Судьба-индейка. Вот такие дела. Возьмите кем-нибудь. Я могу...

- Конечно. Какой разговор! Но я почему-то думаю, что завтра утром ты как ни в чем не бывало будешь заваривать чай у себя в приемной и отвечать посетителям: "Виктора Михайловича нет на месте. Просил подождать. Скоро будет".

- У вас богатая фантазия. Но мосты сожжены. И можете это передать Казакову. Ведь вы наверняка доложите ему: во сколько и куда доставили его секретаршу. Поспешите, а то чего доброго обидится. Он не любит игры у себя за спиной.

Она выбралась из машины. Не оборачиваясь, громко хлопнула дверцей, что вызвало у Виктора, между прочим, болезненную гримасу. "Не надо так сильно хлопать, - простонал он. - Она закрывается нежно. Это же не "Волга"...

* * *

Белый "кораблик" с двумя пассажирами скользил по главной магистрали города. Под светофорами в салон заглядывали прохожие. Удивлялись. Везет же людям! Молодые. Красивые. И такой автомобиль!..

- ...Вот и клюнула я на это предложение, - рассказывала Таня. - Большой город. Большое искусство. Большие люди. Большая жизнь. А почему бы и нет? В принципе сегодня все возможно. Если человек создает клуб высокой моды, имеет талант и деньги и еще не знаю что... почему ему не верить? Кстати, о клубе Ильдара Лукманова писали газеты. Его называли гением. Да он и на самом деле был таким! Но, как говаривал Антон Павлович Чехов, мужчины погибают на Руси от двух зол: от злой жены и водки. Точь-в-точь про Ильдара сказано. Сначала разошелся со своей балериной. Потом спился. Так и не пришлось мне выйти на его белоснежный подиум. Он любил, как Слава Зайцев, белый цвет...

- Что было потом, я, кажется, знаю, - продолжил разговор Виктор. - Подиум с самоваром. В фирме "Казаков и К°". Не так ли?

- Не надо о Казакове. Ради бога! У меня эта фамилия с недавних пор вызывает боль в желудке.

- И что же теперь? Тихое возвращение в родной Белебей?

- Не угадали. Белебей обойдется без меня. Для мамы с папой и всех моих подруг я - давно уже профессиональная модель. Такой они будут знать меня до скончания века. Зачем разрушать иллюзии? Свои и чужие. Позвольте спросить: а кем я буду в вашей фирме? Секретарем? Референтом? Помощником?

"Шевроле" подрулил к зданию горсовета.

- Сторожем, - ответил, выбираясь из салона, Виктор. - Будешь сторожить "шевроле". Я минут на сорок.

"Ничего себе... Конечно, все это глупо и смешно, но еще хуже было бы вернуться в "Казаков и К°", - рассуждала Таня. - Запишут мне в трудовую книжку: молодая и красивая, несостоявшаяся модель обнаружила в себе наконец истинное призвание - сторож! По блату сделают дописку: сторож широкого профиля. Не шухры-мухры!"

Виктор вернулся раньше обещанного времени. Прервал ее невеселые мысли. А ей хотелось размышлять, задавать неудобоваримые вопросы. Не в бровь, а в глаз. Заставить собеседника противоречить, а лучше - сочувствовать. Слишком много за последние дни накопилось невысказанных слов и чувств.

- А зачем вам такая машина? - раскинув руки на спинке кресла, спросила она. - Можете не отвечать. Все равно не скажете правду.

- Зови меня на "ты", Таня, - с насмешливой учтивостью попросил Виктор. - И пристегни ремень... А в отношении машины никакой загадки нет. "Шевроле" - это мой капитал. Недвижимость. Способ уберечь деньги от инфляции. К тому же моя фирма, имея такую вот недвижимость, может рассчитывать на благосклонность кредиторов.

- Извини, но от этой экономики можно засохнуть, - кокетничала Таня, ощутив в себе новые, отнюдь не грустные чувства.

Он даже отдаленно не напоминал собой Казакова, вечно прячущегося от клиентов и налоговых инспекторов, беспрестанно жалующегося на нехватку времени и сил. Казакова вечно все подводят - от партнеров до секретарши. И говорит он всегда об одном и том же. О себе...

В серых глазах Виктора есть что-то кошачье, цепкое. А вообще-то он - душка. Внимателен. И не гнет из себя крутого. Манеры просты, как у... сторожа. С ним хорошо. Надежно. Словно бы, наоборот, он охраняет "шевроле" и ее.

* * *

На Советской площади "шевроле" оказался по соседству с огромным "мерседесом" цвета мокрого асфальта. "Красивая, но мрачная машина, - отметила про себя Таня. - А сторожиха в ней ничего..."

Эта "ничего" тотчас перебралась в "шевроле" и представилась Викой.

- Я тебя знаю, Таня, - сказала она. - Все Тани, между прочим, упрямые и характерные. Не замечала? А я знаю это с детства. У меня подруга была Таня. И свекровь по первому мужу - Таня. Какой кошмар!.. Слыхала про тебя. Скромница. Прямо душа болит. Пропадет, думаю, не за грош.

Таня с любопытством осматривала тараторившую без умолку Вику, силясь понять, чего больше в этой женщине - нахальства или доброты. На смуглой шее - золотые цепочки в три ряда. На обеих руках - серебряные браслеты, отливающие бирюзовым светом. То ли от камешков, то ли от счастливых глаз.

- Эх, жизнь наша! - продолжала она. - Мой пробивает ссуду на один миллиард рублей. Представляешь?! Благоверная его Валентина помчалась в Сочи. Присматривает особнячок. Так что, дорогая моя, они не теряются, берут свое от жизни. Ты думаешь, ссуда действительно пойдет на строительство цеха по обработке самоцветов? Как бы не так!.. Вижу, тебе неинтересно.

- Нет, почему же.

- Эх, беда наша - скромность!.. На полчаса хватило моей свободы. И пошло-поехало. Любовь, красивые слова. А время, дорогая моя, идет. У них останутся хаты у моря, где будут хозяйничать их благоверные, а у нас? Одни воспоминания.

Вика умолкла. Сникла. Глубоко вздохнув, тряхнула густущей русой гривой. И как-то жалобно зазвенели ее цепочки, брошки и подвески.

- Все я да я. А ты - хитренькая. Молчишь.

- Мне нечего сказать, Вика. У Казакова я была на виду. И, кроме его вечного нытья и брюзжания, ничего не слыхала.

- А знаешь, что говорят про твоего теперешнего? Впрочем, не буду тебя бередить. Тебе видней... Хватки у него нет. Ну, а в общем - ничего. Не зарывается. Вон он идет, твой гусь.

- За что ты его так?

- Да так. Важная птица, но домашняя. С моим Васильевым не сравнишь...

* * *

Вечер был душный. Пикник затянулся и вконец измотал всех его участников. Даже те, кто выпили самую малость, чувствовали себя обалдевшими и едва тащились от берега к шоссе. Неуклюже прощались. Отыскивая в полумраке свои машины, говорили плохо оформленные и зачастую несвязные слова.

Виктор брел в гордом одиночестве. По желтым гроздьям неспелых ягод на придорожной калине угадал местонахождение "шевроле". Его благодушный вид, однако, сменился выражением озабоченности. Как будто у него угнали "шевроле". Ничего подобного, машина на месте. Но из нее, как ни странно, вывалился Васильев. Растрепанный. На четвереньках. Следом в него полетела Танина туфля. А когда он выпрямился, девушка влепила ему звонкую пощечину. Кто-то из зевак разразился гомерическим смехом.

Таня убралась в машину, а Васильев, подслеповато щурясь, шарил по траве растопыренными пальцами, бормоча: "Мои очки. Индийская оправа. Двести долларов! Ну, стерва, погоди!"

"Шевроле" отчалил. И в ту же самую секунду на дверцу справа навалился Васильев. Гримасничая и тараща глаза, он потрясал указательным пальцем.

- Слышь, я достану тебя вместе с твоей стервой! Вот увидишь...

- Достанешь, когда протрезвеешь, - ответил Виктор, поднимая перед его носом стекло.

Они выехали на тракт. Недолго тянулись в цепочке. Сменили курс, свернув на проселок и остановились, объятые тишиной и корабельными соснами. Последние отсветы угасающего дня золотили их вершины.

- Он и в жизни такой, этот Васильев, - с горечью выдохнул Виктор. - Неразборчив в знакомствах, падок на халяву, а главное, не умеет пить. Да ну его к черту!..

Виктор нажал клавишу приемника, и "коробочка" наполнилась прекрасной музыкой. Звучала ария Надира из оперы Бизе "Искатели жемчуга". Виктор достал термос и пластмассовые стаканчики. Они пили кофе и молчали.

Он вышел и закурил. Опершись рукой о капот, запрокинул голову, выпуская голубую струйку дыма. Она почти вертикально потянулась кверху. Таня видела, как бегает его кадык, играют тугие желваки на щеках. И, может быть, впервые испытывала к этому сильному и доброму человеку вполне доверительные чувства и даже нежность.

Он горевал. Вечер, на который возлагались большие надежды, оказался смятым, как лист бумаги, из-за этого дурака Васильева. И разгладить его невозможно.

Надо быть ханжой, чтобы не понять Васильева. С недавних пор для многих знакомых "шевроле" имеет гораздо меньше значения, чем та, которая находится в нем. Слева от водителя. И с этой данностью надо как-то мириться. Еще труднее держать в узде собственные чувства. Ее прямота и искренность сначала забавляли, а теперь требуют напряжения душевных сил и мысли, стали мерой ценности многих вещей и явлений...

* * *

- Васильев. Ох уж этот Васильев. А что с ним? - припоминая недавнее, спросила Таня.

- Убит выстрелом из встречной машины, - ответил Виктор. - Похороны в субботу. В два часа. Я должен побывать на выносе.

- А где же был его ангел-хранитель?

- Как и положено, при нем. Перепугалась до смерти. Отправили в кардиоцентр.

...Больше всего Таню поразило море цветов. Ни на праздниках у себя в Белебее, ни даже здесь, в столице, она не видала такого, чтобы охапками их валили под ноги идущих за гробом. Духовой оркестр играл траурный марш Шопена. Настолько тонко и проникновенно, что впору было остановиться и заслушаться...

Впереди несли огромную фотографию в золоченой раме. Улыбающийся очкарик... Молодой. Интеллигентный. Беззащитный. Даже теперь, на фотографии... Тане показалось, что она встретилась с ним взглядом. Как живая с живым. Нет, он не в обиде. Да и за что? "Вот и все, строптивая девчонка, - словно бы шевелились его губы. - Живи и будь счастлива. Не всем, как видишь, судьба дает такое благо. И что может быть выше него?.."

Таня стояла и ревела. И поняла это только тогда, когда солидная дама из процессии прижала ее к своей груди и по-матерински бережно утерла ей слезы большим розовым платком, источавшим дорогой, но приторный запах.

- У меня глаза на мокром месте, - всхлипывая, пожаловалась Таня в машине.

- Это верно, - согласился Виктор. - Скажу больше: в живой душе, словно в березовой роще, время от времени проливаются грибные дожди.

Ей стало жутковато от внезапно нахлынувшего чувства одиночества. Бывает же такое! Среди этой гремящей и звенящей улицы - ни врагов, ни друзей.

- Созерцатель! - кривляясь и жестикулируя, рассмеялась она в лицо собеседнику. -Стоп! Приехали! Останови!

Вышла и зашагала в глубь двора. Догнав ее, Виктор преградил ей путь.

- Оставьте, господин директор! - съехидничала девушка. - Я что-то не пойму: вы филантроп или дурак?

- И то и другое, мадам. Не хватает, знаете ли, светского воспитания. Надеюсь, не все потеряно. Помните, как у поэта:

Ты сказала, что Саади

Целовал лишь только в грудь.

Подожди ты, бога ради,

Обучусь когда-нибудь.

- А это и вовсе глупо! Не кажется ли вам?

- Прости меня. Не ведаю, что творю...

Настоящий конфликт произошел в другой раз. Виктор попытался деликатно объяснить ей, что время сторожих, к сожалению, закончилось, едва начавшись. Их место должен занять телохранитель. В бронежилете и с пистолетом под мышкой. Таня и сама думала примерно так же, но ей до боли в сердце не хотелось вновь оставаться крайней. Ну почему на ней замыкаются проблемы? Когда же и ей наконец улыбнется судьба?

Наговорив массу милых глупостей относительно того, что от нее хотят избавиться и ищут подходящий повод, она вышла на полпути, как и в самом начале, громко хлопнув дверцей.

Виктору не хотелось расставаться с ней. В его планы входило послать ее на учебу. Сделать из нее специалиста. Но медлил с предложением, боясь окончательно разочаровать ее. Ведь бизнес - это не просто стиль жизни, но и работа. Порой невыносимо тяжелая. Номинал, реквизит, артикул... Какая проза!

Однако она больше не появилась в офисе. Когда же он привез ей расчет за проработанное время и трудовую книжку, вездесущие старушки в стареньком дворике на улице Боткина доверительно сообщили: "Таня больше не живет в этом доме. И куда съехала - не сказала".

Август 1996 г.

ЧЕТВЕРТОГО НЕ ДАНО

Эту историю рассказали мне с единственной целью - лишний раз подчеркнуть, сколь разнообразна и удивительна все-таки наша жизнь, не лишенная романтики. Однако не может не тревожить крепнущее сотрудничество предпринимателей и коммерсантов с "профи" из числа бывших военнослужащих, прошедших специальную психологическую и боевую подготовку.

1.

- Вы действительно служили в группе спецназа "Саяны"? - спросил старичок с козлиной бородкой, рассматривая вошедшего в коридор мужчину как музейный экспонат. - Я рассказывал о вас моей жене. Маша, это тот самый капитан запаса... Выйди поскорее, он ждет. Неудобно...

Появилась. Маленькая. Седенькая. В золотистом бархатном халате. Бегающими темными глазками обвела мужчин, подрагивающими пальцами поправила поясок. Невротичная и бесцеремонная.

- Мне нужен сам Кашпировский! - заявила она. - Не говорите, что это дорого. Я могу повторить!

- Не стоит, мадам, - ответил пришелец, норовя поскорее оставить чету. - Извините, произошло какое-то недоразумение.

Пассаж и горечь разочарования ждали капитана запаса и в другом месте. Надежда заработать приличные деньги интеллектуальным способом таяла, как льдинка на ладони.

Оставался последний адрес. Чувствуя себя затрапезным школяром, отчеканил он свое имя и рекомендации, не успев даже рассмотреть того, кто открыл ему дверь. Однако был приятно ошеломлен любезностями хозяина, его восторженным рукопожатием и обращением на "ты". Плечистый, лысеющий, постоянно улыбающийся. В белоснежной рубашке и черной вязаной безрукавке... А может, и на самом деле где-то встречались? Может быть... Только вряд ли. Подкупала внушаемая им обреченность ... на успех.

- Помощь нужна не мне. Мне поможет только Бог! Впрочем, если бы ты согласился, я нашел бы тебе занятие покруче. Иного характера. Военным нет цены в деловом мире. Не поздно и подумать... А помочь надо моей жене, Алле Васильевне. Комплексует бедняжка. Обращались к врачам. Бесполезно. Всю жизнь тебя помнить буду, капитан, помоги!.. Надевай вот эти тапочки и иди за мной.

Они пришли на кухню, поразившую воображение капитана запаса фирменной обстановкой. Бар, кондиционер, комбайн... И на всем мерещились ценники - "один миллион", "два", "два с половиной". Хозяин сунул гостю свою большую мягкую руку, дескать, будем знакомы.

- Василий.

- Виктор.

- За знакомство. Мой любимый коньяк! Скажу тебе - отличная штука! Во рту как огонек, и тонко пахнет морем. Как будто бы в Гаграх или Пицунде...

- Не сомневаюсь. Но что же мне делать, если я совсем не употребляю спиртного, - как бы пожаловался Виктор своему добродушному покровителю.

- Совсем? - удивился тот. - Ох уж эти мне непьющие и некурящие мужчины! Бедствие для человечества. Сыщики, ревизоры, учителя... Впрочем, не стану принуждать. Не терпится перейти к делу? Вижу. Прошу...

Хозяин провел "аскета" в богато обставленную комнату, и Виктор увидел сидевшую на диване женщину. В голубом махровом халате. Молода, рыжеволоса. Она подняла на "спасителя" большие невеселые глаза с зеленоватым отливом. И тот подумал: "Боже мой, еще не все страхи я преодолел в этой жизни. Сейчас со мной что-нибудь произойдет, и я упаду бездыханный". Она не просто красива, она прекрасна. Несмотря на то, что находится не в лучшей форме. А излучаемые ею биотоки - немыслимой силы. Они способны поработить кого угодно, лишить воли, растворить в воздухе, превратить в ничто. Только богатым мужчинам, очевидно, доступна такая красота.

Его второе "я" сделало несколько робких нащупывающих шагов. Он присел рядом с "пациенткой". Муж тотчас удалился на цыпочках, плотно закрыв за собой дверь.

- Вот моя рука, - сказал Виктор, холодно, но широко улыбаясь. Обнажились два ряда крупных белых зубов.

- Вижу. Ну и что? - нехотя отозвалась Алла.

- Потрогайте ее. Потрите в пальцах рукав моего пиджака. Шелковистый, не правда ли?

- Дешевая синтетика. И прием ваш, как мне кажется, из разряда сугубо полковых...

- Теперь вам станет легче общаться со мной. Вы сбросили с себя груз первичной информации, самый тяжелый груз. Я открыт для вас. Уже совсем иной, не так ли? Но сами вы остаетесь запертой. За семью замками. И полный контакт по-прежнему невозможен.

Он резко поднялся с дивана и скомандовал во весь голос, как на плацу:

- Встать! Немедленно! Во весь рост!

- Не слишком ли? - растерянно заморгала Алла.

- Встать!.. Закройте дверь, Василий, не мешайте работать...

Она медленно увеличивалась в размерах. Доросла до его подбородка. Встретились глазами. И ощутили энергетический вакуум. Такие ненужные друг другу... Сердца же стучали так громко, что их, казалось, слышит на кухне Василий.

- Повторяйте за мной: "Я - рыжая бестия! Самое мерзкое из существ, которых я знаю!"

- Не могу и не буду, - неслось в ответ, - и вообще, все это глупость!

- Повторяйте! - перейдя на шепот, настаивал Виктор.

Панический ужас отразился в кошачьих глазах подопечной. Щеки ее пылали огнем. Копна волос невесомо поплыла в пространстве.

Повторив, однако, слово в слово навязанную тираду, она рухнула на диван и разрыдалась. Бледный, перепуганный муж вынужден был вмешаться, сохраняя при этом присущую ему наглую деликатность.

- Это ужасно, старик, - шептал он, наливая в стаканчик "пепси", - на первый раз достаточно. Жаль, что ты не пьешь, а то бы мы с тобой шарахнули...

Виктор и сам едва не разрыдался. Покинув милое семейство, он присел во дворе на скамейку. Запрокинул голову. Жадно втягивал ноздрями морозный воздух. Кадык бегал вверх и вниз. "Сколько обаяния в этом существе, - думал он. - И как немыслимо трудно выносить ее слезы. Даже если они очистительные. Я много бы дал за то, чтобы эта женщина не проронила в жизни ни единой слезы... Как сказал бы поэт, "коль не любовь, так что же это?" Блеф! Я застрахован от глупостей. Проявление чувств в моем положении было бы не столько безнравственно, сколько элементарно опасно. А за ученицу надо порадоваться. Она вышла-таки из потемок своей души, затворницей которых была продолжительное время. Теперь не дать угаснуть слабенькому пламени ее надежды".

2.

Встретившись снова, они обменялись быстрыми взглядами. Тревожными.

- Кто я? - нарочито громко спросил наставник, указывая, однако, пальцем на нее.

Предчувствуя самооскорбления, Алла собиралась с силами. На лице отразилась душевная боль.

- Я большая рыжая кошка - самое доброе на свете существо, - повторила она и улыбнулась.

Они рассмеялись. Далее урок протекал в философском русле.

- В современном мире, многоуважаемая Алла Васильевна, господствуют три принципа: Свобода, Выбор, Абсолют. Четвертого не дано. Разнообразны ситуации и наши поступки, но святы и неизменны "ипостаси". Свобода! Выбор! Абсолют! Действуя поврозь и в триединстве, они дают нам силы существовать осмысленно и плодотворно. Добиваться всего того, что волнует наши страсти,- рассуждал Виктор.

- А если они напрочь отсутствуют?

- В том-то и дело, Алла Васильевна, что все они даны нам изначально, они - в природе человека.

- В чем лично я глубоко сомневаюсь. Впрочем, я уже, кажется, сделала первый шаг навстречу свободе, не так ли?

- Конечно. Вы вышли из-под сумрачного портала, беспринципного бытия. На свет божий. А теперь надо продолжить движение.

3.

Они шли плохо освещенной улицей. Аллу не узнал бы даже собственный муж. Растрепанная. Размалеванная. В паре, однако, с элегантным мужчиной в черной тройке и при "бабочке". На перекрестке у кафе "Весна" она заупрямилась:

- Извините, но мы упустили из виду одно важное обстоятельство. Муж категорически запретил мне бывать без охраны в столь многолюдных местах.

- А я, по-вашему, не представляю собой реальной силы? Обижаете, Алла Васильевна. Я ведь изучал не только психологию...

- Ну, если так...

Изрядно подвыпившая свадьба признала Виктора. И он тотчас очутился внутри кафе. Аллу остановили на крыльце. Повернули на месте, приговаривая:

- В другой раз, милая, придешь. Тут не кабак... Наша говоришь? С кем?..

- Чужая? А ну повторите! - требовала Алла. - Подарок за сто пятьдесят тыщ - это так себе! Обижусь, мужики. Видит Бог...

- Андрея новая жена, - пролил свет истины какой-то пацан.

И в лицо пахнул горячий воздух. Запахи вина, закусок, духов и дезодорантов. Искренне удивилась, отыскав взглядом Виктора. Рядом с женихом и невестой. Как ни в чем не бывало. Люди, которых он видел впервые, ублажали его речами и вином. Звенел хрусталь. Она же оставалась бедной родственницей. Непривыкшая к такому "пансиону", готова была прекратить ломать эту комедию и убежать домой.

Зазвучал голос певца: "Эти глаза напротив..." Почувствовала осторожное прикосновение к локтю. Виктор.

Уронила голову ему на плечо. И мысленно унеслась в маленький городок на берегу Демы. На танцплощадку давлекановского парка, где она впервые услыхала эту волнующую мелодию Давида Тухманова. "Что с нами сделала жизнь, - ужаснулась она. - Где они теперь, мальчишки и девчонки?.. Почему наши мужья обречены играть в опасные игры, которым не учат ни в школе, ни в институте? Почему мы, их жены, должны платить немыслимо высокую цену за благополучие и уют, нося в сердцах своих бесконечную тревогу и страх?"

Она вернулась к реальности, когда тамада объявил начало аукциона и по кругу пошел серебряный поднос.

- Кто больше ценит молодых? Ну, кто еще? Сто тысяч... Сто пятьдесят. Смелее, господа!

Поднос поравнялся с Аллой. Она придержала его рукой. Поспешно сняла с шеи золотую змейку, и та сверкнула в серебре, словно молния.

- Не надо, - обалдел тамада. - Это ваша личная вещь.

- На счастье, - высокомерно и властно настояла на своем гостья и добавила, скрасив прозу: - Я странно везучая, господа! Пусть и молодым повезет в жизни!

Аплодисменты. И к ней потянулись рюмки и фужеры. Какой-то нахал чмокнул ее в щечку, обшарил талию... Виктор оттеснил поклонников новоиспеченной королевы. Мало-помалу переместил ее поближе к выходу, не смея явно ограничивать ее свободу. Свобода - дело святое.

4.

- Выбор, уважаемая Алла Васильевна, предопределяет наше благополучие. И все наши беды от него же. Если по жизни вам стало невмоготу, сделайте заново выбор главного дела и своих привязанностей, - говорил Виктор, лаская слух спутницы плавными интонациями.

Они поднялись на второй этаж вокзала. Алла раскрыла полиэтиленовый пакет. Из него с невероятной быстротой "улетучивались" шоколадные конфеты в цветных обертках. А счастливых мальчишек вокруг становилось все больше. Непривыкшие к щедротам взрослых, они удивлялись. Обходили странную женщину вокруг. Прятали лакомство в карманы и просили еще. Наконец красивая рыжая дама в сиреневом брючном костюме показала так, чтобы всем было видно, что пакет пуст.

Подошла к сидевшей на узлах женщине с черными, как смоль, волосами и в ярком цветастом халате. Рядом на полу лежал мужчина: он тяжело, с хрипом дышал, глаза глубоко ввалились, вокруг них желтые круги.

- Что с ним? - спросила Алла у женщины.

- Заболел, простыл... Муж. Из Душанбе мы. Надо возвращаться, но не знаем как, - сбивчиво объяснила несчастная, сидя на узлах в изголовье мужчины.

Алла достала из кармана своего изящного пиджачка несколько крупных купюр и протянула их женщине.

- Купите лекарства.

- Храни тебя Аллах...

Алла переходила от одного "гнезда" к другому, выслушивая истории, не имевшие конца и начала...

5.

- Мы выбираем жизнь, а она выбирает нас, кто-то ей нравится, а кто-то не очень, - иронизировал Виктор, устраиваясь за рулем "Жигулей". - Мы постоянно выбираем между трудом и праздностью, довольствуясь малым, но прочным... Либо предпочитаем огромное, как море, и столь же зыбкое счастье. На кого нам тогда обижаться... Хуже, если кто-то за нас сделал выбор, оставив нам жалкую роль исполнителя чьей-то воли.

- В жизни все заранее определено. И жалеть кого-либо бессмысленно. К тому же я не умею жалеть. Стыдно, но это так, - призналась собеседница. - Мужчины, к которым я подходила, готовы были меня проглотить глазами. Кто-то из них щупал меня за ноги. Какая мерзость! Наверное, я не слишком-то добродетельная, если так говорю.

- Ничего удивительного. Просто вы относитесь к людям реалистичным и рациональным. Таков выбор, сделанный вашей природой, и не пытайтесь быть другой. Вам не за что себя казнить.

6.

Суть Абсолюта больше всего импонировала Алле. Это здорово - докопаться до истины!. Проявить волю и мужество. Довести начатое дело до конца. Неосязаемое... трогать, невидимое... рассмотреть. Быть человеком, навсегда утратив страх перед жизнью и отдельными ее проявлениями, сколь бы опасны они ни были...

И она в снежную ночь сделала три тысячи шагов по шпалам. Столько надо было, по ее мнению, чтобы преодолеть инстинкт самосохранения.

Далеко впереди прорезал пелену косого снега луч прожектора. Поезд. Виктор попытался остановить ее, но шпалы ушли у него из-под ног, и нестерпимая боль пронзила правую ногу. Тяжелым эхом отозвалась во всем теле. Нога. Поломанная во время неудачного приземления в Саянах. Дважды оперированная. Снова дала знать о себе. Попытался встать и не смог. С ужасом подумал о возможных последствиях урока...

7.

Получив гонорар за уроки самоуважения и мужества, Виктор собрался уехать. Ему пообещали в Самаре место преподавателя в какой-то спецшколе для юношей. День-деньской пропадал в гараже, готовя "Жигули" в дорогу.

Однажды железная дверь, скрипя, отодвинулась, и в проеме вспыхнул факел рыжих волос.

- А теперь, как говорят американцы, джемс-сейшн - встреча для удовольствия, - сказала Алла. - Извини. Пошутила. Не сомневаюсь в твоей добропорядочности. Но ты и представить себе не можешь, как ты мне нужен. Никто не посягает на твои нравственные устои. Речь идет о работе.

- ...Тебе или твоему мужу?

- Повторять не стану. Ты хотел видеть меня сильной и деятельной. Пожалуйста. К тому же женщина может добиться в деловом мире гораздо большего, чем мужчина. Поверь, это так. Кончилось время волюнтаризма и халявы, разгула грубой силы и беспредела. Грядет эпоха компетентных людей и тонких человеческих отношений... Ты сам назовешь цену.

- А если я не соглашусь?

Серые глаза ее не отливали зеленым светом, как прежде.

- Этот вариант не просчитан, - сказала она. - Лучше без него.

Капитан запаса не мог не заметить миниатюрный пистолет, который задвинула изящная ручка Аллы в сумочку из тисненой кожи.

- Но у меня неисправна машина.

- Нас ждет на шоссе моя. По дороге, учитель, обговорим детали.

Виктор почувствовал, как моментально иссякло его уважение к этой очаровательной женщине. Развеялась, как дым, романтика. Когда-то он учился выживать в плену. Но не в таком. И путь из него может оказаться отнюдь не простым, а возвращение нескорым.

Ноябрь 1997 г.