К 70-летию поэта Александра Филиппова

Поэты знают, как нелегко отыскать точное название для своей книжки стихов. Может быть, даже труднее, чем написать новое стихотворение. И, бывает, мучается стихотворец много дней подряд в поисках звучного, определяющего...

А вот для Александра Филиппова, чудится мне, такая проблема вряд ли когда-нибудь существовала. И существует ли поныне?

Первый сборник его назывался "Зарницы", и от него как бы пошли другие - "Журавлиный полет", "Горсть земли", "Голубой апрель"... Затем увидели свет солидные сборники стихотворений и поэм, которые можно было бы назвать итоговыми, назывались они "Белые вербы" и "Зимний сон". Природа, деревья, чистые воды... Но ведь именно в этом - весь Филиппов! С его лирическим восприятием мира, всего земного бытия. Таким мы его узнали лет сорок назад. Таким видим и воспринимаем ныне, когда ему исполняется - 70.

Стрекозы опробуют скрипку -

Смычками крыла о траву.

Я, тронутый радостью, крикну,

И даль мне ответит - ау...

Непритязательно. Душевно. Но неужто все так же, как десятки лет назад? Безо всяких подвижек, зримого роста?

Нет конечно! Сегодняшний Филиппов - во многом другой: и перо куда как отточено. И о природе пишет иначе - то ли преобладают более мягкие, акварельные тона, то ли строки его об окружающем воспринимаем мы с каким-то особенно глубоким, я бы сказал, пронзительным пониманием его души и восприятия? А скорее всего - и то, и другое, и третье - в едином сочетании. И гражданскую свою позицию выражает куда более четко и масштабно. Иногда трудно различить, где эта гражданская позиция кончается и начинается его политический пафос, с которым он раньше откровенно не дружил, если не считать колючие четверостишия, иные из которых было велено идеологическими вождями даже изъять из сборника "Горсть земли". Но колючка-то ведь - не меч, не "открытое забрало", хотя порою бьет не слабее меча.

Никто - ни варвар, ни монгол, ни гунн

Русь не сломили, не загнали в клетку...

А вот пришел в Россию говорун

И всю ее сгубил за пятилетку...

Разумеется, можно не согласиться с позицией автора, имея диаметрально противоположное мнение. Кого-то эти строчки могут элементарно возмутить. Однако можно их и горячо одобрить, если взглянуть на них глазами тех, кто чувствует себя на бывшей родимой земле погубленным и обездоленным. Сколько таких! И я не сомневаюсь, что поэт в своих политических стихотворениях говорит именно их голосом. Тех, кто не может смириться с развалом великой державы, кто чувствует себя не только обманутым, но и оплеванным, брошенным на дно жизни.

Да, можно не соглашаться со столь прямолинейным неприятием нового, всего того, что зовется "демократизацией" и т. д. Но нельзя обвинить поэта в неискренности, заведомой заданности, в некой агрессивной консервативности, как его пытался представить один из газетных сотрудников радикального толка.

Впрочем, столь ли важна политическая тематика для поэзии? Для творчества Александра Павловича - в особенности? Полагаю, что нет. Она не только не делает погоду в его поэзии, но выглядит как некое чужеродное тело, так же, как импульсивный порыв А. Филиппова возродить, к примеру, ту же компартию, изменив ее название, после того, как ее бросил на произвол судьбы последний генсек. В этом поступке мне видится опять-таки не политическая акция, а стихийный бунт глубоко эмоционального человека, для которого подобные поступки вождей равносильны предательству, и он ни с какой стороны не может остаться ко всему этому безразличным.

А вот страстные выступления Александра Павловича в защиту суверенитета Башкортостана - на страницах газет, по радио и телевидению и на сессии Верховного Совета (лет десять назад) - это реальность его гражданских устремлений, его истинное понимание всеобщей национальной проблемы. И упреки иных русских товарищей - не по адресу, потому что Филиппов - не менее русский патриот, чем они. Ну а в конечном счете - он за всеобщее согласие. И не потому ли он входит в число организаторов Комитета национального единства и согласия?

Я вспоминаю дела "давно минувших дней" потому, что они и сегодня не потеряли своего значения, ибо так называемая национальная проблема, как ни печально, не решена у нас и по сию пору. Так называемые "горячие точки" не только не угасают, а обретают еще более опасный, прямо-таки неистовый характер. По сути, мы со всех сторон окружены этими "точками", иные из которых полыхают страшным огнем, принося неисчислимые страдания людям, каждый день унося ни в чем не повинные жертвы. Однако не видно, чтобы федеральное правительство думало с этим покончить, установить наконец долгожданный мир на российской земле, и как может истинный поэт обойти эту жестокую тему, которая воистину проходит сквозь его тревожно бьющееся сердце? В данном случае я имею в виду и Филиппова. А пиши я о нем и о его поэзии до того, как на территории нашей страны появились такие регионы, как Фергана, Сумгаит, Таджикистан, Прибалтика, Приднестровье, Баку и, наконец, кровавое месиво Чечни, выше приведенных строк, конечно, не было бы, и я с удовольствием говорил бы о его лирической поэзии, о его стихах и поэмах, которых он за несколько десятилетий своей литературной деятельности создал немало - более двух десятков больших и малых книг! И всегда при этом был на виду и на слуху. Он давно обрел и постоянно продолжает обретать своего читателя, который с нетерпением ждет каждую новую его книгу (и стихов, и прозы), стремится на встречи с ним, не пропускает в периодике его статьи или очерки. И завоевал он этого читателя прежде всего искренностью своего творчества, глубокой человечностью и неизменным, чисто "филипповским" лиризмом. И от этого никуда не уйти. Да и зачем уходить, если именно лирика является самой сильной стороной поэта? Меня, к примеру, с первых его сборников завораживают самые, казалось бы, незатейливые строчки, не претендующие на какие-то глубокие мысли и обобщения, легкость слов, тончайшая акварельная тональность, воздушная летучесть...

В пронзительно сквозные дали

На крыльях розовой зари

Неслись и воздух разрезали

Под облаками сизари...

Меня, как читателя, вполне устраивают именно такие строки, без претензии и натуги. Ведь лирика на то и лирика, чтобы прикасаться к ней мягко и легко, не кожей, а дыханием. И чувствовать ее прикосновение душой.

Там, где меня несли галопом кони,

Где было все знакомо до гвоздя,

Где мы с любимой женщиной ладони

Тянули к струям теплого дождя...

Когда я читаю Филиппова, то и дело нахожу подобные строки и целые стихотворения. И находил их с самых первых сборников.

И тут я хотел бы высказать мнение, которое, вполне возможно, не воспримут, не захотят воспринять иные любители и знатоки поэзии: Филиппов, на мой взгляд, стал в русской поэзии Башкортостана своего рода реформатором, и не когда-нибудь, а еще в 50-е годы, когда число стихотворцев можно было перечесть по пальцам. В чем же выразилась эта его реформация? А в том, что большинство поэтов того времени (разумеется, в царящей в ту пору поэтической атмосфере) писали декларативные, "газетные" стихи, рассчитывая прежде всего на возможность опубликоваться в газете, а появление стихотворения на первой полосе вообще считалось большим успехом и решительным шагом вперед. Ложный пафос, заданность в тематике (преимущественно "трудовые", "лакированные") царили в стихах почти всех известных тогда поэтов. Интимно-лирическая, я бы даже сказал камерная, поэзия жестко пресекалась, считалась мещанской, далекой от "магистральной" линии партии и правительства. Выступить против нее означало выступить против политической линии. И вот именно в ту пору в молодежной газете "Ленинец" появляются какие-то глубоко личностные лирические стихи, столь далекие от общепринятых "поэз". Не помню, какую реакцию вызвали они у чиновников из "зеленого дома", но, во всяком случае, безусловно стали явлением в поэтической жизни нашей республики. Всем было интересно, кто такой Александр Филиппов и чего еще можно от него ожидать, я думаю, многие удивились, узнав, что он живет где-то в Салавате или Кумертау и работает собкором Башрадио. Словом, если Уфу считать "центром искусства", в том числе и литературным, то Филиппов был самым настоящим провинциалом.

Меня с ним познакомил, увы, ныне уже покойный поэт Юрий Дерфель. Александр Павлович довольно равнодушно скользнул по моей фигуре и пожал руку. Может быть, я ему не глянулся. Да и чего там было присматриваться или заводить какие-то разговоры с каким-то студентиком, делающим первые шаги в литературе. Тем не менее, в душе остались и горечь, и обида, которые довольно долго не проходили. Значительно позже я узнал, что этот поэт-собкор вообще не любит "просто так" вести разговоры о литературе, более того, старательно избегает этой темы. Может быть, знал себе цену и слишком ясно видел плачевное состояние "русскоязычной" поэзии в республике. Однако его свежие и "негромкие" стихи продолжали печататься на страницах газет, звучать по радио, внушая внутреннюю радость от того, что и "у нас" есть поэты, мало чем уступающие центральным, московским.

Когда я познакомился с Филипповым поближе, меня поразила его редкостная простота и человечность. И еще: неподдельная привязанность к родным юмагузинским краям, где он родился и вырос. "Моими самыми близкими друзьями с детских пор были башкиры, и потому я и сам себя чувствую башкиром",- говаривал он. И это - действительно так. Он удивительно точно, проникновенно и, я бы сказал, влюбленно изображал природу башкирской земли, хорошо знал обычаи и народные традиции башкирского народа, хотя при этом оставался глубоко русским поэтом, идущим от земли. И этот сплав создавал особый колорит, притягивающий к себе своей удивительной достоверностью и красотой звучащего слова. И эта особенность его поэзии не только не менялась с годами, но становилась еще более зримой и обостренной. От его стихов воистину пахнет землей и травой, свежим духом окружающего бытия. Иногда мне казалось, что поэт вовсе и не подбирает слова, не мучается над тем, как их "скомплектовать" - все это происходит само собой. Вот почему можно смело сказать, что он - поэт от природы. Он не учился на него - поэт вошел в него сам, влился с молоком матери. Думается, автор недаром включил в книгу "Белые вербы" ранние свои поэмы "Тиртей" и "Шателяр", которые прекрасно венчали его первые сборники и во многом сделали в них погоду. Небольшие по размерам, глубоко лирические по форме, они несли большую смысловую нагрузку, стали истинной находкой поэта. Беря в герои легендарные исторические личности, Филиппов сумел подать их в современном ключе, вложить волнующие и сегодня идеи: личности и толпы, поэта и власти...

Как ни странно, проблемы такого рода не только не девальвировались за долгие века, но и еще больше обнажились и обрели животрепещущую актуальность. Разве положение сегодняшней культуры, талантливых людей искусства на изломе политической жизни России не являются великой драмой жизни и человеческих страстей? Увы, нынешние власти не спешат прислушиваться к голосу поэтических оракулов и песнопевцев вроде Тиртея, с помощью которого спартанцы разбили своих намного превышающих по числу врагов. И такое положение не могло не сказаться на нынешних стихах и поэмах автора "Тиртея". Лирика его все более суровеет, как бы теряет свою акварельную нежность, когда стихи касаются серьезных проблем: положения народа и экологического состояния земли. Иногда в его поэзии даже проступает некая подспудная горечь за прожитую жизнь, в которой было немало смутного, путаного и неопределенного: "И жизнь моя, как сон младенца краткий, не началась, а вся уже в конце".

Век ушедший подарил нам немало светлых минут, но еще больше горестей и обид, выражающихся шквалом экологических катастроф. Ныне душу нашу раздирают нескончаемые военные столкновения, происходящие не где-нибудь, а в пределах родной земли. И всему этому виною не кто-нибудь, а мы сами.

Век уходящий - это наша быль,

Летящая разнузданным галопом,

И вместе с ней химическая пыль

По Азиям летит и по Европам.

Понаплодил бездомных и калек,

Попортил кровь, порвал изрядно нервы...

Таким уж выпал этот дикий век,

А лучше ль будет новый, двадцать первый?

В своих размышлениях о дне сегодняшнем и завтрашнем поэт грезит порой разными неясными видениями: "О, неужели мне придется оставить заповедный край? От мыслей взор потяжелеет: ведь кроме любящих башкир, меня никто не пожалеет, когда покину этот мир".

Что ж, если поэта называют барометром своего века, не удивительны ни его грусть, ни его отчаяние и поиски выхода из тупика жизни. Присуще все это и Александру Филиппову. И мне импонирует, что выход он видит в добрых старых категориях: дружбе, любви. К верным друзьям, к одной-единственной.

Ничего от тебя не укрыл я,

Дорогая, скажу не тая:

Ты - мои журавлиные крылья,

Ты - осенняя песня моя.

Сомневаться же в ценности прожитых лет, плодовитых и насыщенных большими общественными делами, Филиппову, разумеется, незачем. Он много сделал, поработал в разных редакциях газет, радио и телевидения; долгие годы являлся директором писательского фонда и секретарем Союза писателей Башкортостана; многократно выезжал за границу, в том числе в Анголу, Конго, Кубу, Вьетнам в самую сложную пору тамошней политической обстановки. Теперь уже немало лет возглавляет газету "Истоки", которая при нем стала не только всесторонне интересной, но и притягательной для людей разных профессий и специальностей. А если сказать в обобщенном плане - для городской и сельской интеллигенции, которую живо интересуют проблемы духовной жизни и культуры. Именно при нем тираж газеты вырос на несколько порядков и достиг почти 20 тысяч экземпляров.

Хочется добавить, что по сценариям Филиппова поставлено более десятка документально-публицистических фильмов, иные из которых были удостоены отечественных и зарубежных призов и наград.

Не оставался Филиппов в стороне от бурной общественной жизни страны и республики. Не остается в стороне и поныне. И мне кажется, когда в стихотворении "Рассветные стихи" поэт говорит от имени многих, он прежде всего говорит от себя:

Мы, пройдя огни и воды,

Для того лишь держим меч,

Чтобы мирный день народов

От погибели сберечь!

Он имеет полное право так утверждать, ибо не представляет свою судьбу в отрыве от судьбы народной.

Александр Леонидов

Стезя и выбор

Не только круглая дата - 70-летие Поэта - заставила меня взяться за перо. Может быть, когда-нибудь мы откажемся от этой традиции - вспоминать своих поэтов только в указные дни. Не дежурное поздравление - Песнь во Славу должна звучать, когда речь идет об этом неутомимом, неукротимом, нестареющем прекрасном человеке, умеющем жить многими жизнями, человеке небывало подвижном и при этом небывало укорененном, что не противоречит, а дополняет друг друга. Как он сам сказал о себе:

Но, коль корни уходят в былинные глуби Урала,

Я не падал... И не упаду!

Александр Филиппов не просто один из известных русских поэтов Башкортостана, он плоть от плоти и дух от духа родной земли, он певец Родины, Урала, Башкортостана, и все его высшие творческие озарения мы видим через призму его сыновней любви к степям и лесам, ставшим ПОЧВОЙ И СУДЬБОЙ.

Но в чем-то его судьба сложнее: он свидетель разлома веков и глашатай их соединения, это его время, тогда как башкирская земля - его пространство. Простота и народность его языка, снискавшая ему любовь у самых простых читателей, понятная и близкая им, рождает иллюзию открытого смысла, мешает многим заглянуть вглубь, под первые очевидные слои текста. А между тем Александр Филиппов очень глубок, он как ларец многодонный, для каждого читателя свой: простаку прост, ценителю сложен.

Мне не надо ордена, медали не нужны,

Лишь бы моя Родина не ведала нужды.

Будто Вася Теркин сказал: у того тоже были рассуждения о наградах. Но Теркин рассуждал на войне, а поэт - в мирное время, в пределах годов и десятилетий. И что у персонажа Твардовского просто импрессионистская заметка - здесь становится диалектикой бытия: награды, величие строятся на крови, в бурях великих потрясений. Не о каком-то нагрудном знаке речь - о Славе, о высшей вере, надежде и любви Поэта во все времена, и отречение от житейских благ и громкого имени во имя тихого счастья страны - самая великая жертва, на которую только способна поэтическая душа: вот, все что есть, до последнего гроша, больше дать нечего!

Патриотизм, не квасной, а подлинный, выбор человека, повидавшего мир и пришедшего через Кубу и Анголу обратно на Юмагужу, как к самому удивительному чуду.

Может, в этом и заключен секрет - почему Александра Филиппова знает и любит читатель республики? За пятьдесят лет творческой работы им изданы 22 книги стихов и прозы, осуществлены такие значимые переводы башкирской литературы на русский язык, как пьесы С. Мифтахова "Зимагоры", X. Гиляжева "Сын отчизны", романы В. Исхакова "Бахтизин", Ф. Исангулова "Памятники для живых", А. Гирфанова "Весны вернутся", либретто оперы З. Исмагилова "Салават Юлаев" и многие другие. По его сценариям были сняты десятки прекрасных фильмов о Башкортостане и его людях. Фильм "Башкирский мед" в 1965 году получил на международном конкурсе в Будапеште первую премию. Другой фильм - "День республики", снятый Свердловской киностудией, стал визитной карточкой советской команды на спортивной олимпиаде в Мексике.

Вглядитесь в одни только названия! Родная земля, ее люди и слава... К ним, как легендарный Антей, припадает поэт, чтобы воспрять обновленным и возрожденным. Не в этом ли секрет его вечной молодости?

Голубиные места, рядом гор гребенка,

А вода чиста-чиста, как слеза ребенка,-

сказал Александр Филиппов о речке Ик, сохраняя детский всеудивленный взгляд первооткрывателя, словно бы просто перепел безупречным слогом детские впечатления.

- Где ты странствовал, когда было Ику туго?

- Я любил его всегда, как жену и друга.

Воспоминания есть, а возраста нет, он растворен в Родине, расплавлен в горниле ее истории и судьбы, он неразрывен с Почвой в самом высоком смысле.

Поэт в духе своего высокого космического времени не шел по планете - летал. И не замыкался на одном Башкортостане,- любовь к здешним краям никогда не мешала ему любить Россию, мир, Земной шар. Да ведь настоящая любовь и не может мешать - мешает только ненависть!

Десятилетиями он избирался в совет по связям с иностранными писателями Союза писателей СССР, а также членом правления Союза писателей РБ, депутатом Кировского районного совета г. Уфы, членом правления Литфонда СССР, членом редколлегии нескольких изданий, был заместителем председателя правления Союза писателей БАССР. Его всегда хватало на все - он щедро раздаривал свою жизнь и биографию,- и сторицей возвращалась ему бодрость, радость бытия, восторг юности.

Он не подводит итогов: это его кредо неуспокоенности, неравнодушия к будущему. И мемуарная книга, названная символически "Востребованные временем", не о забвении - о памяти. Это высокохудожественный (но документальный по жанру) отпечаток жизни Филиппова, оттиск его биографии, соприкасавшейся с делами и судьбами других талантов, других мудрецов. Сразу после выхода "Востребованных временем" отнесли к разряду мемуарной литературы, что поверхностно и неправильно. Книга А. П. Филиппова построена на иных литературно-эстетических основах, нежели мемуарное творчество.

И снова - пронзительный мотив патриота, щемящая жалость к родной Земле, понимание и сочувствие к корням и судьбам Башкортостана, России. Прозаическое слово Филиппова, неспешное и тихострунное, сменяется перед читателем страстной исповедальной нотой поэтического сборника "Кугарчи - край родниковый". Вышедшие с интервалом меньше года, две эти книги озаряют две стороны души, два лика музы Александра Павловича - многоопытного мудреца и ликующего юноши. Один не подавляет другого, они живут в гармонии, не сливаясь и не расходясь.

В "Востребованных временем" рассказ идет не о себе - о других, хотя присутствие автора мы чувствуем постоянно: за каждой строкой, за каждым выводом и размышлением о "минувшего века витиях" стоит живая душа, упрятать которую за строгий документализм никак не удается.

Подробно рассказывает Александр Филиппов о своих встречах с известным русским поэтом Валентином Сорокиным ("Серебряные струны Зилаира"), художником А. Кузнецовым ("Поиск есть направление"), поэтом Г. Молодцовым ("Терзания души"), профессором М. Муталовым ("Земля - матерь наша"), нашим замечательным земляком Мусой Гали ("Звездные пути поэта") и о многих других, а также иногда, между строк,- и о себе.

Я не буду детально и постатейно рассматривать книгу,- чтобы передать ее идейно-художественное богатство, потребуется том, а не маленькая статья. Но скажу о главном: слог А. П. Филиппова, его манера изложения доставляют истинное удовольствие читателю. Филиппов - волшебник слова, один из немногих умеющий передавать в тексте интонацию разговора; он не повествует, а именно говорит - иногда иронично, иногда повышая голос, иногда, наоборот, почти шепотом,- и эта магия пронизывает бумагу насквозь, идет прямиком к читателю, становящемуся слушателем.

"Кугарчи - край родниковый" становится, напротив, песней, музыкой самобытного поэтического стиля.

В бревенчатом дальнем домишке

Лесничий и бывший моряк

Салих - мой приятель давнишний -

Готовит в котле бишбармак.

Вот он в нескольких строчках - многонациональный, дружный, бывалый Башкортостан. Не забывший традиций, в том числе и бытовых, богатый не углами - пирогами, бишбармаками. Тертый на дальних океанах и вернувшийся, чтобы охранять родной лес, Салих - это и конкретный человек, и символический образ одновременно. Образ живой, не книжный.

В прозе Александр Павлович еще более выпукло и явно продолжает дело, начатое поэтическими средствами: он эстетически и культурологически совмещает, сшивает заново давно расторгнутые ураганами эпох дворянскую и крестьянскую языковые среды, высококультурную утонченность - с "земляной", народной сочностью.

Филиппов умеет соединить разорванное, совместить противоположное, склеить разошедшееся. Покров мемуаристики не скрывает, а лишь эстетически драпирует слово к грядущему. Рассказ о современниках для него становится опосредованной формой рассказа о себе. Многим авторам свойственно самовыпячивание; Филиппову, напротив, - даже попытка укрыться в тени других не приносит успеха: он виден и ощущаем.

С точки зрения художественно-эстетического метода А. П. Филиппов наиболее ощутим именно в "Востребованных временем". Происходит как бы раскрытие механизма совершенства: поэтические книги были загадкой, лирической тайной, лирический герой, казалось бы, "свой парень", - тем не менее хранил свою сокровенную мысль, заставлял ее нащупывать, угадывать, вычислять.

Здесь Филиппов, наконец, открыл умеющим слышать всю свою душу, весь свой внутренний мир и оказался еще ближе к читателю чем прежде.

Конечно же, Александр Филиппов прежде всего поэт. В одном из своих стихотворений он говорит о посаженном тополе:

Поклон тебе, мое рукотворенье,

Расти и здравствуй в добром свете дня,

Живая песня и стихотворенье,

И памятник погибшим за меня!

И вдруг понимаешь, что не только и не столько о тополе это, сколько о своей жизненной позиции: силой и духом Поэта преображать мир, а когда надо, - и его крепкими рабочими руками. Это - путь, это - стезя и выбор.

Александр Павлович заслуженно отмечен премиями имени Саляма Галимова, Фатиха Карима, Степана Злобина, Зайнаб Биишевой, да и сам он давно встал в их ряд, стал одной из опор, на которых держится ноосфера Башкортостана.

В сложное время возглавив творческий коллектив газеты "Истоки", А. П. Филиппов создал прекрасное издание с глубокими культурными традициями, всемерно помогающее литературе и искусству, педагогике и внешкольной массовой работе. Газета "Истоки" сумела стать уникальным явлением российской прессы, культурным достоянием Республики Башкортостан.