По библейскому мифу, когда-то все люди говорили на одном языке. Однажды они возомнили себя шибко умными и начали строить башню до самого неба, то есть до резиденции Бога. Бог рассердился на дерзость сотворенных им же самим говорящих тварей, разделил единый материк на большие и малые куски и, смешав языки, разбросал людей подальше друг от друга.

А ведь в детстве я впрямь был уверен, что все люди говорят на одном языке, на языке моей мамы, нашей деревни.

Как-то к нам зашел наш деревенский кузнец дед Сергей, урыс (русский), пригласили его к самовару, он пил чай и разговаривал с моим отцом. Язык разной живности на нашем подворье был куда понятней для меня, чем неторопливый разговор моего отца с кузнецом.

Разве мог я предвидеть, что начиная с пятнадцати лет от роду бойко, хотя и с ошибками я буду говорить на языке деда Сергея, а потом с годами буду думать на нем, видеть сны и даже писать? К сожалению, долгие годы живя вдали от родного края, в стихии большого языка, читая только русскую литературу, в знании родного материнского я остался на уровне деревенского подростка. Да и русским овладел не настолько, чтобы знать его, скажем, на уровне Виктора Астафьева. Хотя и он ведь, когда писал, заглядывал в словарь Даля.

Теперь в башкирской деревне даже первоклашки понимают русский язык и даже говорят на нем. Конечно, жаль, если их постигнет постепенное отторжение от родной речи. Летом в деревню на бабушкино молоко съезжаются из городов внуки. В городе они учатся в русской школе, их уличный и часто семейный язык - русский. Обратишься к такому подростку по-башкирски, он делает вид, что не разумеет.

Когда в башкирских журналах в переводе писателя Амира Аминева стали выходить мои рассказы и повести, я не раз слышал от живущих в городах земляков: "Говорят, в журнале "Агидель" напечатана твоя повесть, но мы учились в русской школе, не читаем по-башкирски. Нельзя ли печатать ее в русском журнале?"

Русских журналов в Башкирии не было, в московские журналы не пробиться, там другая литература, традиционная проза не в чести. Если бы даже удалось напечатать, на центральные "толстые" журналы в Башкирии редко кто подписывается, в библиотеках больших городов по одному экземпляру, а то и вовсе нет.

Так вот давно назревала необходимость в русскоязычном журнале. В нем могут печатать свои произведения и русские литераторы, и пишущие по-русски башкирские писатели, увидят свет и переводы пишущих на башкирском. И журнал не останется без читательского внимания.

Такой журнал есть. "Бельские просторы".

В том, что журнал получился и по подбору материала, и по оформлению не хуже, а, может, даже лучше некоторых достохвальных столичных журналов, заслуга главного редактора Андрианова и талантливого коллектива. А по большому счету читатели обязаны появлению такого журнала на русском языке президенту Муртазе Рахимову, башкирскому правительству и Союзу писателей Башкирии, которые, несмотря на экономические трудности, не поддались диктату неразвитого рынка и не отвернулись от культуры.

Это как бы упрек центральной власти. Журналы героически выживают; издательства, перекормив читателя глянцевыми книжонками, переиздав почти всю раньше запретную литературу, окончательно ушли в коммерцию. Целью стала не сама литература, а выгода, прибыль от сбыта бумажной продукции. В основном издаются вещи модные, читаемые молодежью с серьгой в ушах, печатаются романы, повести с расчетом понравиться Западу. Словом, издательства зарабатывают деньгу, потому что родное наше государство их не дотирует.

Как же наши реформаторы, видно, в основной своей массе люди негуманитарного образования, думают построить светлое будущее без книги? Кто-то когда-то сказал: без музыки нет государства. Перефразируя, можно сказать: без литературы, которая является основой культуры, не может существовать полноценное государство. В начале было Слово. Первыми книгами человечества были Библия и Коран. И Достоевский, и Толстой, и Чехов, как и первые книги, говорили о Боге, добре и зле и заповедовали Добро. Когда Паустовскому сказали, что, мол, у немцев была великая литература, но она не помешала приходу фашизма, писатель ответил: "Если бы не литература, фашизм победил бы".

Быстро забыли реформаторы, кто помог им прийти к власти. Напомню. Коммунистический режим свалила литература. Книга. На площадь перед Белым домом пришли и встали против танков гэкачепистов читатели "Нового мира", Солженицына и других борцов с тоталитаризмом. Книга.

Я бы не стал говорить об этих очевидных вещах, если бы... Если бы постепенно не стали забывать о таких писателях, как Твардовский, Гроссман, Некрасов, Юрий Казаков и других. Даже Солженицын уже как-то отдаляется. Стали забывать и о мордовских лагерях. Молодежь вряд ли знает, что Бабель был расстрелян, Мандельштам умер на нарах ГУЛАГа, затравлены Платонов и Пастернак. В Башкирии за стихотворение о любви к родному языку замечательного поэта Рами Гарипова исключили из Союза писателей, и он, затравленный, умер молодым. Сейчас он классик, но ведь никто не покаялся.

Современная башкирская проза в журнале "Бельские просторы", наверное, не во всем равноценна, робка в отображении неприглядных сторон жизни и ее трагизма. Быть может, когда автор садится к пишущей машинке, перед ним все еще маячит тень обкомовской цензуры. Хотя, сказать по правде, хорошо уже то, что башкирская литература ходит по лесам, по полям, по проселкам, заходит в деревни, где страдает, любит, надеется простой человек от земли. Это в традициях великой русской литературы. Ведь русская классическая литература в основном была деревенская, усадебная. Толстой, Тургенев, Бунин и другие. Иначе и не могло быть в крестьянской стране. Был только один урбанист - Достоевский. Герои его романов, быть может, оттого и полубезумны, что, уйдя от дубрав и ржаных полей, оказались в людской свалке на сырых невских берегах.

Достоинство и удача русского журнала "Бельские просторы", пожалуй, и в том, что он не поддался искушению печатать на своих страницах модную нынче "новую", или, как там, постмодернистскую литературу. Или так называемые тексты. Зачем мне, читателю, тексты, если нет в них боли, тоски, любви или восторга от упоения жизнью? Это литература, которую Вячеслав Кондратьев называл "игрой в бисер", а я - "тусовочной"; литература, далекая от жизни, порождение городского асфальта и замкнутого пространства. Если в петербургских туманах герои Достоевского страдали, искали истину, Бога, то ныне герои каменных джунглей грешат и грешат. Тусовочные романы часто рассчитаны на какую-нибудь престижную премию.

Тираж у "Бельских просторов" - 3400 экземпляров. Если по всей Башкирии столько библиотек - по одному экземпляру. Но в городской библиотеке моих родных Учалов этого журнала нет. Там нет и "Дружбы народов" - тираж всего 7000.

Однажды в маленькой башкирской деревне, в горах я с приятным удивлением встретил читателя "Бельских просторов". Надеюсь, он не одинок.

Ностальгически вспоминаю то время, когда любой "толстый" журнал я мог купить в киоске возле своего дома. Сейчас нет спроса, розничная торговля убыточна. Почему бы "толстые" журналы с произведениями талантливых авторов не рекламировать по телевизору, чем бесконечно мозолить зрителю глаза бойкой дамочкой, которая влетает в мужской туалет, чтобы поправить у себя что-то? Понимаю, каждая минута рекламы стоит немалых денег, но, может, окупятся. Правда, я ничего в этом не смыслю, а перед дамами извиняюсь.

Все-таки есть такая, быть может, наивная надежда. Надежда на то, что наши внуки в двадцать первом веке примутся читать литературу двадцатого века, как мы дочитывали литературу "золотого" девятнадцатого и духовно сформировались в основном на великой литературе от Пушкина до Бунина.

Быть может, мои две внучки, устав от всяких там Интернетов, начнут рыться в дедовской библиотеке и на полке, набитой старыми журналами, найдут и прочтут хороший журнал "Бельские просторы"?