Сновидение в сущности есть не что иное,
как кортикальная галлюцинация в нормальной жизни.

В. Кандинский, 1885 г.

Ноябрь 1755 года. Река Урюк.

Долгую дождливую осень внезапно сменили холода. Плесы покрылись тонким прозрачным льдом, от густо парящих перекатов потянулись по ущельям узкие полосы плотного слоистого тумана, в котором тонуло беспомощное солнце. Ночные морозы покрыли инеем лес и поляны. В застывшем, заиндевелом мире больше не было секретов от торжествующей луны.

Хруст замерзшей листвы под лапами волков далеко разносился по пустому лесу, предупреждая добычу об опасности. Попытки загнать лося были неудачными. Волки голодали. Матерая волчица вела стаю из одиннадцати волков в пойму реки, где среди скалистых обрывистых берегов было легче организовать облавную охоту. В стае помимо волчицы было шесть волчат, три переярка, замыкал цепочку идущих след в след волков огромный светло-серый самец1.

Волчица повернула на Тилик-юрт после того, как они встретили в лесу и съели, не оставив даже шерсти, истощенную сторожевую собаку. Переярка, тяжело раненного в схватке с собакой, они разорвали и съели через пару часов. Невидимая в сумерках стая неслышно спустилась по каменной осыпи, застыла в прибрежных кустах. Сквозь шум переката доносился слабый звук человеческого голоса. Дымок маленького костра не забивал тяжелый дух пожарища. Неуловимо пахло смертью. Волчица тенью скользнула сквозь кусты, в глазах ее ярко отразился слабый колеблющийся свет.

...Прошлым летом она слышала громкий звон и стук, голоса взрослых людей и ребенка, успела рассмотреть две избы, девочку - легкую добычу2, потом ее долго гнали три крупных вязких пса...

На подходе к жилищу волчица чуяла метки только одной, съеденной ими собаки, помет ее был почти белым - последние дни собака грызла старые кости. Теперь волчица видела, что и избы исчезли. По рваному войлоку юрты металась тень старухи, которая, раскачиваясь из стороны в сторону, говорила о чем-то с костром.

...Кузницу поставили в глухом месте3 много лет назад. Оружие ковали из кричного железа, привезенного из Авзяна. Уголь кузнец выжигал сам. Зимой рубил лес и складывал в поленницы. В конце лета плотно укладывал поленья, закрывал хворостом, забрасывал землей и обкладывал дерном. После зажигания дрова становились углем через две недели. Выжженный уголь лежал в куренях до санного пути.

____________

Примечания в конце текста.

Конный карательный отряд Воскресенского медного завода в поисках остатков отрядов Батырши4 наткнулся на круглую поляну с остатками угля. По заросшей тропе нашли кузницу. Собак и старуху закололи пиками, отчаянно сопротивлявшегося кузнеца зарубил веселый светловолосый оренбургский казак, любимец хозяина. Во время летней охоты на волка у логова казак вабил5 так, что у стоящих в засаде охотников шел мороз по коже. Кузницу и запертый изнутри дом сожгли по приказанию заводчика. Возиться с крепкой дверью не было времени - к вечеру их ждали в селе Верхотор...

...Острие пики пронзило ей плечо, прошло между лопаткой и ребрами и вышло наружу. Дочь и внучку она похоронила только через два дня, когда смогла ступить на пожарище. Позже она отыскала нож. Старую юрту и продукты она перенесла к реке с помощью волокуши от угольной кучи, которую не успел разжечь кузнец6. Одна собака выжила. За оружием, спрятанным в скалах, люди так и не пришли.

Старая женщина не могла знать, что восстание переместилось на север, в район Осинской дороги, было там блокировано и стихло...

Она говорила темной стороне двуликого бога огня о том, как умерла ее семья, как прокляла она убийц, как боролась за жизнь. Говорила, что уже две недели голодает, что не переживет зиму в старой юрте, что идти к людям у нее уже нет сил, что из кустов на другом берегу реки смотрит на нее страшная смерть.

Старуха приставила к левой стороне груди узкий клинок, обмотанный со стороны сгоревшей рукоятки лыком, с коротким выдохом резко надавила на нож и завалилась вперед. Умирая, она увидела солнце, которое ласково грело ей лицо.

* * *

Pierre Dolgorukow7, "Memoieres de prince". Geneve, 1867.

"В первых годах XIX века скончались Александр Ильич и Дарья Ивановна, урожденная Мясникова. Александр Ильич был богач, но Дарья Ив. была еще богаче его. Они оставили трех сыновей; двое старших, Иван Александрович и Василий Александрович, были люди честные и добрые; младший Алексей Александрович по смерти отца подкупил его управителя и стащил себе все отцовское серебро, стоившее огромной суммы денег. При разделе двум старшим братьям досталось имение материнское в Оренбургской губернии: Ивану Александровичу - заводы железные, Василию Александровичу - медные. Алексею Александровичу досталось имение отцовское: великолепное тамбовское поместье и знаменитый Пашковский дом в Москве8. Он поселился в тамбовском имении и вел себя истинным извергом... Крестьяне однажды ночью подожгли у него дом таким образом, что одна из дочерей его не успела спастись и сгорела".

* * *

Холодная ноябрьская ночь. 2001 год.

Белая "Нива", выехавшая из аэропорта Уфы, подъезжала к городу под утро. На последнем подъеме она замедлила ход, ярко зажглись стоп-сигналы, заскрипел гравий обочины. Коротко протрещал ручник. Сидящий за рулем человек растолкал пассажира, включил освещение салона. Одинаковые лица с правильными чертами, темные курчавые волосы, крепкие шеи. Небольшая татуировка в виде звезды и полумесяца в области "табакерки" у одного на левой, у другого на правой кисти. Не говоря ни слова, они по очереди напились из пластиковой бутылки и вышли из машины.

Южная сторона горизонта светилась тысячами огней, красноватое зарево мягко ложилось на низкие облака и лица братьев.

...В тридцатые годы Германия готовилась к войне. Для быстро растущего вермахта было построено несколько заводов по производству бензина и дизельного топлива из угля.

Заводы, попавшие в зону советской оккупации, были демонтированы и вывезены в СССР. Завод из Пелитца попал на Южный Урал. Через два года в чистом поле недалеко от реки появился барак для двухсот заключенных. В 1950 году за колючей проволокой находилось двадцать тысяч мужчин и пять тысяч женщин. Еще три тысячи мужчин ломали известняк у подножия Тратау, две тысячи валили лес на реке Урюк.

Отец близнецов был в числе первых двух тысяч свободных строителей комбината. Он помнил серые от пыли колонны "врагов народа", стук тысяч каблуков, окрики конвоиров, лай сторожевых собак. Он никогда не был осужден, но страх наказания жил в нем до старости.

К концу века на трех тысячах гектаров располагалось большое нефтехимическое производство, на котором работал каждый десятый житель города. Словно фантастическое живое существо, комбинат требовал пищи и ухода. Четырнадцать тысяч тонн газового конденсата и нефти в сутки требовалось ему для существования, тысячи людей вливались через центральную проходную и исчезали в цехах, становясь частью огромного организма. Здесь производилось все: от полиэтиленовых пакетов для продуктов, до ракетного топлива.

Комбинат стал основой экономики южной части региона, он кормил людей, но никогда не прощал людям ошибок и небрежности, жестоко за них наказывая...

...7 ноября 1998 года. Порывистый ветер путается в металлических конструкциях, бьется в темные окна 20 цеха. Мелкий снег с тихим шорохом осыпается по стеклу, за которым виден разгорающийся огонек сигареты.

Новиков, оператор с двадцатилетним стажем, сейчас сторож законсервированного цеха, - высокий, широкоплечий человек, равнодушно смотрел на двухэтажное здание, в котором ярко светились окна. В кармане его спецовки, болтающейся на нем как на вешалке, лежали документы и направление на госпитализацию в онкологическое отделение. За пять месяцев он потерял шестнадцать килограммов и знал, что умирает. Новиков глубоко затянулся, затушил окурок о подоконник и снова посмотрел в замерзающее окно: "Набрали пацанов!"

Соседний 21 цех после двухлетнего простоя был пущен в сентябре. Технология тридцатилетней давности предусматривала открытую загрузку катализатора в смесители и требовала внимания при работе с задвижками - химический процесс регулировался вручную. Старые кадры нашли себе другую работу или ушли на пенсию, вновь принятым операторам не было и тридцати.

...Сладковатый запах этилена Новиков почувствовал месяц назад, проходя мимо 21 цеха. Принял смену и пошел к соседям.

- Хоронили тещу. Порвали два баяна! - под дружный хохот крупный курчавый парень обернулся на вошедшего, и улыбка сошла с его лица. - Чего тебе, дед?

- Какой я тебе дед? - растерялся Новиков. - Пахнет у вас нехорошо. Как бы не рвануло!

Все умолкли. Нелепый худой человек с серым лицом и больным взглядом вышел, задев плечом косяк. "В операторной не пахнет. Может, показалось?" - подумал Новиков. С тех пор он старался обходить двадцать первый стороной...

Новиков открыл дверь курилки, зажмурился от яркого света. Шаги гулко разносились в пустом операторном зале. Он долго листал старую подшивку заводской многотиражки "Нефтехимик", пил крепкий сладкий чай, потом задремал в продавленном кресле...

Его разбудил звон ложки в стакане, медленно двигающемся к краю стола. Новиков почувствовал вибрацию. Кадык его странно задергался, ноги стали каменными. Плафоны освещения мигнули... и все прекратилось. Он с опаской посмотрел на потолок, отцепил руки от кресла, на негнущихся ногах прошел в курилку. Заскрипело битое стекло. Сквозь клубы пыли он увидел груду развалин на месте 21 цеха.

* * *

Братья Рахимовы не виделись два года. Булат водил по Европе трейлер московской транспортной фирмы, зарегистрированной в Шотландии. В своей крохотной холостяцкой квартире появлялся редко и ненадолго. В столице чувствовал себя чужим, без документов из дома не выходил. Всегда испытывал облегчение, оставляя за спиной огни МКАД.

- ...Ему московская прописка нужна!

- Мама!

- Не будь дурой, дочь! Прекращай эти встречи пока не поздно!

"Ах ты, старая сука!" - Булату хотелось отхлестать ее букетом, но он тихо вернулся в прихожую...

"Старая сука" - красивая сорокалетняя медсестра Сеченовской больницы с улыбкой наблюдала за тем, как он пил чай с неразмешанным сахаром, неловко чистил яблоко фамильным ножом, не зная куда деть руки с траурными каемками вокруг ногтей: раздолбанный "КамАЗ" непрерывно ломался.

Было уже поздно: через шесть месяцев родилась дочь. Через два года каторжного труда и унизительного калыма на строящихся дачах Булат купил однокомнатную "хрущевку". Еще через год Лена ушла к матери. Он стал дальнобойщиком.

Иногда он навещал дочь. Они охотно принимали подарки, после чего теряли к нему всякий интерес. Попыток восстановить семью он не делал. Его домом стала кабина седельного тягача. Булат привык к европейским дорогам, вежливой строгости полицейских, к тому, что в одиноком мотеле на заснеженной дороге в Норвегии после душа и домашнего ужина его ждет постель с отглаженными простынями. Привыкнуть к разлуке он не мог. Под сдержанное урчание трехсотсорокасильного "VOLVO" он напевал песни Родины. Ему снились лесные дороги Южного Урала, ночной костер на горной реке.

Марат был старшим. Кто родился первым, близнецы не знали, но последнее слово всегда было за ним. Он сам решил, что забота о родителях ляжет на него, не раздумывая пошел по стопам отца. Он гордился комбинатом, любил свою работу.

...Визит странного, наверное, больного человека вызвал легкую панику в ночной смене, но быстро забылся. Вновь все покидали операторную, вновь шел веселый треп, помогающий скоротать смену. В ту так круто изменившую его жизнь ноябрьскую ночь к ним зашел дежурный электрик. Марат знал Волкова еще со школы. Андрей стоял за его спиной и рассказывал очередную байку: "Бабка моей жены - из "бывших", - ее предки владели медным заводом под Воскресенском,_ умудрилась пережить революцию, коллективизацию и две войны, всегда упрекала зятя за грубость речи. В то время Комбинат начал выпускать в качестве товаров народного потребления полиэтиленовые тазы. Теща однажды приходит с работы, дома - вонище. Из кухни вылетает бабка и выпаливает: "Сысырка - б...дь! Утиль гонит!", - а на залитой газовой плите стоит полиэтиленовый таз с бабкиным бельем, которое она пыталась прокипятить!"

- Сысырка - это СССР?! - засмеялся Марат, потянулся за кофе... и ослеп...

В ушах звенело, на зубах скрипел песок. За спиной кто-то выл. Что-то цепко держало его за руку. Марат вскочил, ударился головой о плиту перекрытия, вырвал руку, упал на воющего человека и выскочил на металлический балкон через распахнутую дверь аварийного выхода. На морозном ветру Марат пришел в себя, нащупал обломки костей в ране правой кисти, заставил себя вернуться к аварийному выходу, откуда на карачках выползал замолчавший Андрей.

Троих ребят достали из завалов к вечеру следующего дня...

* * *

Москва, телетайп 11888 "Карбон"

Начальнику департамента нефтепереработки Н. М. Дерину.

Сообщение о смертельном несчастном случае на производстве.

07. 11. 1998 г. около 1 ч. 20 мин. (местного времени) в цехе пластификаторов завода "Полимер" произошел взрыв (предположительно этилена или бензола), при котором произошло полное разрушение цеха, погиб оператор технологической установки, двое помощников оператора. Старший оператор получил открытый перелом костей правой кисти. Дежурный электрик получил ушиб головного мозга тяжелой степени.

Расследование проводится комиссией.

Начальник ОТБ В. И. Чернов.

08. 11. 1998 г. 9 часов утра. Экстренное оперативное совещание в кабинете генерального директора.

Главный технолог, худощавый лысеющий человек средних лет с ясными глазами на изможденном лице язвенника, с тревогой смотрел на "генерала" и думал о том, как точно внешность генерального соответствует его фамилии. Несколько лет назад технологу довелось побывать на медвежьей охоте. Он знал, что крупный, необыкновенно сильный зверь только кажется добродушным увальнем.

...Сильная оттепель в начале декабря так осложнила их путь к берлоге, что к большому сосновому выворотню они подошли совершенно измотанные. Кто-то неосторожно звякнул затвором...9 и берлога взорвалась! От рева они остолбенели. Медведь ухватился зубами за ствол ружья, которое успел направить на него егерь, вырвал ружье из его рук, страшным ударом передней лапы сбил егеря с ног. Остальные охотники начали стрелять, когда медведь стремительно удалился!..

Наиль Аюпов10 грузно сидел в кресле и молча смотрел на сидящих напротив него людей. Тридцать лет на Комбинате. Трудный путь от помощника аппаратчика до генерального директора. Любую аварию он воспринимал как личную неудачу. Взрыв цеха, смерть людей стали для него трагедией, но он привык принимать тяжелые решения и научился скрывать свои чувства. Подчиненные знали его способность к решительным действиям, уважали и откровенно побаивались его.

- Я внимательно выслушал всех. Вот какие выводы могу сделать уже сейчас, до начала расследования катастрофы. Начальник цеха представления не имеет о том, как работала ночная смена, почему не сработали сигнализаторы взрывных концентраций. Уверен, что СВК просто отключили из-за частого срабатывания! Согласен с главным технологом в том, что причина взрыва - этилен, вышедший через плохо закрытую задвижку, или пары бензола, вытекшего на пол через загрузочные патрубки! Сколько же времени операторная была без присмотра?! Почему только сегодня я узнаю о существовании служебной записки, которую написал главный технолог невесть когда и успокоился? Почему мне только сегодня становится известно о предписаниях РГТИ и ОГПС?11 - он посмотрел на директора завода, в огромном кулаке которого хрустнула шариковая ручка, и на главного инженера, опустившего седую кудрявую голову...- Программу восстановления цеха, сроки, исполнители - к завтрашнему дню! Идите работать!

* * *

...После взрыва в цехе пластификаторов Марат уволился и уже три года работал вахтовиком на Севере, где быстро сделал карьеру. Закончил курсы взрывников в Раменском, год работал помощником, затем начальником отряда. Предшественник слетел с поста не за то, что тряс кедровые орехи, обматывая дерево детонирующим шнуром, и не за рыбалку "на пакер" - алюминиевый цилиндр с взрывчаткой для заглушки скважины, - его погубила любовь к молоденькой поварихе. Заместитель начальника экспедиции по технике безопасности - крашеная блондинка тридцати семи лет, не простив измены, "сожрала" его за полгода. Впрочем, "начальник отряда" только звучит громко. В подчинении у Марата было два водителя, помощник и взрывник...

Братья стояли на холодном ветру, смотрели на подсвеченные заревом облака, каждый думал о своем. Марат растер замерзшие пальцы правой кисти и глубоко вздохнул.

- Забудь! - сказал Булат.

Близнецы сели в "Ниву".

По дороге они обсудили маршрут предстоящей охоты, о которой давно мечтал Булат, вспомнили приключения, неизбежные на горной реке, и развеселились.- Патроны я взял, удочки приготовил, болотники - у Андрея две пары.

- Как он сейчас? - Булат знал, что у Волкова умерла от ожогов жена.

- Да ничего, кажется, только пьет лишнего, особенно в отпуске. По лесу побегает _ полегчает.

...Андрей пролежал в больнице тридцать дней. Первую неделю он помнил фрагментами.

- Откройте глаза! Волков, откройте глаза! - над ним склонился незнакомый человек и посветил ему в глаза. - Выполняет простые команды, зрачки равномерны, на томограмме гематомы нет. Ушиб головного мозга. Динамика положительная.

Темнота. Пульсирующая головная боль.

- Повернись голубчик, постельку поменяю. - Мягкие руки. Темнота.

В больнице к нему вернулись детские кошмары, которые Андрей давно выбросил из памяти.

- ...Курочка в гнезде, а яичко у ней сам знаешь где! - отец железными пальцами держит его за волосы, тычет лицом в тетрадь с красной двойкой и размашистой записью: "Не спеши!" - Не спеши! Не спеши! Не спеши! - приговаривает он, пока на тетради не появляются красные разводы...

Однажды его разбудил голос матери, которая, сдерживая крик, выговаривала отцу: "Ты зверь! Зверь! Как тебя в милиции держат?! Он же ребенок!" Звук отодвигаемого стула, скрипучий голос отца и снова мать: "Ты как твой отец..." Полоска света исчезла - прикрыли дверь. "...Еще не известно... бедная мать... бане..."

Андрей лежал зажмурившись, замирал от тяжелых шагов за дверью и открыл глаза только после того, как ночная медсестра, включив свет, сделала укол соседу по палате...

...Отца Андрея задавил соскользнувший с домкрата милицейский "УАЗ", на котором он менял тормозные колодки...

Волков вышел из больницы постаревшим, угрюмым, избегающим прямого взгляда человеком. Первый выход на работу он старался не вспоминать.

...Он ехал в холодном, забитом людьми трамвае. От волнения разболелась голова, разговоры превратились в набор звуков. Чтобы лучше видеть заводские огни, Волков протер запотевшее стекло... и замер.

- Шумит, гудит родной завод! А нам-то что, ...он в рот! - глумливо проскрипел знакомый голос. В окне он увидел лицо отца, надевшего его вязаную шапку!

В нем поселился страх.

Голос он больше не слышал, но Андрей преодолевал себя, заходя в закрытые помещения и технологические цеха. Остались сны. Он видел узкую полоску света на полу детской... Видел дедов дом в Воскресенске, маленькую баню. Отчетливо слышал треск разгорающегося пламени и глухой, безнадежный стук в утепленную войлоком дверь, подпертую березовым колом в предбаннике... Из завалов, гремя покореженной арматурой, тянулись к нему раструбами длинных загрузочных патрубков три огромных смесителя, словно пытались что-то сказать...

Полстакана водки избавили его от снов. Через два года на него начали коситься охранники центральной проходной. Волков с трудом дожидался конца смены, к ночи он был привычно пьян. Тогда Надя впервые заговорила о разводе.

* * *

Она почувствовала неладное сразу после выписки Андрея. Веселый красавец замкнулся, перестал играть с сыном, по ночам стонал, просыпался и долго курил на кухне. После трехнедельного амбулаторного лечения Волков оформил отпуск. В январе Надя наконец услышала его смех и почувствовала себя счастливой...

После первого выхода Волкова на работу она поняла, что прошлое не возвращается.

...В тот день Надя уговорила посидеть с Сережкой соседку. Сбегала в парикмахерскую, весь день готовила праздничный ужин, постелила свежие простыни.

Андрей пришел усталый. Приготовления ее заметил и скоро оттаял. Сам уложил спать ребенка, насвистывал в душе, привычно обнял ее... Вдруг он замолчал, жадно ощупал ее незнакомыми жесткими руками, хрипло задышал, что-то проскрипел, больно раздвинул ее ноги острыми холодными коленями и вошел в нее, сухую... Потом, закрывшись в ванной, Надя рассматривала синяки на плечах, груди, животе и плакала. Теперь она знала, как это быть изнасилованной...

Волков больше не ложился спать трезвым.

- ...Не буду тебе напоминать, что я говорила, когда ты собралась за него замуж. - Мать тяжело поднялась со стула. - Ты хорошо помнишь, что я тебе говорила, когда речь зашла о возможной беременности и учебе в институте. - Она прошла к окну, оперлась на подоконник костяшками пальцев. - Надеюсь, теперь ты меня услышишь. Он твой муж. Он болен и нуждается в заботе. Наконец, он единственный источник существования твоей семьи...

Надя почувствовала себя загнанной в угол. Если бы она знала, что ее ждет!

О старике из Кузьминовки Надя узнала случайно, подслушав разговор в трамвае. Андрея пришлось долго уговаривать.

...Убогие темные домишки вдоль разбитой, грязной улицы, равнодушные взгляды из-за занавесок. В маленький домик под шиферной крышей, зеленой от старости, их не пустили. "Старик" - невысокий, худощавый, среднего возраста человек с загорелым обветренным лицом, представился коротко: "Толик". Он усадил Андрея на табурет около сарая, о чем-то с ним заговорил. Надя видела нос с горбинкой, шевеление губ, завораживающие движения изуродованных деревенской работой рук. Он оставил Андрея.

- Похоже, девонька, помощь нужна будет тебе! - из-под козырька выгоревшей кепки на нее смотрели темные, глубоко посаженные глаза. - Ступайте с Богом!

Надя почувствовала холод в животе... В ту ночь ей приснились волки, замерзающая река, старуха у костра на берегу...

Андрей приехал из Кузьминовки просветленный. Через три месяца он снова начал пить. Последние полгода она закрывалась от него в спальне, прятала голову под подушку, чтобы не слышать брань.

"...Никто меня не любит, никто не обожает! Пойду я на болото, наемся жабунят..." - в то утро она проснулась внезапно, мучительно пыталась вспомнить продолжение детского стиха, заметила, что плачет, и поняла, что больше так жить не может. - "Суббота. До одиннадцати его пушкой не разбудишь". Надя накинула халатик, тихо прошла в ванную, поставила чайник, только потом (вдруг проснется!) вернулась в спальню, быстро закидала вещи в чемодан, вспомнила о деньгах, которые прятала за решеткой вентиляции над газовой плитой...

Она уже ухватила пальцами тонкий рулончик, когда почувствовала неслышное движение за спиной, и обмерла... Потом с нечеловеческим криком слетела с табурета и закружилась по кухне, пытаясь избавиться от невыносимой боли...

* * *

Ноябрь 2001 года. Река Урюк.

- ...Сдвинь раскладушки12, говорю, курва немецкая! Я все баксы в Гамбурге оставил! А она мне на чистом русском...

Громкий смех отдавался гулом в ушах, голова разламывалась. "Сволочи! Сволочи! Сволочи!" - мутная злоба поднималась из живота и не давала дышать. Волков с ненавистью смотрел на крепких, затянутых в армейский камуфляж братьев, несших его рюкзак как хозяйственную сумку. Дрожащие ноги путались в сухой траве, он часто спотыкался, но не отставал. Иногда он резко останавливался и оборачивался, сжимая ружье влажными руками. Взгляд ловил покачивание жухлых листьев, темные провалы в густой зелени сосен и едва заметное, неуловимое движение в глубине леса: она шла следом!

..."Ниву", забрызганную грязью до крыши, они оставили в деревне. До Тукмака добирались тяжело. Старый колесный трактор бодро тащил тележку по подмороженным лесным дорогам, но несколько раз проваливался по ось в оврагах. Тракторист, еще не протрезвевший после вчерашнего, бодро выскакивал в ледяную жижу в старых дырявых сапогах, отцеплял тележку, каким-то чудом выезжал на сухое место, потом цеплял тросом тележку, вытаскивал и ее. Тяжелая дорога не могла омрачить радости встречи со знакомыми местами. Братья непрерывно шутили, Андрей, тяжело болевший с похмелья, подставлял лицо ветру, вдыхал запах замерзающего леса, и, наконец, начал улыбаться. Поляна открылась внезапно, заблестела река, на берегу знакомая изба, остатки карды, разобранной охотниками на дрова.

Двигатель трактора смолк, и все услышали далекий перекат. Приехали!

Они сбили остатки жердей с карды, быстро распилили их на чурбаки бензопилой, предусмотрительно захваченной трактористом, заменили рваный полиэтилен в окнах, растопили металлическую печь, подмели нары, налили солярки в керосиновую лампу без стекла, застелили стол газетами, накрыли стол. Хрустнула винтовая крышка, брякнули эмалированные кружки. "За охоту! За рыбалку! За всех нас!"

Волков выпил, и тягостная тревога, не оставлявшая его весь день, ушла, страшные образы, всплывающие из глубины сознания, исчезли. Блаженное тепло разлилось внутри него, он почувствовал себя свободным и равным этим людям, которых давно знал и любил.

Он слушал гудение печи, смотрел на коптящее пламя керосинки и наслаждался покоем и теплом. Отдыхающее сознание с трудом фиксировало обрывки разговоров.

- ...Скважина рванула! От рева перепонки лопаются! Вспыхнет _ сгорим на хрен за минуту! Водитель весь белый, двигатель не слышит, газует - ни с места! Взрывник кабель-трос перерубил, отъехали метров сто, вспыхнуло! - Марат разливает по-новой. - Ну а что полгода в отъезде, то за семью я спокоен. Жена жаловалась на мать, что та заставляет нюхать мою нестираную рубашку, чтоб не забывала.

Брякнули кружки. Новая волна тепла.

- Еду по автобану. Ночь, дождик мелкий, дорога ровная - машина не шелохнется, ну и скорость километров сто. - Булат делает паузу. - Вдруг музыка вырубается и из магнитолы Сонькин голос: "Не рви мне сердце, Булатик!" Я по тормозам! Глаза открываю - полицейские мигалки, "скорые" стоят. Штук десять легковых разбитых. Остановился, метра три осталось!.. Уснул за рулем!.. Как вспомню, не по себе становится!.. А ведь я ее года полтора не видел!

...Сонька Рваное Сердце - так прозвали водители диспетчера автобазы за ее любимую фразу. У Булата был с ней короткий бурный роман...

Хрустнула вторая крышка. Разлили. Заговорили о погоде, внезапных снегопадах. Тракторист рассказал, как два года назад какой-то охотник, весь переломанный, почти сутки добирался до деревни пешком, по колено в снегу, и помогла ему дойти какая-то баба, вроде не жена. Всю дорогу ему чудилась и путь указывала. Рассказал про двоюродного брата, которого перед призывом на службу в армию поцарапала когтем с передней лапы медведя соседская девчонка. Приворожила на всю жизнь13. Сама уехала в Уфу, вышла замуж. Он уже десять лет не женится, все не может ее забыть.

Выпили за женщин, за мужскую дружбу... Больше он ничего не помнил. Вырубился.

Утром Волков обнаружил, что водки больше нет. Он вернулся бы в деревню, но трактор уже ушел. Братья отпоили его чаем, ушли рыбачить. Он лежал до полудня, потом взял ружье и умудрился добыть двух рябчиков, поднявшись вверх по ручью. Ночью он не спал, совсем плохо ему стало к вечеру следующего дня.

Волков почувствовал ее взгляд, когда возвращался по лесу к избе. "Это не я! Это он!" - закричал он и почувствовал резь внизу живота, несколько раз выстрелил в ее сторону и побежал не разбирая дороги. К избе вернулся весь исцарапанный и мокрый от пота. Братья смотрели на него настороженно, выспрашивали, в кого стрелял, о чем-то тихо переговаривались. Они ушли на реку чистить рыбу, он поставил на огонь чайник и укрепил дверной крючок. От ужина Волков отказался, не стал пить чай. Он с ужасом думал о том, что ночью придется выходить на улицу.

Братья уже храпели. Волков, спрятавшись с головой в спальник, лежал совершенно неподвижно, с колотящимся сердцем пытался отогнать образы того страшного утра.

...Он проснулся как от толчка. Правая рука, на которой он лежал, ничего не чувствовала и не двигалась, голова раскалывалась, во рту пересохло. Волков слышал шорох босых ног, стук осторожно поставленного на плиту чайника, шум воды в ванной. "Слишком тихо для утра", - подумал он и с трудом сел. Диван, на котором он спал одетым, оглушительно заскрипел. "Что-то не так", - Волков тихо прошел в спальню, дверь которой была открыта, увидел открытый чемодан. "Уходит!" - застучало в голове, трезвея, он направился в кухню. Надя стояла на табурете и что-то доставала из-за вентиляционной решетки. Он смотрел на знакомые ноги, которые так любил, пытался сказать, что не сможет без нее жить, ему захотелось погладить ее по ноге и заплакать.

"Вот где она прячет твои деньги!" - заскрипел знакомый голос. - "Гладкая, стерва! Только холодная. Ты ведь не отпустишь ее, сын!?" Волков похолодел, когда рука, в которой он начал ощущать покалывание, вдруг поднялась к ноге Нади. Он отчетливо увидел желтые от никотина пальцы с чернотой под ногтями. Корявый указательный палец нырнул под подол халата... и подвинул его к выбивающемуся из-под чайника пламени горелки! "Беги, сынок!" - заскрипело у него в голове, и Волков выскользнул из кухни.

Когда она закричала, он очнулся, схватил простыню с ее кровати, в два прыжка влетел в кухню. Боже! Она кричала и пыталась сорвать с себя липнущий к телу горящий халат. Расплавленные куски горели у нее в руках. Затрещали и вспыхнули ее светлые волосы. Не замечая боли от ожогов, он накинул на нее простыню, начал хлопать по ней, пытаясь заглушить пламя. Простыня потемнела и вспыхнула. Волков отступил. Надя замолчала и упала. Андрей завыл...

Волков лежал в протопленной избе, закрывшись спальником с головой, и стучал зубами от холода. Мерно гудела печь, шелестела пленка в окне.

- Андрей! - ясно услышал он голос за бревенчатой стеной, волосы на голове его зашевелились. - Зачем ты сделал это, Андрюша? - он подавил рвущийся из горла крик, сел и подтянул к себе ружье. В полумраке избы он увидел мирно спящих братьев. Они ничего не слышали! Он тихо потянулся к столу и добавил фитиль керосинки, пламя закоптило. - Никто меня не любит, никто не обожает, пойду я на болото, наемся жабунят! - пропела она и, пританцовывая, направилась в сторону двери. - Ну откро-о-ой, Андрю-ю-ша... - она по-детски растягивала слова. До рождения сына Надя так просилась к нему в ванную, где они неистово занимались любовью... - Ну Андрю-ю-ша! - Крепко запертая дверь немного подалась. - Андре-е-й! - Волков замер. - Алкоголик поганый! - зарычала она. - Я тебя достану! - пробежала у него над головой. Зашевелились доски потолка, посыпалась земля, насыпанная для тепла. Глухой удар - она тяжело спрыгнула на землю... Скоро Волков услышал ее дыхание за стеной, почувствовал шевеление на голове, снял с себя огромного черного таракана, потом второго, третьего... Тараканы сыпались из щели между потолком и стеной, падали и расползались по нему. Волков быстро снимал их с себя, бросал на печь, они потрескивали и бесследно исчезали... Сильный треск заставил его обернуться: бревна заметно шевелились. Волков уперся ногами в стол и держал спиной стену до утра...

По перекату братья с шумом перешли реку, положили рюкзак на траву и обернулись.

- Андрюха! Тебя будто дустом посыпали! Шевелись немного! - Марат снял рюкзак, вытащил из-под клапана теплую куртку, быстро собрал спиннинг. - Сбегаю на Угловую, покидаю немного. Вы пока чай кипятите.

Он повесил ружье на плечо и отправился вниз по реке. Через пятнадцать минут донесся звук выстрела.

Булат постелил фуфайку, заставил Волкова лечь, взял топор. Скоро запылал костер, зашумел котелок. Он разложил на пакете продукты, нарезал хлеб, почистил две луковицы; заварку бросил в котелок, когда услышал шаги брата. Вода бурно закипела, на глазах меняя цвет.

_ По берегу не пройти! Бобры осин наваляли, кругом норы. Трава густая, ничего не видно, того и гляди, ногу сломаешь! - Марат бросил утку, улыбаясь, показал огромного хариуса с плавниками свекольного цвета. - Всего одна поклевка! Буди Андрея. Поедим и вперед. Тут до Абсаляма14 пару часов осталось.

Андрей не спал, вздрогнул, когда Булат тронул его за плечо, с тоской посмотрел на братьев и отказался от еды...

Над ними пролетел и прочистил ржавое горло ворон. Глаза Волкова посветлели от ужаса.

* * *

Аллах не заставляет человека делать то, что выше его сил.

Коран

Ноябрь 2001 г. Николай Макаров.

Макаров смотрел на лежащую внизу, почти скрытую туманом деревню, слушал тишину и с какой-то острой радостью вдруг понял, что счастлив. Он прерывисто глубоко вздохнул, выдул облачко пара и тронул поводья. Смирная лошадь ровно пошла на подъем.

...Перед самым отъездом ему позвонил Семен Сычев и сказал, что задерживается на два дня. Они должны были вместе выехать из деревни на маленьком плавающем восьмиколесном вездеходе. Откладывать поездку Николай не захотел, сидеть в деревне в двадцати километрах от реки было выше его сил. Макаров взял лошадь егеря Шаниязова, договорившись, что тот заберет ее через два дня, приехав на вездеходе с Семеном. Вечером, во время застолья у егеря, Макаров узнал, что несколько дней назад на Тукмак15 увезли троих из города. Он решил ехать сразу на Урюк-баш и совершать короткие вылазки до приезда Сычева. С ним они планировали подняться далеко вверх по течению, где еще не бывали...

Поляна кончилась, копыта глухо застучали по замерзшей лесной дороге. Скоро звуки просыпающейся деревни остались позади. Туман, заиндевелые деревья, тишина и восхитительное чувство свободы! Рюкзак, мешок со спальником и сапогами приторочены к седлу, легкий "соболь"16 не оттягивает плеча.

...В прошлом году Макаров, проверяя себя, поднимался по этой дороге пешком с тяжеленным рюкзаком за плечами, двустволкой двенадцатого калибра и промазал по глухарю, замершему на дороге в тридцати метрах. Через час он был очень рад этому обстоятельству: лишние пять килограммов!

Тогда он доказывал себе и окружающим, что жизнь не изменилась, что он по-прежнему здоров. Он с болью замечал внимательные взгляды сотрудников, в которых читалось сочувствие или любопытство. Вопросы о здоровье выводили его из себя, он откровенно грубил в ответ.

"Случайная находка"17- так называлась его болезнь.

- Да ты что! Какой рак! Посмотри на себя в зеркало! - Владимир Ногин - главный врач онкодиспансера продолжал улыбаться, но глаза его стали серьезными. - Сейчас повторим УЗИ18, сделаем КТ19, выпьем водки, потом поедешь домой! - Он держал в руках направление, в котором Макаров собственноручно написал: "Рак правой почки".

- Все верно, Володя. Ты думаешь, мы на периферии в занавески сморкаемся?! - Макаров послушно встал. Они направились на обследование.

Через три дня, его, абсолютно голого, закрытого простыней и одеялом, везли на каталке по бесконечным коридорам больницы на операцию. Макарову, всегда входившему в операционную в компании молодых ассистентов для тяжелой и интересной работы, хотелось спрятаться под одеяло от равнодушных взглядов больных, погруженных в собственные проблемы. Еще больше ему хотелось убежать и забыть обо всем.

Он долго лежал на операционном столе, слушая веселую болтовню операционной сестры и анестезистки, подключившей систему, шум воды, разговор хирургов... В правой руке появилась разламывающая боль. "Реланиум", - догадался Макаров. - "Теперь не убежать. Надо попро..."

Свет. Ощущение удушья. Он пытается что-то сказать, понимает, что еще не экстубирован20, пытается пошевелить пальцами...

- Он проснулся, Виктор Александрович! - слышит он мелодичный девичий голос.

Из горла удалили трубку. Тяжелый кашель. Снова провалился в сон... Яркий свет. Ясное сознание. Такой боли он не испытывал никогда. Любое движение, глубокий вдох немедленно отзывались вспышкой страшной боли в правом боку. Он часто дышал открытым пересохшим ртом и боялся шевельнуться.

- Вам больно? - темные глаза, тонкий прямой нос, красивые, четко очерченные губы.- Ему больно, Виктор Александрович!

Укол в предплечье. "Промедол... " - подумал он и заснул...

Под потолком гудит лампа дневного света. Темные окна.

- Он еще не мочился, может быть, катетер поставим, Виктор Александрович! - стройная фигурка в проеме стеклянной двери, спиной к нему.

- Молодой, сам помочится!- слышит он голос дежурного реаниматолога.

Мысль о том, что эта девочка будет ставить ему катетер, приводит Макарова в замешательство.

- Пожалуйста, откройте кран, выключите свет, закройте дверь! - он долго держит согревшуюся стеклянную утку. "Последний раз я мочился лежа лет сорок пять назад", - хмыкнул Макаров. Сон... Боль... Укол... Сон.

Утро. Он ощупывает большую повязку от пупка до поясницы, дренажную трубку. Осматривается. Девушка что-то перекладывает на стерильном столике.

- Как тебя зовут? - приподнимает он голову.

- Гульнара, - она подходит, склоняется над ним. Тень улыбки на усталом лице.

- У тебя голос ангела, Гульнара! - неожиданно для себя самого он нежно гладит ее ногу, задерживается на бедре.

У нее дрогнуло лицо, задрожали губы... Быстро справившись с собой, она улыбнулась, взъерошила ему волосы и отошла к столику.

Через час его увезли в палату.

"Он меня даже не вспомнил!" - думала она, раскладывая инструменты на столике.- "Тогда мне казалось, что он смотрит на меня как-то особенно. Хотя... все девочки так думали, наверное".

...Половину из двухнедельной практики она провела в операционной. Спокойные фразы, короткие движения рук - операция проходит нормально. Напряженная тишина, резкие команды, быстрые движения рук, шлепки кровавых тампонов о клеенку тазика - он волнуется. Расслабленная поза, шутки - все хорошо, зашивает рану. Потом он, не признавая лифта, вприпрыжку спускается по лестнице...

- Он не раздевает взглядом, - возбужденно шептала ей подруга, когда они шли из операционной, - взглядом он ласкает. Если бы он ко мне подошел! 0-о-о-й! Я бы не сказала ему "нет".

В последний день практики она дождалась его в коридоре и осмелилась поднять глаза. Он ласково улыбнулся и поздоровался с ней... второй раз...

Она навещала его в палате каждый день.

Дренаж удалили через трое суток. Боли почти прекратились. В воскресенье, на шестые сутки после операции, дежурная сестра вызвала его к телефону.

- Ты до лифта сумеешь дойти? - Макаров услышал голос Ногина. - Высылаю за тобой машину. Приезжай!

Ногин встретил его в дверях в гипсовой повязке от голени до середины бедра.

- Заходи. Я один пока. Вчера поехали на охоту, с машины спрыгнул и вот! - он хлопнул по повязке. - Повредил боковую связку. Теперь недели три мучиться! - Ногин захромал на кухню. - Мне водку подарили фирменную. - Поставил на стол затейливую трехлитровую бутылку с яркими наклейками...

- Как ты? - позвонил он Макарову утром. - Мы половину выпили!

- Все нормально, Володя! - Макаров плохо помнил, как вернулся в палату, но чувствовал себя хорошо. Он умудрился вымыться, побрился, ему сменили повязку. Вечером, именно в этот день, он понял: жизнь продолжается!

- Завтра меня выписывают, - он поднял на нее глаза.

- Я знаю...

- Не знаю, сколько мне предстоит жить, - голос его дрогнул, - но тебя я буду помнить всегда...

Макаров обнял ее за талию, отвел темный локон и поцеловал в шею, замер от запаха волос, прижал к себе хрупкое тело и почувствовал ее руки на своих плечах...

Она мягко отстранилась, пошла к двери палаты, повернула ключ в замке, выключила свет, помогла ему раздеться...

Он лежал на спине, с бьющимся в горле сердцем слушал шорох одежды... легкие руки гладили его... Она осторожно, стараясь не задеть коленом повязку, опустилась на него...

Утром за ним приехал Семен. Через два дня наступил Новый год...

Ровная на подъемах дорога на коротких горизонтальных участках превращалась в непроезжую. Макаров круто сворачивал, объезжая заболоченную старую колею и глубокие ямы с водой, развороченные колесами тяжелых трехосных автомобилей в последние годы. Его учитель, старый хирург Левковский, помнил времена, когда в несуществующих теперь деревнях по вечерам были танцы. Он выезжал в эти деревни из Петровской участковой больницы на неуклюжей тихоходной карете "скорой помощи". "Теперь в дождливую осень здесь даже на тракторе проехать сложно", - подумал Макаров.

Метрах в ста от него слетел с дерева глухарь. Макаров вспомнил о карабине, вставил магазин, передернул затвор, поставил оружие на предохранитель.

Солнце стояло уже высоко, когда он пересек большие поляны долины Ергазы. Эти поляны всегда вызывали у него чувство одиночества. Макарову трудно было представить, что когда-то в этих местах рождались, любили и умирали люди. Однажды в поисках собаки, ушедшей по следу медведя, они вышли на Тилик-юрт. В лесу, недалеко от реки, Макаров наткнулся на два фундамента из серого камня. В центре одного квадрата стоял пятиметровый остаток ствола огромной сосны. "Люди ушли отсюда лет двести назад!" - прикинул он и позвал егеря.

- Плохое место, - нахмурился тот. Они повернули назад.

Собака так и не вернулась.

В Ергазе он отпустил поводья, дал напиться лошади. Съехал с дороги, поднялся к маленькому металлическому вагончику с деревянным навесом с торца. Вагончик поставили недавно, но дощатая обшивка его уже выгорела после пожара. "Теперь в нем можно ночевать только летом", - подумал Макаров и послал лошадь вперед.

Высохшие несколько лет назад после жестоких морозов березы, среди которых поднималась дорога, сейчас, при ярком свете холодного солнца, не казались мрачными. Макаров вспомнил, какой страх испытал здесь однажды, возвращаясь пешком с Тукмака по глубокому снегу со сломанной рукой и ребрами.

На вершине отрога он вспугнул стайку рябчиков, заметил одного, севшего на осину, поместил в перекрестье прицела, мягко спустил курок. Пока привязывал лошадь, потерял ориентир и потратил на поиски сбитого рябчика минут тридцать.

Синяя пирамидка памятника в начале подъема на Кадерле21 появилась из-за поворота как всегда внезапно. Место гибели тракториста посещали: на основании пирамидки стояли пустая бутылка и стакан. Кусок хлеба, по-видимому, склевали птицы.

...Тракторист не удержал трактор на спуске, долго умирал в покореженной кабине. Искать его начали только через сутки...

На каменистом перевале Макаров поднял двух глухарей, но стрелять даже не пытался. "Попасть пулей в летящую птицу смог бы только Лимонадный Джо!" - вспомнил он фильм из далекого детства. Он смотрел его трижды.

- Держи, только матери не говори! - дед сует ему десять копеек. Скоро он, задохнувшись от бега, протягивает зажатый кулачок в окошко билетной кассы. Мелкие монеты не сразу падают, прилипнув к потной ладони. Синий билет - пропуск в волшебный мир, где ребенок превращается в стройного красавца с револьвером, легко решающего все проблемы меткими выстрелами по подтяжкам ужасного злодея, который без штанов уже не кажется страшным...

Стук копыт на каменистом гребне, хруст черной корки и чавканье жадной грязи в заболоченных местах, шумное дыхание лошади... и тишина. Ни шороха, ни птичьего крика. Заколдованный хрустальный лес, ледяное солнце на ветвях, холодок одиночества.

Чтобы согреться, Макаров повесил карабин через плечо, оставил седло и повел лошадь в поводу...

Дорога вывела на поляну. С высокого склона он увидел плывущую в тумане над рекой громаду Урюк-баш, зеленые пятна сосняков на ее склонах, большую поляну, едва заметные холмики на месте усадеб, однобокую сосну над погостом, крышу избы у невидимого с этого места брода...

В пастушьей избе, с сохранившимся стеклом в оконце, было довольно чисто, запас березовых дров, ворох бересты порадовали его еще больше. Он расседлал лошадь, стреножил ее, привязал аркан к крепко вбитому колу. Вернулся в избу. Надувной матрац на нары, спальник сверху, рюкзак на гвоздь. Все! Приехал.

До заката оставалось не меньше трех часов. Макаров обошел избу и налегке отправился в лес по старой заросшей дороге, поднимающейся вдоль оврага...

* * *

- Черт! Если их двое, мы уместимся, если больше, придется топать на Ямаш!22 - Булат первый заметил лошадь, пасущуюся возле избы.

Они прошли поляну, заглянули в избу.

- Один. Приехал недавно. - Марат потрогал холодную печь. - Спальник пуховый. Из города парень.

Они сложили рюкзаки на нары, вышли и закурили, дожидаясь Волкова. Он шел механической походкой, не поднимая головы, руки его висели вдоль тела, ружье моталось перед грудью.

- Он заболел. Если так будет продолжаться, придется идти в деревню за трактором.- Марат с досадой бросил окурок, устыдился своего жеста и закашлялся.

- Андрей ни на что не жалуется, может быть, отлежится денек? - Булат несколько раз щелкнул зажигалкой. - Послезавтра будет транспорт, спокойно уедем.

- Тебе не кажется, что у него не все в порядке с головой?

- Не знаю. Он чего-то боится. Он и нас с тобой боится!

Волков подходил к ним, братья замолчали. В глубине души каждый из них знал, что лучше Андрею не станет. Он стал другим.

К сожалению, они не чувствовали исходящую от него угрозу. Они просто не знали, как опасен бывает смертельно напуганный человек.

Зазвенела пила, которую Булат нашел под крышей. Волков вошел в темный дверной проем, выставив вперед ружье. Он заглянул под нары, в печь. Через подслеповатое оконце долго смотрел на развеселившихся братьев (пилить - не топором махать!).

Он заложил в печь дрова, подсунул бересту, потянулся в карман за зажигалкой... В этот момент Булат, не сумев протиснуться между распахнутой дверью и скамьей под навесом, толкнул дверь плечом, бросил охапку дров. Дверь закрылась.

- Березовые побереги на ночь! - сказал он Волкову и вернулся к брату.

Волков внезапно оказался в темноте и оцепенел.

- Мать придет _ откроет! - тяжелые шаги отца. Щелкнул замок входной двери. Полная темнота. Перед глазами плавают светлые радужные пятна. Горит выкрученное ухо.

Уходя на рынок, мать велела прибраться на кухне. Большая фарфоровая кружка, из которой только что шумно прихлебывал отец, выскользнула из влажных пальцев Андрея. "Привет из Сочи!" - на крупном осколке. Пальмы, море, чайки и подпись "Таисия" остались на кружке. Кто такая Таисия, Андрей не знал...

Он протянул руку, нащупал неподвижную дверь. За спиной что-то шумно выдохнуло, коснулось его плеча мохнатой лапой.

Сердце дрогнуло и пустилось в галоп. Андрей глубоко вдохнул, с визгом бросился на дверь. На него обрушилась мягкая тяжесть...

Через три часа мать открыла дверь кладовки. Он спал на отцовском полушубке.

- Я описался! - сказал Андрей и заплакал...

Короткий вскрик и глухие удары остановили братьев. Они бросили пилу и подбежали к двери избы. Одно полено упало между дверью и вмерзшей в землю доской. Тяжелые удары сотрясали крепкую дверь. Булат отбросил ногой полено, дверь распахнулась, из нее вылетел Андрей. Белые глаза Волкова постепенно приобрели окраску. Ужас стек с лица и сменился злобой.

- Сговорились с сукой! - произнес он сквозь зубы, начал медленно отступать.

- Ты ох... ел?! - начал Булат. Марат остановил его, сильно сжав предплечье.

- Очнись, Андрей! - Марат говорил спокойным ровным голосом. - Это случайность!

Волков вдруг сник, походкой автомата зашел в избу, начал разжигать печь. Мороз усилился, ужин решили готовить в избе.

Макаров возвращался в сумерках. Сначала он увидел дым из трубы, потом избу, мирно пасущуюся лошадь. Заныло сердце. Заметил свежие опилки, жердей стало заметно меньше. Неприятное ощущение исчезло. Макаров вытащил из-за пазухи двух рябчиков, бросил их на шиферную крышу навеса, стукнул в дверь и вдохнул теплый запах тушенки. За столом, скупо освещенным огнем свечи, сидели трое.

- Мы тут похозяйничали без тебя. - Марат встал, протянул руку. - Ужин готов, садись.

- Булат. - Крепкое рукопожатие. - Это Андрей.

Макаров достал из рюкзака продукты, посуду, сел за стол.

Братья ели быстро и весело. Андрей ковырялся в тарелке, напряженно молчал. По просьбе Булата вытащил нож, дрожащими руками нарезал колбасу.

"Красивый нож", - подумал Макаров. Характерные разводы на хищном лезвии, арабская вязь на узкой ручке. Такой же нож он видел у главного врача станции переливания крови города Грозного. В 1994 году Макаров познакомился с ним в Москве. За полгода до начала войны чеченец закупил партию цоликлонов23 для станции. "В России девять больниц из десяти до сих пор определяют группу крови стандартными сыворотками!" - подумал Макаров и вспомнил слова чеченца: "Таким ножом продукты не режут!"

"Сука паленая и его сюда вызвала!" - Волков узнал его сразу. Доктор встречал машину "скорой помощи" и помог переложить Надю с носилок на каталку, после чего ее увезли в реанимацию...

После ужина все быстро уснули. Никто не слышал, как Волков закрывал дверь, яростным шепотом спорил с кем-то, стоящим за стеной избы, собирал с себя что-то и бросал на раскаленную печь.

* * *

Босоногая заря робко ступила на покрытые инеем восточные склоны, не имея сил согреть, окрасила бледно-розовым обледеневшие ветви деревьев, медленно спустилась к реке, утонула в тумане.

Макаров проснулся раньше всех. Стараясь не шуметь, оделся, взял карабин и приготовленный с вечера рюкзак, протиснулся в дверь.

Желтеющие глаза провожали Николая, пока он не исчез в утреннем тумане.

Макаров быстро прошел поляну, поднялся к сосняку и спустился к реке. Вдоль берега шла узкая полоса тонкого льда. "Успел, слава Богу!" - подумал он. - "Через пару дней плес покроется льдом".

Он достал из рюкзака спиннинг, прикрепил легкую безинерционку, привязал любимую блесну. Бросок! С легким плеском блесна упала в центр омута. Макаров щелкнул дугой, дал блесне немного опуститься, начал сматывать тонкую леску. "Вертится", - определил он по легкому сопротивлению и ощутил резкий удар. Скоро на покрытой инеем траве забился крупный голавль. Одного за другим он вытащил несколько хариусов, последующие броски были пустыми. Радостное возбуждение прошло, Макаров почувствовал, что замерзает, прислонил спиннинг к дереву, надел куртку, начал собирать хворост.

Дым костра смешивался с туманом, легкий ветерок уносил его вниз по реке. Макаров пил обжигающий чай из старой эмалированной кружки и смотрел, как сверкают в лучах зари обледеневшие березы. "В ту декабрьскую лунную ночь они были такими же"...

* * *

Сразу после Нового года он пошел снимать швы к себе в отделение. Сестра, уложившая на перевязочный стол своего начальника, пыталась шутить. Он видел страх и жалость в ее глазах.

Макаров пробыл на больничном листе еще три недели, отказался от инвалидности, вышел на работу. Теперь перед операцией он долго разговаривал с пациентом о том, что его волнует, о его работе, увлечениях, детях. "Врач может понять больного, только побывав в его шкуре", - он знал, как это тяжело, оказаться в полной зависимости от людей, которые иногда даже не знают, как тебя зовут.

Еще через неделю он выехал на охоту.

Макаров мчался на "Буране" по заснеженным полям, холодный ветер выбивал слезы из глаз, любое напряжение вызывало болезненные судороги в правой половине живота ниже огромного послеоперационного рубца, но ему хотелось кричать о том, как прекрасна жизнь.

Он жил так, чтобы не читать сочувствие в глазах окружающих его людей, выбросил из памяти все, что напоминало ему о болезни. Иногда, засыпая, он вдруг слышал ее голос, чувствовал, как щекочут щеку ее ресницы. У него начинало щемить сердце...

Он не видел ее год.

Мысль о поездке домой пришла ей в голову внезапно, в короткой очереди у кассы. Деньги теперь есть. Два выходных подряд выпадали ей редко.

- Мужа тебе ублажать не надо, дети в цирк не просятся, любимая свекровь, не к ночи будет сказано, в гости не придет! Вот и зарабатывай себе на хомут, то есть свадебное платье! - говорила ей старшая сестра, составляя график дежурств.

Она быстро переоделась, попрощалась с девчонками и побежала вниз по лестнице. Навстречу ей быстро поднимался мужчина в черных джинсах, спортивной черной куртке, с непокрытой головой. Он немного располнел, очень коротко постригся. В его глазах она прочла растерянность и радость узнавания. Она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, ей захотелось пробежать мимо.

- Привет, Гульнара, - он улыбнулся и положил руку на перила, перекрыв ей дорогу.

- Здравствуйте, - голос ее дрогнул. Она не сумела остановиться на полушаге и оказалась с ним лицом к лицу. Его ладонь скользнула вверх, и она не смогла отдернуть руку, посмотрела ему в глаза и вдруг поняла, что ждала этой встречи целый год.

- На улице жуткий холод. Я ненадолго к Ногину. Подожди меня, поужинаем вместе.

- Я домой собралась, в Стерлитамак, - робко сказала она, зная, что не должна с ним соглашаться.

- Отлично! - обрадовался он, - довезу тебя, потом уеду домой. - Легонько обнял ее правой рукой.

- Хорошо. - Ей захотелось прижаться к нему и закрыть глаза. - Через час я выйду из общежития. - Она назвала ему адрес.

В вестибюле она достала из сумочки телефон, позвонила маме. Быстро поймала такси.

Через тридцать минут она стояла под душем. Закрыв глаза, подставляла лицо горячим струям, представляла, что он гладит ее спину теплыми ладонями, целует шею, чувствовала, как твердеют соски.

"Зачем я это делаю, мне ведь не придется сегодня раздеваться!" - думала она, надевая новое белье и колготки. Счастливо улыбалась своему отражению, накрашивая ресницы.

Замерзшие фонари слабо освещали быстро пустеющие тротуары. Дрожащий трамвай - театр теней на колесах, подходил к остановке, прогремев дверьми, быстро, словно желая согреться на ходу, исчезал в полумраке улиц. Неясные тени на заледеневшем полотне окон превращались в девчонок, спешащих к дверям общежития.

Она опоздала на пятнадцать минут. Макаров увидел хрупкую фигурку девушки и просигналил фарами.

- Я помнил о тебе всегда, но не решался позвонить. - Сказал он и не дождался ответа. Она смотрела прямо перед собой и молчала. Макаров провел кончиками пальцев по ее щеке, осторожно поправил локон, выбившийся из-под шапки, понял, что она недавно вышла из душа. Ему стало легко... Ее губы пахли клубникой.

На шоссе боковые стекла начали замерзать. "Под тридцать. Не дай Бог сломаться! Она в колготках, влажные волосы. Машин почти нет, да и вряд ли кто решится ночью взять попутчиков", - размышлял Макаров. В слабом свете приборной доски белели ее руки, тонкий девичий профиль. Он вдыхал слабый аромат духов и мечтал о том, чтобы дорога была бесконечной.

Они подъезжали к Стерлитамаку. Макаров выключил магнитофон, чтобы договориться о встрече.

- Ты когда последний раз смотрел на звезды? - спросила она вместо ответа. Макаров остановил машину, выключил двигатель. Под ногами громко заскрипел снег. Полная луна ярко освещала пустую дорогу, заснеженное поле, березы лесополосы. Лунный свет, замерзнув на ветвях, превратился в густой иней. Ни ветерка, ни звука. Макарову показалось, что стоит ему крикнуть, и мерцающие в лунном свете снежные деревья исчезнут, медленно обрушившись мелким сверкающим снегом. Они стояли обнявшись, смотрели на крупные мерцающие звезды, сияющую полную луну и не чувствовали холода. "Из глубины к тебе взываю!" - почему-то пришло в голову Макарову, он вдруг осознал, как велика спящая вселенная, необыкновенно остро почувствовал, что жив, что жизнь прекрасна, как эта девушка, обнимающая его.

- Бог смотрит на нас и улыбается, - прошептал он и покрепче обнял ее.

Через час они подъехали к ее дому.

- Зайдешь? - лукаво спросила она. - Мама дежурит сегодня до утра, - продолжила она после паузы.

...Он впервые увидел ее обнаженной при свете. Ощущая, как бьется в горле сердце, он смотрел на стройные круглые ноги с тонкими лодыжками, плоский живот, маленькую, идеальной формы грудь, неожиданно хрупкие плечи и тонкие девчоночьи руки. Он обнимал в ней весь мир, все то, что любил, о чем мечтал...

Стоя на холодной пустой заправке, он остро почувствовал несправедливость происходящего. "Почему любящие друг друга люди не могут быть вместе? Зачем мы сами создали высокие стены условностей, которые не можем преодолеть?" - думал он, автоматически закручивая крышку бензобака. Он вспоминал влажный блеск глаз, губы, локоны тонких волос, скрывающие лицо, когда она склонялась над ним. Позже, сосредоточившись на дороге, он вспомнил маленькую родинку в яремной ямке, подумал, что другие украшения ей не нужны. На него нахлынуло чувство благодарности.

...Она лежала, закинув руки за голову, расслабленная, как спящий ребенок, вспоминала его губы, легкие руки, его тяжесть, чувствовала запах дезодоранта, след которого остался на ее правом плече, ощущала липкую влагу между бедер. Ей было хорошо.

Она не пошла в ванную, чтобы подольше сохранить запах его тела, сохранить ощущение близости с желанным мужчиной. Она пыталась и не могла вспомнить те волшебные слова, которые он шептал ей на ухо, слова, от которых шли мурашки по телу и возникало ощущение полета...

* * *

Макаров допил остывший чай, выкурил сигарету, сложил в рюкзак посуду и бутерброды, по перекату перешел реку. Пройдя большую поляну, он вышел на длинный быстряк, зашел в реку. Около часа он спускался по реке, делая короткие забросы за камни. Мелкий хариус активно охотился, крупного не было. Ноги в резиновых болотниках замерзли, он зашмыгал носом, вышел на берег. По дороге, идущей в прибрежных зарослях он направился на Угловую. Справа от него начинался длинный плес с глубинами от одного до полутора метров, где он никогда не пытался ловить. Местные если и рыбачили здесь, то только сетью, ставя ее на ночь. "Перед Угловой плес помельче, только не надо пробираться через заросли и валежник, рискуя сломать ногу, там нет травы выше головы, не такой крутой берег", - подумал он и зашагал быстрее, чтобы согреться. Перед очередным перекатом Макаров высмотрел небольшую ямку с обратным течением, из которой вытащил крупного хариуса. На перекате поклевок не было.

Правый берег плеса, густо заросший черемухой и ольхой, был непроходим. Макаров спускался вдоль плеса по левому берегу, заросшему мелким кустарником и камышом. Он делал несколько забросов, перебирался через поваленную бобрами осину и снова подходил к берегу. Высокая трава скрывала бобровые норы. "Лучшего места, чтобы сломать ногу, не найти!" - подумал он, провалившись в одну из них. Броски были пустыми. Иногда за блесной шел мелкий хариус, тыкал в нее носом, но не решался схватить. Макаров чувствовал внезапное ослабление лески, видел, как спотыкалась и вновь раскручивалась блесна в прозрачной воде, подведя ее ближе к берегу, он замечал тень рыбы, бросившей преследование. Из ямы он вытащил пару хариусов средних размеров, решил поискать рыбу на большом, с медленным течением плесе.

Макаров вывалил рыбу из пакета, отобрал полдюжины самых мелких, ловко почистил и выпотрошил их маленьким острым ножом, посолил, сложил в полиэтиленовый мешочек, плотно завернул, сунул в карман рюкзака. Собрал рюкзак, направился к перекату, вверх по течению.

Легкий с утра, к полудню ветер усилился, по воде побежала рябь, лес задышал тяжело и неровно. Небо постепенно заволокло блеклыми серыми тучами. Немного потеплело. Макаров разложил на пакете бутерброды, несколько конфет, развернул мешочек с рыбой. "Полчаса прошло, хариус просолился", - прикинул он. Рот заполнился слюной. Он съел рыбу, сполоснул в реке руки, принялся за бутерброды. Долго, с удовольствием пил чай. Лег на пустой рюкзак, протянул ноги к костру, закурил. На лицо упали редкие мелкие снежинки.

Он смотрел на перекат, покрытые инеем кусты, исхлестанные холодными ветрами камни, на сосны, тянущиеся к холодному небу, и вдруг осознал, как коротка жизнь. Пройдет совсем немного времени, не станет его, не станет тех, кого он любил. Сосны, камни, ветер - останутся.

Макаров вспомнил текстовое послание по SMS, которое получил в прошлом декабре, когда мчался по зимней дороге после очередного свидания: "Я сейчас еду в трамвайчике. Я закрываю глаза и представляю твои теплые ладони на своей щеке... Мне холодно, потому что тебя нет рядом".

"Мне сейчас тоже холодно без тебя".

Он прошел вверх по дороге, долго продирался через заросли, раздвигая высокую траву, прошел к обрывистому берегу, осторожно спустился к реке.

Макаров заломил стебли сухого камыша, чтобы не мешал забросу, повел блесну вдоль полоски льда у самого берега. Когда блесна вышла на лед, он увидел под ним крупного хариуса, вытянул руку, несколько раз макнул блесну в воду, наблюдая за рыбой, неподвижно стоящей подо льдом. Поднял блесну над водой, увидел всплеск... и на тройнике забился крупный хариус! "На блесну, как на муху!" - поразился он и сделал следующий заброс.

Вскоре он понял, что мелкий хариус стоит на струе, блесну провожает, но не хватает. Крупный - стоит под берегом, блесну хватает жадно, не "раздумывая". Сделав несколько забросов, он поднимался на берег, проходил метров на десять выше, выбирал место, где можно подойти к воде, и снова бросал. Облака между тем спустились ниже, распоротые верхушками сосен, сыпали снежную крупу. Макаров замерз, часто шмыгал носом, но уйти с реки не мог - такая рыбалка случается не часто! Начинало темнеть, когда после очередного заброса рыба оборвала блесну. Он не стал привязывать непослушными пальцами новую, заглянул в тяжелый пакет с полутора десятками тугих красавцев, почувствовал, как замерз, быстро собрался в обратный путь.

* * *

...Сквозь прищуренные веки он смотрел, как быстро собрался и ушел доктор. Он бесшумно встал, увидел, как доктор скрылся в тумане, закрыл дверь на крючок, услышал короткое ржание потревоженной лошади, легкие шаги и тихий разговор. Он не мог разобрать слова, по интонациям понял, что она отдает распоряжения, доктор с ней коротко соглашается. Почувствовал, как натянулась кожа на затылке, шевельнулись волосы. "Договариваются!.. Бежать!" - застучало в висках, он потянулся к ружью. Перестал храпеть и зашевелился Марат. Волков быстро лег и закрыл глаза. Братья подбросили в печь дров, напились чаю, молча собрались.

- Андрей! - Булат тронул его ногу. Волков вздрогнул. - Мы на Ямаш. Вернемся к вечеру. Чай горячий. Каша в котелке, разогреешь, если есть захочешь.

- Спасибо ребята, не беспокойтесь! - Волков лежал отвернувшись к стене. (Я хочу, чтобы вы шли к е...ной матери!)

Он закрыл за ними дверь. Стук каблуков о мерзлую землю удалился, легкие шаги. Оживленный разговор, смех. Ее смех! "Курва верхоторская", - застонал Волков. "Знаю, чем ты их взяла!" - он представил, как она ублажает их, стоя на коленях и вытянутых руках, раскачивается от толчков сзади, мычит занятым ртом. "Шлюха!" - закипело у него в мозгу. (...Он тихо подходит. С размаху бьет ее в расслабленный живот, поднимает ружье, стреляет в стоящих на коленях братьев...)

Представив, как погружается в мягкий живот тяжелый ботинок, как дергается в руках ружье, Волков возбудился. Набрал кружку холодной воды из ведра, медленно выпил, сел на нары, прислонился к бревнам стены.

Он не спал уже трое суток. Обросшее светлой щетиной лицо осунулось, пожелтело, глаза запали. Теперь, когда она ушла с братьями, он испытал чувство покоя. Свинцовые веки опустились, голова упала на грудь...

...Перед ним ступица колеса. Он натягивает тугую пружину, зажав ее плоскогубцами, между двумя новыми колодками.

- Бл...дь!- вырывается из горла скрипучий возглас. Пружина срывается, ударяет в крыло, падает под двигатель. Он тянется за пружиной, голова ныряет в нишу колеса. В этот момент "УАЗ" срывается с домкрата.

Чудовищная тяжесть наваливается ему на плечи, складывает вдвое. Он слышит, как хрустнул позвоночник, боль молнией пронзила его и исчезла. Он не чувствует свое тело, хочет крикнуть и не может вдохнуть. Перед его глазами блестит латунная пуговица. Он с отчаяньем видит, как она темнеет...

- Андрюша! - услышал он голос матери, - твой отец умер. Открой, Андрей!

Волков судорожно глубоко вдохнул, попытался встать. Дрожащие после пережитого кошмара ноги подкосились, он соскользнул на пол, на карачках пополз к двери. "Теперь он не сможет закрыть меня в чулане!" - подумал Волков, встал, держась за дверь, взялся за дверной крючок... Его остановил смрад паленых волос.

Он посмотрел в щель над дверью и увидел коричневый шар с черными катышками сгоревших волос, чудом уцелевшую светлую прядь на правом виске, неожиданно живой взгляд синих глаз из щелей отечных век без ресниц.

Страх и ярость смешались и вскипели...

Он очнулся на берегу реки. Курки ружья были спущены. На противоположном берегу покачивалась ветка ольхи. "Она испугалась!" - гудело в голове. Он выбросил стреляные гильзы, медленно поднялся к избе.

Волков стал опасен. Очень опасен.

* * *

К ночи ветер прекратился, небо незаметно очистилось от облаков. Над рекой повис слоистый туман, полоска льда на плесах поползла к середине реки. Покой нарушало редкое потрескивание замерзающих деревьев да шум переката, который в звонкой тишине казался музыкальным.

- Shou mast go on24 - пел Меркьюри, волны музыки заполняли большую незнакомую комнату. Какие-то нарядные люди с возбужденными молодыми лицами улыбались, о чем-то оживленно говорили и явно чего-то ждали. Макаров слышал обрывки фраз, никак не мог понять их смысла и чувствовал себя чужим. Любопытные взгляды прикасались к его горячему лицу, и он мучительно пытался понять, как оказался на этом празднике.

Когда музыка смолкла, сидящая рядом с ним на диване хорошенькая девушка в очень короткой юбке, глядя ему в глаза, почти шепотом спросила: "А где жених?" Все вдруг замолчали и посмотрели на него. Макаров увидел себя их глазами: короткий ежик седеющих волос, усталое лицо, мелкие морщины в углах глаз и окончательно потерялся.

В полной тишине застучали каблучки. Как избавление, она стремительно вошла в зал. Длинное серебристое платье на бретельках, крупные локоны тонких темных волос, искры бриллиантов в мочках ушей, сияющие глаза.

Макаров встал. Она увлекла его в соседнюю комнату, обняла. Стены исчезли... Они оказались на залитой лунным светом зимней дороге. Захрустел под ногами снег. Холода они не замечали...

Макаров хотел о чем-то спросить и почувствовал ее пальцы на своих губах.

- Я люблю тебя, я счастлива! - она немного отстранилась, глаза ее потемнели, лицо вдруг исказилось в испуге. - Я не верю!.. Обернись! - начала она и... исчезла.

Он увидел себя посреди реки, камни под быстрой водой у себя под ногами, понял, что спит. Каким-то внутренним усилием попытался вернуться в прежний сон. Почувствовал холод, в воду посыпалась снежная крупа, потом по плечам и рукаву застучала пшенная. "Вечером сыпали в уху", - попытался придти в себя Макаров, услышал из-под воды редкие глухие, тревожные удары... Вода исчезла... Навалилась тьма... Вновь глухие удары...

Он проснулся.

За стеной избы с хрустом рвала траву, громко хрумкала стреноженная лошадь, передние копыта изредка глухо стучали по промерзшей земле. В печи мирно гудел огонь.

"Что она хотела сказать?" - Макаров обулся, надел куртку, долго открывал слабо освещенную огнем печи дверь. Кто-то туго закрутил стальную проволоку вокруг гвоздя.

Если бы он обернулся в дверях, то увидел забившегося в угол насмерть перепуганного человека с неподвижным взглядом...

"Медведь дверь толкает!" - усмехнулся он, вышел и... захлебнулся холодным лунным светом.

Полная луна ярко освещала покрытую инеем поляну, макушки темных сосен касались звезд. Тишина и покой. Макаров долго курил и думал о том, что эти два года были для него самыми тяжелыми и, все-таки, самыми счастливыми. Он бросил окурок в летнюю печь, медленно подошел к избе, открыл дверь и почувствовал дружеский хлопок по левой половине груди. Посторонился. Его потащило назад...

Макаров с удивлением увидел, как упала и с грохотом, похожим на выстрел, разбилась на вершине Урюк-баш пустоглазая луна. Медленно погасли звезды...

Он не мог видеть, как задрожали и вытянулись ноги убитого выстрелом в голову Марата, как вскочил с пулей в груди и опрокинул тяжелую печь Булат, как от выпавших углей загорелись березовые дрова у двери...

Человек без имени, без прошлого и будущего стрелял в стоящую в проеме двери женщину в горящем халате, пока не уснул от угарного газа...

"...Я сейчас вместе с Русланом. Он меня очень любит и часто приходит ко мне в гости или меня зовет. Он такой ласковый и очень любит целоваться, особенно со мной... - перед глазами строчки текстового сообщения, которое Макаров получил в том декабре. Он чувствует, как у него вытягивается лицо. -- ...Его нежность и доброту можно сравнить лишь с твоей. Разница лишь в том, что он очень молод, - ему два года..." Улыбающаяся рожица в конце текста. "Она сидит с соседским ребенком!" - улыбается он, отталкивается лыжными палками и мчится с крутого склона. Он забыл защитные очки в машине, снежная пыль сечет глаза. Сквозь свист ветра он слышит, как щелкают одна за другой застежки тяжелых ботинок, лыжи плохо подчиняются ему. Скорость между тем становится угрожающей, глаза слезятся. Он часто смаргивает, пытаясь разглядеть трассу, боковым зрением отмечает ускоряющееся мелькание деревьев, пытается затормозить и падает, поднимая тучу снежной пыли. Макаров лежит на снегу, спиной ощущая его холод, пытается восстановить дыхание, ему мешает разламывающая боль в груди. "Перелом ребер или инфаркт?" - пытается понять он, хочет открыть глаза и не может. Он чувствует лицом яркое солнце, видит розовую внутреннюю поверхность век. Солнце греет все сильнее, начинает пугать его... В его уши врывается громкий треск пожара.

Макаров открыл глаза, увидел горящую избу, рукоятку ножа с арабской вязью под левой ключицей. "Таким ножом продукты не режут!" - вспомнил он. Упираясь каблуками, пополз прочь от избы...

Егерь Шаниязов вышел по малой нужде среди ночи. Из дома доносился спор засидевшихся гостей. Приехал Сычев и, как всегда, устроил праздник. За столом остались самые стойкие. Пошатываясь, он застегнулся, поднял голову. "Опять ворота не закрыли", - подумал он, повернул голову, осматривая двор. "Макаров вернулся... Вернулся?!" - егерь подошел к мокрой от пота лошади, увидел порванные путы, обрывок аркана на израненной шее. Побежал в дом.

...Кто-то хлопал его по щекам. Макаров услышал звук мотора, голос Семена. Он открыл глаза.

- Выключи двигатель! - крикнул Семен. Наклонился к Макарову. - Что с ножом делать?

- Будет трясти... Нож вытащи, зажми рану, - выдохнул Макаров. - Герметично заклей лейкопластырем. Есть? - Сычев кивнул. - Ноги должны лежать выше головы. Не гони! - закончил Макаров и попытался улыбнуться...

Примечания:

1 Волчата в семь месяцев достигают размеров взрослой овчарки. Переярок - молодой волк прошлогоднего выводка.

2 Волки выбирают детей из-за неспособности к активному сопротивлению и малого веса. Имеется печальная статистика по России XIX века. С 1840 по 1861 год зарегистрировано 273 случая нападения волков на детей и людоедство.

3 После восстания 1662-64 гг., которое возглавили крупные феодалы Ишмухамед, Конкас и Девеней Давлетбаевы, царь Алексей Михайлович, прозванный за кроткий нрав Тишайшим, запретил башкирам иметь кузницы. Запрет сохранял силу и в XVIII веке. Железные изделия выдавали под контролем местных воевод.

4 Батырша - прозвище муллы Абдуллы Алиева. Призывал к "священной войне". В мае 1755 г. восстание началось в Бурзянской волости убийством начальника горно-изыскательной партии, разорением Сапсальского почтового стана и прекращением обслуживания Исетского тракта. В августе были разгромлены некоторые заводы и почтовые ямы (станции).

5 Охота на вабу - на подвывку. Искусно подражая голосу зверя, волков выманивают на выстрел.

6 После поджигания угольную кучу нельзя оставлять без присмотра. Если огонь вырывается из-под дерна наружу, уголь выгорает полностью.

7 Князь Петр Владимирович Долгоруков (1816-1868) - историк и публицист. В 1859 г. эмигрировал, сотрудничал с Герценом и Огаревым в "Колоколе".

8 Ныне Государственная публичная библиотека в г. Москве.

9 Медведь, спящий в верховой берлоге, во время оттепели очень чуток. В мороз его пришлось бы будить шестом.

10 Аю - медведь (башк.)

11 РГТИ - горно-техническая инспекция; ОГПС - противопожарная служба.

12 ноги (жарг.)

13 Подобное поверье существует в лесных деревушках европейской части севера России.

14 Абсалям - плес с глубокой ямой на р. Урюк.

15 Тукмак - название ручья, впадающего в р. Урюк.

16 Охотничий пятизарядный карабин калибра 5,6 мм.

17 Случайно обнаруженная болезнь на фоне кажущегося полного здоровья.

18 УЗИ - ультразвуковое исследование.

19 КТ - компьютерная томография.

20 Экстубация - удаление трубки, через которую проводят искусственное дыхание во время наркоза.

21 Кадерле - дорогой (башк.), название хребта, являющегося водоразделом рек Селеук и Урюк.

22 Ямаш - река, приток р. Урюк.

23 Цоликлоны - реактивы для быстрого и точного определения группы крови.

24 Жизнь продолжается (англ.).