Греческий зал оперного театра был переполнен. В последний день сезона Татьяна Никанорова и камерный ансамбль "Оскар" (художественный руководитель - В. Самойлов) исполняли "Стабат Матер" Антонио Вивальди. В публике были заметны артисты, завсегдатаи оперы, осведомленные, продвинутые меломаны. Мелькали голые плечи, галстуки-бабочки. В воздухе плавал коктейль дорогих благовоний.

Но вот непременные покашливания утихли и зазвучала "Стабат Матер" - сочинение рыжего аббата, которому было дано слышать божий замысел. То была музыка гармоничного мира. Она обволакивала слушателя и уносила его в заоблачную, запредельную высь - далеко от зачумленной земли.

"Оскар" был чуток и галантен. Никаноровой было с ним легко. Она плела красивую, узорчатую сеть для ловли доверчивых человеческих душ.

Концерт имел успех. Никанорова кланялась, царственно принимала цветы, слегка, едва заметно улыбалась. Публика зашаркала, задвигала стульями, разговорилась. А Никанорова со своей блуждающей улыбкой растворилась в пространстве. Машина увозила ее в больницу на перевязку.

За неделю до "Стабат Матер" Татьяну за ногу укусило какое-то зловредное насекомое. Она расчесала это место, и ногу разнесло. Вечером был "левый" концерт. Его нельзя было отменять: это деньги, а их всегда не хватает. Никанорова пела романсы, русские народные песни. Слушатели разогревались, атмосфера накалялась. Нога синела, температура повышалась.

После концерта Татьяну мигом доставили в больницу. Носилки - хирургическое отделение - общий наркоз - скальпель. Вивальди она исполняла с перебинтованной, еще непоправившейся ногой. Длинное концертное платье лгало, создавая иллюзию умиротворенности и благополучия.

...В первый раз Татьяна возвестила миру о своем существовании, когда ей было два года. Мать-агроном от рассвета до заката в поле. Отец-каменщик весь световой день на стройке. Людмила Васильевна и Леонид Алексеевич Запановы жили трудно, детей не баловали. Дети, известно, маленькие провокаторы: чуть что не так - в слезы, в истерику. Яркую игрушку увидят в магазине - купи, наткнутся на мороженое - купи. А где деньги взять на это баловство?

Татьяна гуляла по соседям в поисках ласки. Ей были открыты все двери. Ею забавлялись: гладили по головке, брали на руки, сюсюкали. Живая, одушевленная кукла - спокойная, удобная, без капризов. Больше всех Татьяне нравилось бывать у бабушки, что жила над ними, на втором этаже. У нее были большие теплые ладони и вкусная гречневая каша.

Однажды она замешкалась у плиты, а ее двухлетняя гостья вышла на балкон. Перила скрывали от Татьяны окружающий мир. Она забралась на табуретку и обнаружила под рукой грубый фанерный лист. На нем красными аршинными буквами было написано: "Слава труженикам сельского хозяйства!" Татьяну заинтересовала буква, похожая на огромного жука. Она потянулась к нему, фанера почему-то оборвалась и... вместе с Татьяной плавно опустилась на землю. Село Ново-Белокатай содрогнулось от детского рева. Отовсюду сбежались люди. Это было первое выступление на публике солистки оперы Татьяны Никаноровой.

Второе ее выступление состоялось в Кушнаренково, пять лет спустя. Была зима. Две Татьяны-первоклассницы заигрались до сумерек. Домой пробирались через овраг. Навстречу - крепко выпивший молодой мужик. Он матюгался, делал непристойные жесты. "Уходи, дурак!" - урезонила его наша Татьяна, застрявшая в сугробе. Мужик схватил ее за плечи, прохрипел: "Заткнись, убью!" И она, почувствовав свою беспомощность, закричала из последних сил. Сирена милицейской машины не достигла такого бы эффекта, как ее истошный вопль: мужик враз исчез, будто его и не было.

Дома к этому происшествию отнеслись спокойно: когда в семье трое детей, родители не склонны драматизировать события. Жива, цела - и слава богу. Еще и обругают: "Где шлялась допоздна!"

Татьяна рано повзрослела. В четыре года помогала отцу и матери сажать картошку, в шесть носила воду с колонки, драила полы. Позднее научилась делать замес, обивать дом дранкой, шпаклевать. Еще до школы пристрастилась к чтению. К пятому классу "проглотила" Д. Лондона, в шестом одолела французов: Г. Мопассана, В. Гюго и Э. Золя.

"Петра Первого" А. Толстого читала без счету, знала почти наизусть. С молодым государем она позорно удирала из-под Нарвы, вместе с ним пировала и решала деловые вопросы на ассамблеях. В классном журнале по истории у Татьяны были одни пятерки. Учеба ей давалась легко. Впору было запеть. Она и запела. На сабантуе. Односельчане были единодушны в оценках: "У Лемешева (так они прозвали Татьяниного отца) и дочь голосистая". А Лемешев, выкушав граммов 100 водочки, томится, грустит: "Все забрала семья, стройка. Махнул бы, пока был молод, в Питер или Москву, не затерялся бы уж там. Может, и на большую сцену вышел".

У Леонида Алексеевича крепкий, природой поставленный тенор. В доме культуры он вместе со всем хором бодро, жизнеутверждающе пел:

Под солнцем Родины мы крепнем год от года,

Мы беззаветно делу Ленина верны...

А потом наступала минута, и он - немногословный, застенчивый мужчина - выходил на сцену один. Звучал расстроенный районный рояль, и Леонид Алексеевич, бередя душу своих односельчан, выдыхал:

Под снегом-то, братцы, лежала она,

Закрылися карие очи.

Налейте, налейте скорее вина,

Рассказывать нет больше мочи.

Запановы жили бедно и весело. Золото и хрусталь у них не водились. На сладости деньги тратить жалели, а вот на старое, видавшее виды пианино деньги нашли. Что за жизнь без музыки? Тоска. Татьяна училась в музыкальной школе, слушала по радио народные песни и классику. (Попса приставала сама. ) И пела без устали на все голоса, подражая Людмиле Зыкиной и Нани Брегвадзе, Эдите Пьехе и Валентине Толкуновой. Завидовала Снегурочке, Людмиле, невесте Руслана, - их легким, серебристым голосам.

К окончанию восьмого класса Татьяна утомилась от размеренной кушнаренковской жизни и родительской опеки. Родители, что староверы, держали ее в строгости. Двадцатый век стремительно катился к своему финишу, а ей не разрешали "бегать" одной в кино и на танцульки. О мальчиках не могло быть и речи. Сиди себе на бревнышке, у родного дома под окном, загорай. Подойдут подруги - хорошо, нет - убивай время в одиночку. Пока не раздастся со двора: "Татьяна, домой! Отец с работы пришел".

Родителей можно было понять: дочь рано сформировалась физически. Лицом - глупая наивная девчонка, школьница, а так, чуть поодаль, - молодая женщина, мимо которой мужчине трудно пройти равнодушным. За такой нужен глаз да глаз. Парни пошли развязные и безответственные. Попробуй убереги ее. Попробуй удержи, когда в отчем доме ей все не так и настоящая жизнь грезится за его порогом. Дочь раздражалась по всякому поводу и без повода: мать ей слово, она в ответ двадцать.

Татьяну отпустили на волю, да не совсем. Поехала она поступать в Благовещенское педагогическое училище, под негласный надзор старшей сестры Ирины - учащейся второго курса, девушки во всех отношениях правильной, настоящей комсомолки и отличницы.

В приемной комиссии явление Татьяны произвело легкий шок. Сначала секретарь, не глядя на нее, рассматривала бумаги. В свидетельстве об окончании восьми классов не было троек - прекрасно. Потом соизволила посмотреть на абитуриентку и брови ее поползли вверх, глаза округлились: перед ней был музейный экспонат - девочка в черно-серой монашеской одежде, до пояса коса, чистый взгляд чистых глаз устремлен в чистое будущее.

Уже на первом курсе Татьяна почувствовала, что от мужчин исходит опасность, было не так уж и трудно ощутить на себе (словно кобылу выбирают) их оценивающие взгляды. Выросшая в патриархальной среде, воспитанная хорошими книжками, Таня рассуждала предельно просто: "Я тебе нравлюсь? Так изволь на колени, проси руку и сердце". Ей, молодой дурехе, было невдомек, что замужество, брак очень часто убивают любовь, и от нее ничего не остается, кроме воспоминаний в старости.

Гром грянул на четвертом курсе. Она увидела Сергея, - он словно сошел с обложки журнала - и ей пришел конец. Таких парней не "отшивают". Высокий - метр восемьдесят шесть. Черные волосы с бронзовым отливом - слепят, кружат голову. В придачу усы - на погибель. Молчалив, скромен, загадочен. Руки золотые. Демобилизованный - что очень важно для серьезных намерений. Учится заочно в институте. В общем, вместе с дипломом об окончании педагогического училища Татьяна получила в нагрузку дочь Ольгу.

Родители, известное дело, закатывают в подобных случаях скандалы, иногда многосерийные: "Сама еще ребенок, не пожила как следует, и уже мать. Такой хомут повесила себе на шею! Ну не дура ли?" Это самые безобидные упреки, без обещания убить, не пускать на порог и пр.

У родителей мужа тоже всегда найдутся свои притязания. "Не ожидала я, - скажет свекровь,- что ты такую деревню приведешь в дом. Поинтеллигентней, поумней не нашел? И что это тебе приспичило? Погулял бы еще".

Года через два Сергей и загулял. Семья разваливалась, а дети рождались. Когда их было уже трое, все любимы и все желанны, Татьяна и Сергей развелись. Быстро, без лишних проволочек.

Судья равнодушным голосом пробубнила привычные слова: "Не надо торопиться. Подумайте как следует". Эти слова были обязательной частью обряда. Сергей и Татьяна не придали им никакого значения. Они фактически были уже чужими. Четыре года прожили вместе, развелись за день.

Никаноровой чудится, что она обладает даром ясновидения. Ей снятся вещие сны. Откуда такая уверенность? Два-три совпадения заставили ее в это поверить.

Сидела она как-то вечером у подоконника, задремала. Проснулась, потянулась и сказала: "А завтра будет снег". И снег точно выпал. А то вместе с отцом смотрела по телевизору хоккей и только спросила: "Пап, а почему у хоккеистов клюшки не ломаются?", как у чеха клюшка развалилась.

Однажды, в первый год замужества, она проснулась вся в слезах. Ей снился сон, пророчивший развод. Она видела тесную неуютную комнату (похоже, это была общага), двухъярусную кровать, на которой спали ее дети (в то время у нее была одна Оля). Она спешно одевалась, куда-то торопилась - вроде бы, на занятия в институт. Проснулась вся в слезах, прижалась к мужу: "Я видела страшный сон: мы не будем жить вместе, мы разведемся". Сергей как мог успокоил девочку-жену. Они заснули. До утра еще было время. По версии Татьяны, Сергей испугался ответственности: в 27 лет еще не мужчина, а уже отец троих детей, связан по рукам и ногам. Пожить бы еще вволю. Появилась любезная подружка. А что жена? Она худела и демонстрировала широту своей натуры.

Сергей собирается на свидание - Татьяна подбирает ему галстук к костюму: не баба какая-нибудь, чтобы устраивать сцены ревности, современная женщина, без ханжества и предрассудков. Муж крадется домой под утро и застает жену на кухне. Она делает торт для детей и поет:

Кто может сравниться с Матильдой моей,

Сверкающей искрами черных очей...

(А в голове: "Он еще не раз пожалеет об этом". )

У любви, как у пташки, крылья,

Ее нельзя никак поймать...

("Чем она, хотела бы я знать, лучше меня?")

О Маритана, моя Маритана,

Я никогда не забуду тебя...

("Он меня не любит. Это конец". )

Репертуар у жены был неисчерпаем. Сергей сел на табурет и обронил: "Тебе, кажется, все равно!" Она глянула через плечо:

С подружками по ягоды ходить,

На оклик их веселый отзываться...

(Что означало: "Мне жить не хочется, дурак!")

В те черные дни она совершенно не думала о детях: что с ними будет? как жить? воспитывать? кормить? День и ночь только о себе: как я без него? Однажды она с удивлением обнаружила, что ей нравится страдать. Она взращивала и лелеяла свое страдание. И играла. То безразличие, то страдание. Поймав себя на этом, Татьяна поставила точный, убийственный диагноз - артистка.

В марте 1990-го комиссия из Уфы выискивала в музыкальных школах Благовещенска одаренных детей. Татьяна попросила, чтобы ее прослушали. Комиссия благосклонно согласилась и, прослушав, пригласила в институт искусств на консультацию.

Для фаталистов судьба Татьяны Никаноровой - козырная карта. Достаточно беглого, поверхностного знакомства с хроникой Татьяниной жизни, чтобы поверить - ее поступки и решения были предопределены свыше. А может, первопричина всех ее виражей в ее характере?

Факты - упрямая вещь - говорят о том, что Татьяна Никанорова (мать троих детей) в одночасье развелась с мужем и вскоре поступила на подготовительное отделение Уфимского института искусств. Сделала бы она это, оставаясь мужниной женой? Сомневаюсь. Быт (страшная сила) - постирала, погладила, засолила, посмотрела 28-ю серию, схватилась со свекровью и пр. - обламывал и не таких. Развод дал ей крылья и цель: отныне она будет доказывать себе, мужу, близким и знакомым, что ее земной удел не тот, на который они рассчитывали. "Вы хотели меня видеть воспитательницей детского сада? учительницей начальных классов? методистом дома культуры? Ошиблись, господа хорошие! Я родилась для сцены. Я (пусть кого-то коробит от моих откровений) - артистка". Она знала, что мать от такого сообщения схватится за сердце, а отец, который в детстве мечтал петь в Ленинградском хоре мальчиков, молча нальет стопку, чтобы залить печальную новость. "Артистка - что это за работа такая? Вертеть задом на сцене - для этого большого таланта и ума не надо. И заработок соответствующий - кот наплакал".

Татьяна рвалась в институт. Но дети, дети... Куда их дети? Собрала две неподъемные сумки шмоток, села на "Зарю" и приплыла в Кушнаренково, к матери: "Возьми ребят хотя бы на неделю!" Людмила Васильевна - женщина нестарая, занятая - отказалась. Татьяна сумки и детей в охапку и на "Ракете" вернулась в Благовещенск. Свекровь Дина Григорьевна их приняла. Она сообразила, что должна, хотя бы на первых порах, помочь невестке. Ее нерастраченная энергия требовала выхода. Дети, нечужие и сразу трое, - это было то, что надо.

По пятницам Татьяна, нагруженная авоськами, приезжала в Благовещенск к своим лапушкам, несмышленышам, а в воскресенье утренним автобусом возвращалась в Уфу. Они провожали ее до автовокзала и там дружно ревели, когда мать, исступленно исцеловав их всех подряд, запрыгивала на подножку уходящего автобуса. Любимые, единственные, трогательно беспомощные, они нуждались в ней не когда-нибудь, а сейчас.

А на подготовительном отделении института искусств никто не восхищался ее уникальным дарованием, никто не аплодировал и не выдавал ей авансов. Наоборот, умудренные опытом педагоги считали своим профессиональным долгом ее предупредить: "Оглянись вокруг, посмотри, какие красивые, молодые, талантливые девчонки учатся вместе с тобой. У твоей затеи, Таня, нет перспектив".

Тогда ей здорово помогла концертмейстер И. Михалева. Неудобный в общении человек, в работе со студентами она прибегала к шоковой терапии. Не все выдерживали ее напор, колючий, взрывной характер. Никанорова выдержала, и ее терпение было вознаграждено. За неделю изнурительных занятий Михалева подготовила с ней программу для вступительных экзаменов, заставила поверить в себя, свои возможности. Как-то она сказала: "Благодари своих родителей за то, что они наградили тебя таким терпением и упрямством".

Никанорова поступила в институт. Вопреки родительской воле, вопреки возрасту и материнскому статусу. Наперекор советчикам и доброжелателям. Но праздновать победу было ох как рано. Отныне ее будущее, ее судьбу определял великий жрец и волшебник - педагог по вокалу. Хорошо, если великий. А если никакой? Тогда и будущее туманно, и судьба кувырком. Нет, не зря рядом, впереди имени выдающегося певца ставят имя его педагога по вокалу. Настроить капризный, тончайший инструмент, каким является голос, так, чтобы он обнаружил свою силу и красоту, найти в нем скрытые возможности и дать им развиться, устранить огрехи, допущенные природой, - это дано не каждому.

Педагоги по вокалу, ломающие своему ученику голос, сродни врачам-браконьерам: они убивают надежду.

Татьяна Никанорова загадала своему педагогу много загадок. Голос, вроде бы, народный, для классики не годится. Лирическое сопрано? Контральто? Трудно сказать.

Каждый год Татьяну собирались исключать из института. За профессиональную непригодность. С учебной программой она не справлялась. Петь не могла. За три года растеряла то немногое, что у нее находили когда-то. "Дыхание пропало, - вспоминает Никанорова. - В горле был сплошной сквозняк". После четырех часов объяснений с педагогом, которая так и не услышала, не распознала никаноровский голос, она ушла от нее. Но Татьяну никто другой не хотел брать в свой класс. Одни - из дипломатических соображений, чтобы не портить отношений с ее прежней наставницей, другие считали ее бесперспективной, запущенной и своенравной, третьи не любили рисковать: Татьяна Никанорова? Что это такое? Какие у нее шансы?

А ей нравилось учиться: сжав зубы, глотая слезы, она готова была снести любую грубость, бестактность, насмешку от педагога или концертмейстера, лишь бы от них была польза.

Наконец ее взял в свой класс солист оперы, бас С. Аскаров. За три занятия он поставил на место пропавший было голос. Верхние ноты она нашла у себя сама. И через месяц запела, в охотку, с удовольствием. Пела и думала: "Боже, голос звучит. Какая же это радость - владеть, повелевать, распоряжаться им".

К первому курсу Татьяна вычеркнула из своего расписания челночные рейсы "Уфа - Благовещенск". Дети были рядом, днем - в детском саду, вечером и ночью - в студенческом общежитии. С ними было спокойнее, надежнее. Они не давали ей разнюниться и болеть, не оставляли времени на сомнения и рефлексию, подстегивали ее честолюбие.

Ребята росли как на дрожжах, а мать, глядя на них, терзала себя: "Тебе дан всего один шанс, и ты должна воспользоваться им. Ты не имеешь права на осечку". Позднее она скажет о своих детях: "Это мой реактивный двигатель".

...Общаясь с малознакомыми людьми, Татьяна исполняет роль сильной, независимой женщины, которая видит собеседника насквозь и как бы между прочим, невзначай, может определить его истинную цену.

Что сделала эта сильная женщина, когда ее муж стал наведываться к другой? Правильно: по примеру многих русских баб она отправилась к гадалке. "Кассандра" оказалась еще не старой, разбитной вдовушкой, которая по совместительству была и свахой, и повитухой. Расстреливая Татьяну в упор бойкими глазами, прорицательница по-свойски спросила: "Ну что? Вернуть, что ли, тебе его?" В груди, около сердца, что-то проснулось, зашевелилось, разрослось. Татьяне стало душно и больно, и она прошептала сдавленным голосом: "Нет, не надо".

Астрологическим прогнозам Татьяна доверяет до той поры, пока не вышла из дома. Какой-то скептик-мудрец вооружил ее прекрасной максимой: "Знаю, когда выйду из дома, но не знаю, когда вернусь", и авторитет астрономической академии зашатался.

Кому Татьяна не верит ни на грош, так это чиновникам и попам. Она так и сказала - "попам", и этим выразила свое отношение к священнослужителям. Она пела в церковном хоре, знает батюшек и их детей, разъезжающих на иномарках, и из этого заключает, что для божьих поводырей церковь - просто способ выживания, непыльная работа, не более того. Ей знакомо покаяние, но исповедываться она не может, так как встречала священника (назовем его отец Мисаил), в глазах которого прочитывался несомненный интерес к прекрасному полу.

Верить в Бога, исповедоваться, каяться надо про себя, себе, для себя. Татьяна в этом убеждена, на том стоит. Она не любит засорять голову и душу плохими мыслями. И ради сохранения душевного здоровья смотрит телевизор - эту заразу, проклятье современного человека - краем глаза. У нее и так проблем предостаточно, не хватало еще, чтобы этот ящик внушал страх, безысходность и уныние. Правда, ей нравятся передачи про животных, с ними как-то радостнее и спокойнее, чем с людьми, "Где? Что? Когда?" - чисто российское изобретение, которым можно гордиться.

Иногда хочется поплакать, а слезы, хоть тресни, не идут. В этом случае незаменимая пилюля - передача "Ищу тебя". Наплачешься всласть - и полегчает.

В театре у нее друзей немного. Какие могут быть друзья в "террариуме единомышленников", где мужчина-артист отличается от дамы-артистки разве что физиологически. Профессия их уравнивает. Он так же, как она, жаждет аплодисментов, поклонников, цветов. И никому, даже самой юной и распрекрасной Джульетте, их не уступит, не отдаст. На моей памяти таких примеров очень мало. Помню Артура Эйзена, еще одного народного артиста СССР... Нет, не уверен.

У Никаноровой два нелицеприятных критика. Это видеокассета с записью спектакля, в котором она участвовала. Тут все как на ладони. Смотри, мучайся, казнись. И еще есть учительница 44-й уфимской школы Ольга Александровна Галеева (Гимадеева). С ней Татьяна дружит едва ли не 20 лет, со времен Благовещенского педучилища. У Ольги есть музыкальное образование. В училище они вместе пели в вокально-инструментальном ансамбле. Ольга не подлаживается под свою подругу, судит ее строго и честно.

Никанорова терпит. Никанорова утомилась. "Вас ожидает гражданка Никанорова". Почему Никанорова (фамилия мужа), а не Шубина (фамилия матери) или Запанова (фамилия отца)? Кто сегодня знает Сесилию Софию Анну Марию Калогеропулос (Мария Каллас) или Норму Бейкер (Мэрилин Монро). Там, за океаном, какой-нибудь Соло Юрок моментально придумал бы Татьяне звучное и броское имя-псевдоним и, поверьте, убедил бы ее отказаться от фамилии мужа. Может, Никанорова - это память о любви, о том коротком времени, когда они были молоды, глупы и счастливы? А ведь получилась месть! Ее портреты печатают местные газеты, журналисты берут у нее интервью, сообщают об успехе на международном конкурсе вокалистов, о новой партии в новой постановке и даже о том, что она избавилась от лишнего веса.

Три района - Белокатайский, Кушнаренковский, Благовещенский - и в придачу Уфа могут отметить в своих анналах, что есть такая солистка оперы, которая училась, созревала и набиралась ума в этих землях. А кто такой, простите, Никаноров? Однофамилец? Бывший муж?.. Какой душещипательный, захватывающий сюжет вырисовывается. Можно из него состряпать подобие "Санты-Барбары", и ее с повышенным вниманием будут смотреть и без конца обсуждать в Благовещенске.

...А ведь за Сергея можно и порадоваться: дети у него уже есть, от первого брака, они в нем души не чают. Был бы он счастлив, будучи мужем известной актрисы,- это еще вопрос: всегда в тени, на втором плане, как необходимая часть мифа о дружной семье.

Да и Татьяна, вычеркни из ее жизни все, что она пережила, чем перемучилась, перестрадала, была бы другой Никаноровой - благополучной, "довольной миром и собой".

Вскоре после того, как она появилась на оперном небосклоне, местные журналисты втиснули ее в клише "Любимица уфимской публики". "Любимец Нью-Орлеана" (одна из ролей Марио Ланца в кино) звучит, конечно, более игриво и романтично, но уфимская публика, Уфа тоже сгодятся, тем более что это правда: ее любят. В кассе оперного театра спрашивают: "Никанорова будет сегодня петь?"

Татьяна Никанорова популярна. Это факт. И не потому, что ее раскрутил какой-нибудь Шпигель. Бог дал ей голос редкой красоты. И на это сразу "клюнула" публика, просвещенная и не очень.

Давным-давно великий кукольник Сергей Образцов со своим другом Хмарой определили самый высокий градус восторга - это когда по телу начинают бегать мурашки. Я проверял это на себе, так и есть.

(Слезы просветления на "Реквиемах" Моцарта и Верди, на "Кошках" Эндрю Ллойда Вебера тоже хорошо. )

Когда я услышал Никанорову в первый раз, она сразила меня своими низами, позднее - удивила проникновенным, хватающим за душу исполнением русских народных песен и обрадовала той легкостью, с какой пела итальянских композиторов эпохи барокко. Во всех этих случаях (обещаю говорить правду, и только правду) были мурашки. Въедливые специалисты найдут в пении Никаноровой, наверное, немало погрешностей: она, увы, не стажировалась в Милане, и я, обыватель, получаю удовольствие от природы ее голоса, от тех красок, которыми Бог раскрасил ее голос при рождении.

Я слышал далеко не все из того, что поет Татьяна Никанорова, но мне кажется, что на оперной сцене она более убедительна в итальянском репертуаре, нежели в русском.

Родилась на севере Башкирии, знает и любит русские народные песни, поет их замечательно. И при этом более убедительна в итальянских операх, чем в отечественных? Во-первых, это не истина. А во-вторых, почему бы нет? Русский баритон Владимир Чернов в музыкальном мире признан как один из самых ярких вердиевских певцов. Есть и другие примеры подобного рода.

В 1999 году Татьяна Никанорова выезжала вместе с оперной труппой нашего театра в Анталию. Там, на фестивале в Аспендосе, она пела Маддалену в "Риголетто" Д. Верди. Зрителям ее Маддалена очень понравилась. Турецкие селекционеры вели с Татьяной переговоры о работе по контракту. Очень хороша была пара Герцог - Маддалена в одном из спектаклей "Шаляпинских вечеров в Уфе". Герцога пел А. Агади - солист Московского музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, Маддалену - Т. Никанорова. Наша Татьяна так завела, так разогрела Ахмета, что в роли ловеласа он оказался очень достоверным: был страстным, настойчивым, азартным. С вокалом у них не было проблем.

Никанорова как-то призналась, что она не хочет, чтобы дети видели ее в "Риголетто": Маддалена - не пример для подражания. И играет ее не кто-нибудь - мать. Мне показалось это соображение забавным и малоубедительным. Дети у Татьяны уже большие и наверняка понимают, что это всего лишь роль.

Другая несомненная удача Никаноровой - Розина в "Севильском цирюльнике" Дж. Россини.

По какой-то непонятной традиции Розину в нашем отечестве долгие годы пели колоратурные сопрано (на Западе - меццо-сопрано). И вот спустя десятилетия великолепную Нину Бызину сменила Татьяна Никанорова. Современный "Севильский цирюльник" (в постановке Р. Галеева) радикально отличается от старого. Тот был "еще одним завоеванием искусства социалистического реализма". Этот несет на себе приметы нового разнузданного времени. Актерам дозволяется импровизировать, шалить, как в "Принцессе Турандот" (и у некоторых это здорово получается), статисты и кордебалет резвятся сверх меры. А что же Розина? Она во все эпохи одинакова. Одинаково обольстительна. Социальные и общественно-политические перемены не задевают ее. Они не властны над ней. Лукавство и кокетство, проворный женский ум и женское очарование вне времени. Никанорова- Розина умело пускает в ход весь этот арсенал, завораживая не только графа Альмавиву, но и зрителей глубоким, гибким голосом. (Меццо-сопрано? Контральто? Не знаю. )

А еще Татьяна поет Ольгу в "Евгении Онегине" П. Чайковского, Графиню в его же "Пиковой даме", Любашу в "Царской невесте" Н. Римского-Корсакова, Кончаковну в "Князе Игоре" А. Бородина, Ксантипу в "Мементо" С. Низаметдинова. Располагая таким обширным репертуаром, она вздыхает по Далиле ("Самсон и Далила" К. Сен-Санса), и спать не дает ей, конечно же, Кармен ("Кармен" Ж. Бизе). Думаю, она не успокоится до тех пор, пока в неге и томлении не споет на чистом французском:

Открылася душа,

Как цветок на заре...

Или же - с вызовом:

Вас когда полюблю?

Сама не знаю я.

Верней - никогда.

Иль завтра, может быть...

Во всем, что касается творчества, Никанорова жадна, ненасытна. Что-то гонит ее на Сицилию, в Москву - на международные музыкальные конкурсы. Добро бы она только начинала свою певческую карьеру, а то ведь поет на оперной сцене не первый год. Может, это извечная любовь россиян к званиям, регалиям и наградам?

У Татьяны упрямый, бойцовский характер - то, что надо для конкурса. Хотя это и нервное предприятие, ей любопытно бывает узнать, что творится в певческом мире и на какое место в нем она может претендовать.

Международный конкурс в Москве - тайна за семью печатями. За участниками стоят какие-то непотусторонние силы: престижные вузы, влиятельные люди, известные педагоги. В 1998 году Татьяна приехала в Москву сама по себе - без связей, без влияний, без знакомств. Сидела на мели, денег на поездку не было: взяла 2 тыс. рублей в долг.

Конкурс проходил в душном, непродуваемом Малом зале Московской консерватории. Татьяна рассказывает о своем выступлении на нем в стиле Александра Македонского: "Приехала - спела - прошла". Прошла, увы, не весь путь. На 3-м туре срезалась, а приз получила за исполнение никому неизвестной русской народной песни "Черемушка". Здесь уж она показала класс, удостоилась похвалы самой Ирины Архиповой.

Поездка на конкурс и участие в нем стоят денег. Теперь у Татьяны есть спонсоры, в прямом, не пошлом значении этого слова. Они оплачивают ее любопытство и жажду борьбы.

На Московском международном конкурсе 2002 года Татьяна не получила ничего. Зато в Сицилии жюри присудило ей второе место. И что изменилось? Раньше на афише около ее фамилии было приложение: призер международного конкурса. Теперь вместо "призера" пишут "лауреат".

На конкурсах, увы, не делают карьеру. У обладателя первой премии Московского международного конкурса, солиста Одесского оперного театра Николая Огренича певческий век оказался коротким, рано сошли с дистанции солисты Большого театра Евгений Кибкало и Александр Ворошило, а Сергей Лейферкус и Владимир Галузин покоряют одну европейскую столицу за другой. Пути господни неисповедимы.

Несколько лет назад перед Татьяной встала проблема лишнего веса. Когда-то на это не обращали особого внимания: главное - голос, вокал, об остальном - помолчим. Теперь пришли другие времена. В оперном искусстве выросли и ужесточились требования к внешним данным солистов. В Московском музыкальном театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, "Геликон-опере" и особенно Мариинке поют такие дивы, "что не можно глаз отвесть".

В Уфе ставили "Пиковую даму" П. Чайковского. Никанорова как всякая актриса выбрала уже для себя партию: это Полина или Графиня. Дело за небольшим: что скажет режиссер? Доверив роль Полины-Миловзора сверхупитанной примадонне, он сильно рисковал. Стоило ей спеть:

Я здесь, но скучен, томен.

Смотри, как похудал...

И в зрительном зале обязательно раздастся ехидный, вполне уместный смех. Что делать? Татьяна принялась истязать себя: сделала пластическую операцию, села на диету - исключила из рациона питания сладкое и мучное, горячо любимые россиянами колбасу и картофель. Умиляться здесь нечему, это профессиональный подход к делу.

Татьяна сбросила 22-24 килограмма, и газеты (а они все за время перестройки в той или иной степени пожелтели) не преминули сообщить своим читателям: Никанорова похудела. Ратуйте, люди! Ох уж эти газетчики, во все суют свой острый нос. С другой стороны, приятно, конечно, что пресса тобой интересуется: значит, ты что-то из себя представляешь.

Никанорова считает себя актрисой, а не певицей. Она не боится быть смешной, старой, неузнанной. Подсмеивается над собой и своими партнерами: "Мы на сцене - медведи. В кринолинах ходим - тихий ужас". И после паузы: "Старичка бы сыграла с удовольствием". К слову сказать, на сцене Татьяна существует осмысленно, что встречается достаточно редко в провинциальных оперных театрах.

Иногда солистка оперы Татьяна Никанорова налегке, на часок - другой заскакивает в Благовещенск или в Кушнаренково. Она отравлена, оглушена большим городом и уже не может жить без его звона, шума, бестолковой суеты. Тихая, патриархальная жизнь ее выводит из себя: "Ведь они живут, подстраиваясь под скотину, - думает она о своих родных. - Кормят, режут, продают. Опять кормят, режут, продают. Немного оставляют себе. Едят и спят. Спят и едят. А что еще? Нет, лучше впроголодь в Уфе, чем с куском хорошего мяса в Кушнаренково!"

Стоило ей найти, почувствовать свой голос, как она нырнула в омут концертов, юбилеев, музыкальных программ. Пела с ансамблем "Солисты Башкортостана" (художественный руководитель В. Платонов), баянистом, профессором Института искусств В. Сухановым и виолончелистом А. Калачевым - Баха, Боккерини, башкирских композиторов, в спектакле ТЮЗа - "Ундина". Приглашали ее и на торжества. Платить забывали.

Когда-то она жадно искала работу. Теперь работа ищет ее.

Кто-то первый назвал работу на стороне во внеурочное время халтурой. Словечко прижилось. К сожалению. Потому что оно вводит просвещенных и доверчивых людей в заблуждение. У слова "халтура" есть второе значение. Это плохо, спустя рукава, непрофессионально выполненная работа. По российским понятиям, это работа сантехника родного ЖЭУ. Но если за халтуру берутся выдающиеся артисты, то получается концерт трех теноров - Пласидо Доминго, Хосе Каррераса и Лучано Поваротти - на чемпионате мира по футболу. Если любимый миллионами Николай Басков - солист Большого театра, то все его "звездные" концерты - это хорошо спланированная, организованная и оплачиваемая халтура.

У наших оперных певцов - не халтура, а халтурка. Заработок у них довольно скромный, как говорится, для поддержания штанов. И выполняет эта халтурка благородную, культурно-просветительную миссию, потому что оперные певцы, как правило, не опускаются до пошлости. Более того, благодаря их выступлениям на стороне, пополняются ряды поклонников оперного искусства.

Иногда после выступления к Никаноровой подходит бизнесмен и интересуется: "А где вы поете?" И что вы думаете? Приходит со своей командой в оперный.

А Татьяна? Спела в микрофон без особого напряжения 10-15 романсов на банкете и утром следующего дня отправилась в универмаг покупать сыну добротный спортивный костюм.

"У меня есть ангел-хранитель",- говорит Никанорова. Вот что он ей подсказал: безвыходных ситуаций не бывает. Все надо делать с душой: петь, мыть полы, стряпать, стирать... Повторяй как заклинание: мне хорошо, легко, спокойно, - все и будет хорошо.

Жгучая, животрепещущая для читателя тема: мужчины в ее жизни. Поклонников у Татьяны Леонидовны хватает: артистка, певица, женщина в нежном еще возрасте (тридцать с хвостиком). Романс запоет - всю душу вывернет. Как же им не быть, воздыхателям: застенчивым и неловким, наглым и напористым, бедным и богатым? Бедные дарят цветы. Богатые самих себя. Для адюльтера - большие возможности, для серьезных намерений - серьезное препятствие: у молодой матери трое взрослых детей (при этом известии на лице потенциального соискателя Татьяниной руки выступает гримаса ужаса, он падает без сознания).

Ольга учится в институте искусств на театроведа, Александр (усы уже бреет) - технарь, любит руками соображать, Владимир - гуманитарий, рисует, поет.

Однажды, сидя на кухне (самое сокровенное место в русской квартире, располагающее к душевному общению), Татьяна обняла сына и предложила: "Подпевай!" И они запели песню из "Приключений электроника":

Вздымаясь выше ели,

Не ведая преград,

Крылатые качели

Летят, летят, летят...

Кухня с газовой плитой, шкафом и старым, назойливым телевизором куда-то исчезла. Тяжелые, шлакоблочные плиты дома расступились - в целом мире были только трое: мать, сын и песня.

Хорошую песню написал Евгений Крылатов.