Поезд медленно набирал ход. Дымный промышленный пейзаж Свердловска постепенно оставался позади. Через замерзшее окно вагона Иван Семенович долго разглядывал исчезающие строения городских окраин. Кто знает, вернется ли он сюда?

Устроившись в купе у окна, раскрыл газету. Не читалось. Мысли вновь и вновь возвращались ко вчерашнему заседанию бюро Уралобкома, на котором было принято решение откомандировать в недельный срок прокурора Свердловской области И. С. Герасимова в распоряжение наркомата юстиции РСФСР.

Уже в который раз в мыслях он невольно возвращался к четырем проведенным здесь годам работы в должности прокурора области. Нет, особых изъянов в своей деятельности он не находил. Чем же тогда вызвана такая спешка?

За окнами вагона опускалась ночь. Проводница, давно поглядывавшая на еще молодого, но не по годам серьезного и задумчивого пассажира в интеллигентных очках, предложила ему чай. Отказавшись, Иван Семенович улегся и снова погрузился в мысли. Поезд должен проследовать через маленькую станцию Агрыз, а оттуда и рукой подать до Ново-Спасска... Вспомнив родное село, Иван Семенович оживился, встал и сел у окна. Воспоминания нахлынули сами собой.

Детство его прошло в волостном селе Ново-Спасск Мензелинского уезда Уфимской губернии. Предки Ивана Семеновича, выходцы из Симбирской губернии, переселившись сюда еще в начале XVIII века, деревню назвали Новый Бусеряк, по названию соседнего села Старый Бусеряк, основанного еще в середине XVII века на берегу одноименной речки крестьянами из Нижегородской губернии.

Для Нового Бусеряка была выбрана красивая и живописная местность вдоль реки Ирня (Лесной Зай), правом притоке реки Степной Зай, недалеко от старинной русской крепости Заинск. С 1842 года, когда местным помещиком К. А. Левашовым в Новом Бусеряке была построена церковь во имя Святого Спаса Нерукотворного Образа, село стало называться Ново-Спасском.

Как и все его сверстники, в детстве Иван ходил в ночное, в жаркие летние дни купался в пруду, враждовал с пацанами из соседнего села Малый Бусеряк и участвовал в драках и потасовках против мальчишек нижнего конца Ново-Спасска. Вспомнив эти баталии и стычки, а также то, как жители нижнего конца несколько лет судились с барином Мельгуновым из-за воды, которую последний, выкопав пруд, отвел к своей мельнице, Иван Семенович улыбнулся - такими наивными и безобидными казались теперь эти детские драки и судебная тяжба из-за воды по сравнению с делами, которые уже много лет проходили через прокурора Герасимова.

Семен Кузьмич Герасимов, отец троих детей - Ивана, Василия и Марии, как и его родной брат Гаврила Кузьмич,- имел здесь давние и крепкие корни. Их отец, Кузьма Герасимов, переселился сюда еще совсем молодым, в числе первых. По местным меркам, оба брата Герасимовых имели крепкие хозяйства: по две рабочие лошади, по 40-50 десятин земли, домашний скот, крепкие постройки.

Один из немногих грамотных крестьян в селе, Семен Кузьмич работал писарем в волостном управлении. Старенькую трехклассную земскую школу в Ново-Спасске, построенную в 1864 году возле имения Левашова, хозяин которого постоянно проживал в Петербурге, старательный Иван закончил с отличием. Еще долгие годы учительница Ксения Афанасьевна Харламова и законоучитель отец Суздальский ставили его в пример другим ученикам.

Пользовавшийся большим авторитетом и уважением среди сельчан Семен Кузьмич устроил Ивана в Уфимскую мужскую гимназию. Родной дом на высоком берегу Ирни Иван теперь навещал редко. Как ни старался Семен Кузьмич обеспечить учебу сына, средств все же не хватало. А в один из редких приездов в Ново-Спасск не по годам серьезный Иван удивил отца, заявив, что после гимназии намерен ехать в Казань поступать в университет, на юридический факультет. Еще больше удивился Семен Кузьмич, узнав, что сын подрабатывает репетиторством и копит деньги для поступления в университет.

Всегда выделявший Ивана среди других своих детей Семен Кузьмич, сразу же представив сына важным городским барином, поддержал это намерение.

Так, совмещая учебу в старших классах Уфимской гимназии с репетиторством, что в общем-то широко практиковалось в те годы, старательный и прилежный юноша постепенно приобретал очень важный и необходимый опыт общения с людьми. Впоследствии это сыграло огромную роль на его жизненном пути.

Поезд, то замедляя ход, то стараясь наверстать упущенное время, тащился через заснеженные просторы Предуралья. Мысль хоть ненадолго навестить по пути в Москву в Ново-Спасске дядю, Гаврилу Кузьмича, была навязчивой - ведь неизвестно, что его ждет в Москве. Однако привыкший во всех жизненных ситуациях поступать обдуманно и хладнокровно, Иван Семенович отчетливо понимал, что еще не скоро он увидит родные края.

Подрабатывая в старших классах гимназии репетиторством в семьях уфимских купцов из татар и башкир, гимназист Иван старательно изучал их языки, чем вызывал удивление и насмешки как у сверстников-гимназистов, так и своих учителей.

Окончив в 1914 году уфимскую гимназию, в том же году он неожиданно легко поступил на юридический факультет Казанского университета. Впрочем, так ли легко это ему далось? Отцу его пришлось продать одну из лошадей и надолго сдать в аренду половину своего земельного надела. Сам Иван от изнурительной подготовки к экзаменам похудел, замкнулся в себе.

В Ново-Спасске над ним в то лето открыто посмеивались. Сын управляющего левашовским имением Туркова, Дмитрий, штабс-капитан русской армии, и поручик Унгвицкий, гостивший у него, потешались над стараниями Ивана. Разговоры в селе о том, что сын Семена Герасимова поедет в Казань учиться на барина, их очень веселили.

Начало занятий в университете совпало с началом войны с Германией. Часть студентов, жалея убитого в Сараево эрцгерцога Фердинанда, во всем винила социалистов. Другие, особенно юристы, начитавшиеся работ Гуго Гроция и Макиавелли, доказывали, что раз Германия агрессор, то война со стороны России справедливая. В такой войне, считали они, все средства хороши, и призывали расправиться со всеми немцами в Казани.

Брожение среди студентов особенно усилилось в начале 1918 года. Во всех аудиториях жарко спорили о политике. Ругали всех - и царя, и кайзера Вильгельма, и генерала Брусилова. Особенно накаляли студентов юрфака слухи о том, что партия большевиков и их вождь Ленин являются тайными союзниками Германии.

Студент четвертого курса Иван Герасимов в эти споры и разговоры не вступал. Он продолжал заниматься с прежней прилежностью, хотя занятия теперь часто срывались. К этому времени он уже прилично владел немецким и французским языками.

Однако наблюдая эти споры и рассуждения, он почему-то все чаще вспоминал слова своих земляков - штабс-капитана Дмитрия Туркова и поручика Унгвицкого. Тая на них обиду за насмешки, в глубине души он все это время чувствовал, что они чем-то ему нравились. От них Иван не раз слышал, что социалисты погубят и Россию, и царя, и русскую веру.

На этом месте воспоминаний Иван Семенович усмехнулся. Нет же, Россия жива, и не кто-нибудь, а большевики руководят ею. А чего добились штабс-капитан Турков и поручик Унгвицкий, в 1920 году вошедшие с колчаковским полком в Заинск, а позже, в тот же голодный двадцатый год, поддержавшие мятеж "вилочников" в родных местах против Советов? В 1921 году уже ставший к этому времени подполковником колчаковской армии Дмитрий Турков и штабс-капитан Родион Унгвицкий были расстреляны чекистами где-то под Самарой.

Однако, вспомнив все это, как и раньше, Иван Семенович никакого чувства своей правоты не испытал. Он снова, в который уже раз, удивился, поймав себя на том, что ему искренне жаль этих когда-то веселых, любивших Россию и царя односельчан. Именно такими запомнились они ему в момент их последней встречи на берегу Мельгуновского пруда в Ново-Спасске летом теперь уже далекого 1914 года. Как же так? Ведь они действительно любили Россию, воевали за нее в первую мировую, четыре года проведя в окопах на передовой ...

А вдруг их слова окажутся пророческими? Ведь в прошлом, 1929, году с началом коллективизации, жители Ново-Спасска прислали ему в Свердловск письмо, прося заступиться - у многих из них отобрали "не токмо последнюю лошадь и корову, а паче и имущество для колхоза". Вспомнив эти слова из письма, Иван Семенович поежился. Не всегда, видимо, все хорошо продумывается "башмачниками"...

Это слово, впервые услышанное им от штабс-капитана Туркова тем же летом четырнадцатого года в отношении социалистов и теперь внезапно пришедшее ему на ум, испугало Ивана Семеновича. Нет, он служит только закону и обязан эти законы проводить в жизнь, кем бы они ни были установлены.

Ну и что "башмачники"? На сегодня они олицетворяют сильную и вполне легитимную власть в России, хотя... и не всегда законно. Продразверстка, например, сопровождавшаяся массовыми насилиями, та же коллективизация...

Иван Семенович, сняв очки, протер их платком. Да, видимо, не уснуть сейчас. До Агрыза, откуда зимой вел санный путь в Ново-Спасск, еще далеко, успеется поспать. Но воспоминания уже разбередили душу. От них веяло какой-то острой болью и грустью, невосполнимой утратой чего-то дорогого. Сон не шел.

Его отец Семен Кузьмич несколько лет назад переехал в Челябинск, забрав с собой уже взрослых и самостоятельных детей, сына Василия и дочь Марию. Василий часто писал старшему брату в Свердловск. Из его последнего письма Иван Семенович узнал, что построенную когда-то барином Левашовым церковь в Ново-Спасске местные активисты уже не раз пытались снести. Однако могучая старинная кладка и литая из чугуна ограда каждый раз не поддавались. А служба в церкви, хотя уже шел 1930 год и почти все церкви и мечети в округе были разрушены или переделаны под амбары и школы, все еще продолжалась.

Иван Семенович удивился вновь - у него в глубине души, коммуниста с 1919 года, эта весть, помнится, вызвала тогда какое-то непонятное удовлетворение. Вспомнилось свое ответное письмо в Челябинск. Иван Семенович написал, что раз здание церкви такое крепкое, оно еще послужит. Нет, он абсолютно не придавал какого-либо значения этим словам тогда. Но если бы знать, чем они обернутся для него спустя шесть лет...

А пока 36-летний прокурор Свердловской области Иван Семенович Герасимов даже в мыслях не допускал, что слова о крепкой Ново-Спасской церкви в дальнейшем могут сыграть в его судьбе какую-то роль. Ощущая какую-то смутную тревогу из-за неожиданной и поспешной командировки в Москву, "в распоряжение Минюста", путаясь в мыслях и тщетно пытаясь уснуть, Иван Семенович строил догадки. А может, это новое назначение?

Тщательно взвесив все за и против, он решил, что все же следует, видимо, ожидать нового назначения: он опытный прокурор, притом с восьмилетним стажем руководителя, с университетским образованием. Таковых в его среде вообще-то было не так уж и много. В Москве, в наркомюсте, его хорошо знают и считаются с его мнением: ведь после Башкирии и Вятки Свердловская прокуратура была уже третьей, которой он руководил.

Эти мысли успокоили душевную тревогу. Иван Семенович мысленно вернулся в далекий 1918 год. Поблескивая в полумраке купе стеклами очков, он продолжал неподвижно сидеть, уставившись в темень проносящейся за окном зимней ночи.

Осенью 1918 года из-за полыхавшей кругом гражданской войны занятия в университете прекратились. Иван искренне верил, что все это временно, занятия скоро возобновятся, и он сумеет закончить последний пятый курс. С юных лет деятельный и настойчивый, привыкший к напряженной работе, он поначалу растерялся.

Решение поехать в Уфу и заняться репетиторством пришло в Ново-Спасске. Однако уезжал он оттуда с тяжелым сердцем: односельчане, когда-то все одинаковые, на его взгляд, теперь почему-то разделялись на богатых и бедных. Слухам о том, что Советы у всех все будут отбирать, никак не хотелось верить. Давний друг отца, Герасим Фомич Пронин, ставший председателем сельского Совета, долго пытался убедить Ивана "записаться в Советы" и остаться в селе.

В Уфе, куда 24-летний Иван Семенович приехал в октябре 1918 года, ситуация ничем не отличалась от казанской. Те же митинги и красные знамена, листовки почти на всех столбах, солдаты на улицах с красными бантами и повязками. Особенно не понравились всеобщий беспорядок и суматоха кругом.

Вопреки своим ожиданиям работу он нашел быстро. Интеллигентная внешность, владение немецким и французским языками, к тому же его вполне сносный татарский язык понравились в первой же семье.

До июля 1919 года, упорно не замечая хаоса и разрухи в городе, Иван Семенович работал репетитором. К этому времени это был уже женатый, выглядевший не по годам солидным, молодой человек, чуравшийся разговоров о политике. Однако все в его жизни очень скоро круто изменилось.

Несмотря на сумятицу в городе, вызванной близостью войск Колчака, гражданской войной и просто еще недостаточно укрепившейся властью Советов, Иван Герасимов был уже известным в городе человеком. Интеллигентного и сдержанного юриста, по слухам окончившего университет, уже весной 1919 года пригласили на работу в Уфимскую ЧК. Но после первой же беседы с председателем ЧК Сулейманом Мурзабулатовым Иван Семенович понял, что сюда его на службу не возьмут. Не поверив в его крестьянское происхождение, что почему-то больше всего интересовало ЧК, они, похоже, не поверили ни одному его слову. Для них, не являющийся коммунистом юрист, от которого, по их мнению, веяло барскими манерами, а значит, и скрытой контрреволюционностью, казался чуждым и непонятным.

Вскоре Иван Семенович был мобилизован в Красную Армию и его назначили начальником политотдела Уфимского военного комиссариата. Вступив в августе 1919 года в ВКП(б), он с присущей ему прилежностью и усердием отдался новой работе. Представленный до этого самому себе, уходивший от всяких разговоров о политике и партиях, взвешенный в словах и поступках Иван Семенович оказался в гуще людей и событий, которых он до этого сознательно избегал.

Из-за его образованности и эрудиции, сдержанности и хладнокровности в словах и поступках многие поначалу воспринимали его как высокомерного и самодовольного представителя ушедшего мира. Но его реальные дела, а особенно выработанные им в себе за годы напряженной учебы самообладание, аккуратность и целеустремленность в работе постепенно все расставили на свои места.

Очень скоро, уже в декабре 1919 года, Иван Семенович стал заместителем начальника политуправления Приуральского военного округа. В январе 1921 года он был откомандирован в распоряжение Уфимского губернского СНК и назначен заведующим губернским комитетом политического просвещения.

Напряженная работа, бесконечные совещания и съезды почти не оставляли времени для семьи: жены, маленького сына и тещи. В родном Ново-Спасске он не был уже три года. Тянуло повидать родителей. Между тем из Ново-Спасской волости, которая, как и весь Мензелинский уезд, в начале 1920 года еще входила в Уфимскую губернию, порой доносились тревожные и непонятные вести.

Прошлогоднее восстание "Черного орла", охватившее все Поволжье и Оренбуржье, устроило почему-то свой штаб в Ново-Спасске, хотя из села, по слухам, в нем участвовали немногие. Все это настораживало - ведь Иван Семенович уже хорошо знал, как поступают чекисты с контрреволюционерами, противниками Советов.

Как заведующий Губполитпросветом он присутствовал и выступал на всех совещаниях и съездах. И вот на губернском съезде Советов Иван Семенович встретил односельчанина Герасима Фомича Пронина, председателя сельского Совета. Хотя в их последнюю встречу в Ново-Спасске в 1918 году они расстались почти врагами, так как Иван Семенович не пожелал помогать Пронину утверждать новую власть в селе, теперь они были искренне рады друг другу.

Драматические события в родном крае, о которых поведал ему Герасим Фомич, лишь усилили желание Ивана Семеновича съездить в Ново-Спасск. События действительно были одно драматичнее другого. В прошлом голодном 1920 году безлошадные крестьяне села, каковых, кстати, было не более 30 человек, заручившись поддержкой местной ЧК, попытались отобрать имущество у односельчан, имевших более крепкие хозяйства. В кровавой потасовке несколько человек было убито. Отобрали последнюю лошадь и весь земельный надел также у отца Ивана Семеновича.

Вскоре все это привело к новым кровавым событиям. Заблудившийся вьюжной зимней ночью продотряд из Уфы был захвачен в плен белогвардейским полком подполковника Туркова, и повстанцы перекололи всех продотрядовцев вилами. Но скоро в село вошли красные и расстреляли многих участников кровавой расправы той декабрьской ночи. Не участвовавшего в этих событиях Семена Кузьмича спасло лишь то, что его сын Иван, как сообщил красноармейцам Герасим Пронин, "состоит начальником при губернском СНК".

...Мерно постукивая на стыках рельсов, поезд мчался сквозь ночь. Подавив в себе гнев и возмущение как поступком своих односельчан-"вилочников", так и действиями отрядов продразверстки, Иван Семенович окунулся в воспоминания о своей прокурорской деятельности в Башкирии. На эту стезю, абсолютно новую и пока малопонятную для уфимских губернских властей, он пришел с первых дней основания нового органа - прокуратуры.

После года работы в Губполитпросвете, в январе 1922 года, Иван Семенович был назначен заведующим губернским отделом народного образования. Год этот выдался чрезвычайно тяжелым для Ивана Семеновича. А начался он с памятного январского совещания в Белебее членов Губкомпомголода, заместителем председателя которого он являлся.

Мнение Герасимова на совещании о том, что недопустима полная конфискация зерна у крестьян - иначе весной им нечего будет сеять - и что это лишь повлечет новое социальное противостояние, а также обострит ситуацию с голодом, всеми членами комитета было встречено в штыки. Иван Семенович тут же, без обиняков, был обвинен в контрреволюционности. Однако выдержка и самообладание, убедительная логика в словах коммуниста Герасимова сделали свое дело. Конфискация хлеба хоть и была проведена, но не столь жестко. Видимо, только поэтому дело не дошло до "вилочного" бунта, как в Мензелинском уезде. А ситуация была крайне напряженной - большинство белебеевских крестьян, по словам членов Губкомпомголода, "к интересам голодающего населения было настроено резко контрреволюционно".

14 июня 1922 года произошло слияние Малой Башкирии с Уфимской губернией. А уже 18 июня постановлением высшего органа новой автономной республики - Башкирским Центральным Исполнительным Комитетом Советов, Иван Герасимов был утвержден народным комиссаром юстиции.

С первых же дней деятельности на посту наркома Иван Семенович взялся за организацию работы и структуры наркомюста. Однако в Стерлитамаке все еще продолжал действовать нарком уже упраздненной Малой Башкирии Кузьмин. С большим трудом, лишь после вмешательства председателя БашЦИКа М.Халикова, удалось обеспечить приезд в Уфу Кузьмина для слияния его аппарата с ведомством Герасимова.

Весть о "контрреволюционном саботаже" Кузьмина быстро облетела все центральные учреждения новой республики. Первым на это откликнулся нарком ГПУ Воленберг, тут же предложив арестовать "неразоружившегося мелкобуржуазного элемента". Однако наркомюст Герасимов был иного мнения. На экстренном заседании ЦИК он предложил назначить Кузьмина своим заместителем. Резко негативно оценив это мнение, Воленберг заявил, что наркомюст Герасимов "идет против интересов трудовых масс и партии". Однако, за исключением Воленберга, предложение Герасимова было поддержано всеми членами ЦИК.

Но трудности еще только начинались. Декретом Президиума ЦИК РСФСР с 1 августа 1922 года в стране вводился институт прокуратуры. Рискуя получить клеймо контрреволюционера и саботажника, Иван Семенович с большим трудом убедил членов ЦИК отсрочить учреждение органов прокуратуры на территории Башкирской Республики до 1 сентября 1922 года, поскольку никакая подготовительная и разъяснительная работа не была проведена. Взвешенным и грамотным доводам единственного юриста среди членов БашЦИКа вняли. 12 августа ЦИК издал Декрет о введении института прокуратуры в Башкирии с 1 сентября 1922 года.

Оставаясь в должности народного комиссара юстиции, с 1 сентября Иван Семенович приступил к исполнению обязанностей прокурора Башкирской Республики. Вопрос о кадрах встал сразу же со всей остротой. Нужны были не столько юристы, которых как раз и не было, а просто грамотные и честные работники. С большим трудом и невероятным напряжением удалось сформировать первый состав прокуратуры Башкирии из трех отделов. Возглавив сам один из отделов, начальниками других он назначил бывшего чекиста Павла Пальгова и латышского коммуниста Владимира Гольма, когда-то обучавшегося в Петербургском Императорском университете на филолога. Согласившись с предложением ГПУ, Пальгова он назначил своим заместителем.

Поезд замедлил ход. Иван Семенович с волнением стал вглядываться в проплывавшие мимо заснеженные ночные пейзажи Прикамья. Скоро должен быть Агрыз, от которого до Ново-Спасска чуть больше ста верст...

Вот и станция. Так и есть, это Агрыз. Нет, ожидание увидеть кого-либо из сельчан на подводах не оправдалось. Даже санный путь в сторону Заинска, похоже, уже давно замело снегом. Иван Семенович с сожалением снова улегся и вернулся к воспоминаниям.

В первые же месяцы работы в должности прокурора Башкирской АССР он столкнулся с невероятными трудностями административного и организационного характера. Порой они казались вообще неразрешимыми: ведь никакого опыта прокурорской работы ни у него самого, ни у его помощников - вообще ни у кого не было. Со свойственными ему аккуратностью и обстоятельностью как прокурор республики Иван Семенович приступил к упорядочению деятельности судов, милиции и ГПУ.

Теперь, по прошествии восьми лет, размышляя в ночном поезде о первых месяцах работы, он отчетливо понимал, что по сути он тогда взялся за невыполнимую задачу. Его стремление обеспечить с первых дней правильное исполнение законов судами, милицией и особенно органами ГПУ было наивной мечтой.

Не обходилось и без курьезов. Помнится, на одном из совещаний, говоря о соблюдении норм УПК милицией, он употребил выражение "авгиевы конюшни". Многие из присутствующих восприняли это как личное оскорбление. Ивану Семеновичу пришлось кратко ознакомить их с подвигами Геракла. После этого председательствующий вполне серьезно предложил проголосовать за "организацию соревнования против авгиевых конюшен"...

Руководители судов, органов милиции и ГПУ, в основном состоящие из людей малограмотных, не понимая задач и статуса прокуратуры, к деятельности молодого органа надзора относились откровенно скептически. Некоторые из них, игнорируя протесты и указания прокурора Башкирии, иногда сами пытались давать ему указания, за неисполнение которых грозили... арестом.

Но все же, невзирая на все трудности и препятствия, уже в первые месяцы было сделано немало. Разъяснительные инструкции, циркулярные письма и распоряжения прокурора республики Герасимова, его титанические усилия "по установлению закономерности в работе всех учреждений", то есть общенадзорная деятельность, наконец изменили отношение населения и учреждений к новому органу. К тому же получить чрезвычайно опасный в те годы ярлык "саботажника и контрреволюционера", который тут же давался органами ГПУ нарушителю закона после информации об этом прокурора республики на заседании ЦИК, никто не хотел.

Ранее зачастую пренебрегавшие нормами уголовно-процессуального кодекса следователи и дознаватели в борьбе за революционную законность даже развернули в духе времени соревнование "за лучшее революционное исполнение норм УПК". Всю огромную общенадзорную деятельность осуществлял сам прокурор республики. В течение 1922-1923 годов, проявив незаурядную в ситуации тех лет смелость и принципиальность, он опротестовал и добился отмены пяти постановлений СНК Башкирии.

Было уже далеко за полночь. Сон все не шел. Иван Семенович, то и дело по привычке, без надобности протирая очки, продолжал анализировать свою прокурорскую деятельность в Башкирии. Принимались ли им как прокурором республики ошибочные решения?

Да, они, конечно же, были. Вспомнилось дело члена ЦИК Башкирской Республики Сулеймана Ишмурзина, осужденного Ревтрибуналом БАССР за должностное преступление. Его ходатайство о помиловании на заседании ЦИК было удовлетворено. Все доводы и аргументы прокурора Герасимова, высказанные против этого, членами ЦИК были отклонены. Однако, по мнению Ивана Семеновича, это было грубейшим нарушением революционной законности, поэтому, невзирая на недовольство и насмешки участников заседания, он стоял на своем. Наконец его слова, сказанные на латыни, а затем на русском, "пусть рушится мир, но свершится правосудие", вызвали веселое оживление и, похоже, очень понравились членам ЦИК и присутствующим. Ходатайство Ишмурзина, осужденного к десяти годам с поражением в правах, было отклонено.

Вправе ли он был лишать осужденного права на помилование? Ведь полномочия ЦИК были вполне легитимны...

Прервав тяжелые воспоминания, Иван Семенович грустно улыбнулся и привычно стал протирать очки, вспомнились слова некоторых членов ЦИК, высказанные ему после заседания. Одни наивно удивлялись, что "римские буржуи тоже были за революционную законность". Другие искренне спрашивали, неужто уже в Древнем Риме были юристы и прокуроры? Раз они выступали за революционную законность, нельзя ли их относить к пролетариату?

Однако не все получалось у прокурора Герасимова. Башкирия как республика в составе России была учреждена по договору с центральной Советской властью. Поэтому с первых же дней на своем посту Иван Семенович ощутил двойственность своего статуса. Так, осенью 1922 года, согласно указаниям ЦИК РСФСР, на заседаниях ЦИК БАССР неоднократно рассматривался вопрос об отчуждении части восточных территорий Башкирии, так называемой промышленной зоны, Челябинской области.

Трудно пришлось Ивану Семеновичу. От коллег он опять слышал упреки о своей "отчужденности к интересам трудового народа Башреспублики". Да, письменные ходатайства населения отходящих к Челябинской области кантонов об их желании административно подчиняться БАССР он учитывал. Однако интересы соблюдения революционной законности и служебный долг требовали от него неукоснительного обеспечения исполнения циркуляра ЦИК РСФСР.

Многочасовые заседания ЦИК БАССР 21 и 23 августа и 4 сентября 1922 года проходили чрезвычайно напряженно и нервно. При этом всех интересовало мнение прокурора Башкирии. Некоторые члены ЦИК - Янтурин, Валитов, Ханов и другие, возмущаясь, что прокурор Герасимов "не болеет за политико-экономические интересы республики", даже потребовали от него признания незаконности передачи территорий Челябинской области.

Прокурор республики предложил соломоново, по его словам, решение - волости с преимущественно башкирским населением должны остаться в БАССР, а горнозаводская зона с преимущественно русским населением должна быть отчуждена Челябинской области. Но это лишь подлило масло в огонь... Наконец все же приняли предложение прокурора и наркомюста Герасимова. С небольшими изменениями центральным правительством это решение было утверждено.

Было и множество других острых проблем. В частности, руководством Башкирии, как республики национальной, перед всеми наркоматами Москвы остро ставился вопрос об обеспечении всех учреждений национальными кадрами. Наиболее радикальная часть местной интеллигенции чрезвычайно болезненно реагировала на любые кадровые перемещения, сводя все, как правило, к одному национальному вопросу. На заседаниях ЦИК несколько раз предлагалось "провести решительную коренизацию аппарата прокуратуры". Впрочем, авторитет прокурора Герасимова в республике был достаточно высок, поэтому в конце 1922 года он все же сумел разъяснить членам ЦИК БАССР, что законность никак не должна зависеть от национальности прокурорского работника. Но по другим проблемам обеспечения революционной законности позиция прокурора Герасимова не всегда находила понимание его коллег. Иван Семенович вспомнил дело Ухова.

14 ноября 1922 года на заседании Президиума ЦИК республики под председательством Х. Кушаева рассматривалось ходатайство бывшего полицейского урядника из Бирска Харлампия Ухова о восстановлении его в правах гражданства. Доложив членам Президиума ЦИК суть дела, Иван Семенович высказал предложение удовлетворить ходатайство. Однако в своем мнении он оказался один.

А доводы его оппонентов, не имея правового обоснования, в основном исходили из предвзятых эмоций: ну и что закон дозволяет это, ну и что объективность и гуманность советских законов? Тогда нужно вернуть все права и колчаковцам, атаману Дутову, а также всем другим контрреволюционным элементам!

Но, выслушав безупречные по логике доводы прокурора, исходящие из конкретных норм действующих законов, оппоненты все же согласились с ним. Иван Семенович тогда получил душевное удовлетворение.

Теперь, размышляя об этом в полутемном вагоне ночного поезда, он пришел к другому мнению. Было очевидно, что из неторопливо и обстоятельно изложенных им доводов его оппоненты вняли лишь последнему, самому незначительному. Именно поэтому, понимая его неправовой характер, прокурор изложил его последним. Довод заключался в том, что удовлетворение ходатайства бывшего полицейского урядника, возможно, привлечет на сторону рабоче-крестьянской власти многих других деятелей царских органов управления, которые сейчас затаились и, возможно, готовятся к контрреволюционным выступлениям.

Мысли Ивана Семеновича переключились на другие эпизоды его работы в Башкирии. О том, что дело Ухова впоследствии в его судьбе сыграет роковую роль, анализируя события в ночном поезде, он, конечно, никак не догадывался...

В сентябре 1922 года встал вопрос о привлечении к ответственности начальника Башглавмилиции Насырова, начальника столичной милиции Мухамедьярова и других, совершивших убийство арестованного. Шестого сентября прокурор республики, доложив членам Президиума ЦИК, проходившего под председательством Ш. Худайбердина, обстоятельства дела, заявил ходатайство о даче разрешения на привлечение члена ЦИК Насырова к уголовной ответственности.

Однако доводы прокурора в доказательство вины Насырова не возымели действия. Он происходил из "беднейших слоев трудового крестьянства", с малых лет батрачил, имеет "устойчивую классовую вражду ко всем контрреволюционным элементам", в партии с 1917 года... Так считали почти все присутствующие и члены Президиума ЦИК.

Посыпались упреки и обвинения уже в адрес самого прокурора, который "сознательно игнорирует мнение подавляющего большинства Президиума ЦИК...", "...чрезмерно следует буржуазной правовой морали о всесильности прокурора и закона", "политически недальновидно пользуется обязанностями наркомюста и прокурора".

Иван Семенович пошел на крайний и рискованный для себя шаг. Он кратко изложил норму права об ответственности за пособничество тяжким преступлениям. Далее, напомнив членам Президиума ЦИК уже знакомый тем постулат древнеримских юристов о правосудии, он заявил, что они берут на себя ответственность перед трудовым народом и Советской властью в том, что преступления из разряда подобных в дальнейшем вообще не будут совершаться. А если таковое будет совершено, заключил прокурор Герасимов, действия членов Президиума по защите Насырова будут... контрреволюционными.

Возымело. Но вновь, как в деле Ишмурзина, последний довод, не являвшийся с правовой стороны безупречным, более того, рискованным и опасным для самого прокурора, оказался решающим.

Впрочем, вопросы, связанные лишь с правовой стороной деятельности народного комиссара юстиции и прокурора республики, для Ивана Семеновича не были непреодолимы. Большие проблемы и трудности заключались в другой, не юридической, а рутинной, административно-хозяйственной и организационной стороне, отнимавшей основную часть рабочего времени. Перспектив же улучшить состояние дел в этой области Иван Семенович не видел.

Центральные органы власти республики, партийные и многочисленные общественные организации, деятельность которых неизменно имела острую политическую направленность, постоянно проводили - а на взгляд прокурора Герасимова чересчур часто - совещания, съезды, семинары, слеты, конференции. На них, по сути, в основном говорилось почти об одном и том же. Наркома юстиции и прокурора республики Герасимова руководители всех этих организаций считали обязанным не только присутствовать, но и всегда выступать на них.

Помимо всего этого, он являлся редседателем Коллегии Высшего Судебного Контроля республики, председателем Коллегии Башнаркомюста, председателем Коллегии Верховного Трибунала, членом Совнаркома, членом обкома партии. Кроме того, с первых же дней деятельности в должности наркомюста Башкирии ему, и только ему, поручались все доклады о международном положении. Притом не только в названных органах власти, но и вообще на всех общественно-политических собраниях. Все члены ЦИК и СНК БАССР почему-то считали, что для чтения доклада о международном положении владеть иностранным языком обязательно. Поэтому знание Иваном Семеновичем немецкого и французского, а также татарского языков, что, кстати, поначалу всеми воспринималось с подозрением (знает языки - значит, из бывших), обязывало его к этому.

Постоянной головной болью и трудноразрешимой проблемой была нехватка кадров и средств. В вопросе подбора кадров, правда, очень помогало знание татарского языка. Но, увы, это, конечно, не могло смягчить всю остроту проблемы, и после отъезда из Башкирии эти вопросы столь же остро стояли как в Вятской губернии, так и в Уральской области.

На этом месте воспоминаний Иван Семенович, как всегда, когда он был с чем-то не согласен и собирался возражать, сняв очки, стал протирать их платком. За окном показались огни большого города. Подъезжали к Казани. Многие пассажиры, собираясь выходить, уже готовили узлы и чемоданы. Иван Семенович, отвернувшись от окна, прилег - Казань и воспоминания о студенческих годах в последнее время почему-то навевали какую-то щемящую грусть...

Мысли опять понеслись к прошлому. Кадры и средства... Они были неотвязной головной болью наркома юстиции и прокурора и в Уфе, и в Вятке, и в Свердловске. Однако теперь Ивану Семеновичу было ясно, что более всего трудным этот вопрос был в Башкирии.

Здесь требовались не только кадры, хотя бы с минимальными юридическими знаниями, но также и национальные кадры из татар и башкир. Таковы были установки центра и Башкирской Республики. Юристы из татар и башкир были чрезвычайной редкостью в первый год работы Герасимова прокурором. Впрочем, их не прибавилось и позже...

Иван Семенович вспомнил, как буквально через месяц работы прокурором республики он вынужден был назначить секретаря прокуратуры Валентина Батурина следователем по важнейшим делам отдела прокуратуры наркомата юстиции. К счастью, он не ошибся в нем. А сколько промахов было допущено при других подобных назначениях?

Но труднее всего было заставить следователей, судей, работников дознания соблюдать все процессуальные нормы. Хотя это еще было полбеды. Некоторые из таких следователей и помощников прокурора, не проработав и года, сами совершали должностные, а то и более тяжкие преступления...

Всей огромной работе прокурора республики по разъяснению законодательства, роли, статуса и значения прокуратуры после таких случаев наносился трудновосполнимый урон.

Отсутствие средств на обеспечение нормальной деятельности наркомата юстиции и его отдела прокуратуры являлось не только острейшей и труднейшей проблемой, но и сильно угнетало интеллигентного Ивана Семеновича. Он видел, что в других наркоматах эта проблема почему-то стояла не столь остро. Приходилось идти на унизительные для наркома юстиции и прокурора республики шаги - брать средства в других наркоматах или в милиции в долг, а иногда использовать и личные средства.

Вспомнилось, что 18 ноября 1922 года следователь по важнейшим делам прокуратуры республики Букин должен был выехать в п. Альшеево Альшеевской волости Белебеевского кантона для расследования на месте убийства Сергея Зарубина. Деньгами ни минюст, ни его отдел прокуратуры не располагали. Иван Семенович выдал Букину 8 тысяч рублей из личных средств. Это был далеко не единичный случай. Впрочем, тогда то тяжкое преступление было раскрыто за десять дней.

Достав платок, Иван Семенович снова стал протирать очки. Правильно ли он поступал? Ответа он не находил и сейчас, поэтому, как всегда, когда ему вспоминались эти случаи, проснулось острое чувство вины перед семьей - женой, сыном и тещей.

Особую проблему составляли громоздкие отчеты, которые необходимо было ежемесячно направлять в Центральный Исполнительный Комитет Башкирии. Перечень обязательных вопросов спускали из аппарата ЦИК. За отсутствием подготовленных кадров и низкой квалификации имеющихся работников эти отчеты Иван Семенович обычно, засиживаясь до поздней ночи, составлял сам на 10-12 страницах. Собственноручно писались им и приказы, распоряжения, порой даже и командировочные удостоверения и масса других рабочих документов наркомата юстиции и прокуратуры.

Все переменилось неожиданно. Более чем через год работы народным комиссаром юстиции и прокурором Башкирской АССР, в декабре 1922 года, Иван Семенович был назначен прокурором Вятской губернии.

Отъезд запомнился надолго.

Все члены правительства Башкирской АССР, в кулуарах любившие часто употреблять особо понравившееся им, но переиначенное на свой лад латинское выражение прокурора Герасимова "мы разрушим мир, но сохраним правосудие", были единодушны. Иван Семенович необходим Башкирской Республике как прокурор. Но обращение членов ЦИК БАССР и СНК в обком партии с просьбой оставить Герасимова на месте, поскольку с его отъездом "делу укрепления революционной законности и интересам трудового народа Башреспублики будет нанесен невосполнимый урон", обком ВКП(б) не поддержал. Новое назначение прокурора Герасимова было решением ЦК ВКП(б), которые на памяти Ивана Семеновича еще ни разу не оспаривались и не отменялись.

В последние дни перед отъездом Иван Семенович подолгу беседовал с прибывшим на его место из Саратовского губкома ВКП(б) Джианшахом Эседулловичем Галли. Он вовсе не удивился, узнав, что его последователь не имеет юридического образования. Однако его решительность и желание постичь все быстро внушали оптимизм.

Инструкции, наставления, передача по акту всего наркомата... Все это заняло несколько дней. А уезжать не хотелось.

Ивану Семеновичу казалось, что здесь, в городе его гимназической юности, а потом и зрелости, остается частица его самого. Однако, как все его соратники и современники, он давно уже привык к мысли, что если так решила партия - значит, это нужно трудовому народу, Советской республике.

Уже должно светать. От долгого сидения привычно заныла спина. Встав, Иван Семенович попытался разглядеть, что там, за окном. Казань уже позади, значит, севернее, недалеко отсюда лежит Вятская губерния.И снова прошлое придвинулось к нему. В мыслях он проделывал путь, пройденный им за три года работы в Вятке. Мысли путались, бежали вперед и снова возвращались к наиболее ярким, памятным событиям и делам.

Как и в Уфе, начинать здесь пришлось практически с нуля. Однако имелся уже накопленный опыт. Это позволило избежать больших ошибок. Тут Иван Семенович впервые для себя с удивлением обнаружил, что вятские воспоминания не так волнуют его, не вызывают ни грусти, ни сожаления.

Что ж, в Вятке действительно все сложилось несколько по-иному. Губернские совещания проходили здесь не так бурно, как в ЦИК Башкирии. С кадрами тоже оказалось проще - проблема национальности здесь практически отсутствовала. Однако с основными больными вопросами прокурорского надзора - соблюдением норм Уголовно-процессуального кодекса работниками милиции, судами, органами власти и ГПУ в Вятской губернии обстояло так же остро, как и в Башкирии.

Три года пролетели незаметно. В сентябре 1926 года, вот так же ночью на поезде, по внезапной телеграмме из ЦК ВКП(б), он отбыл в распоряжение ЦК.

Иван Семенович усмехнулся, протер очки и уселся удобнее. Тогда в поезде он уже знал, что будет назначен прокурором Уральской области. Помнится, что сидя вот так же, уставившись в окно, он думал о том, что от Свердловска не так уж и далеко до Уфы, при случае можно будет как-то съездить... Но, увы, в Уфу он так и не попал больше, хотя все четыре года работы в Свердловске не раз помышлял об этом. Что его тянуло в этот город, где всего лишь за год он пережил столько потрясений и переживаний, Иван Семенович не понимал до сих пор.

...В Москву поезд прибыл лишь на пятые сутки, с опозданием. Еще через несколько часов Иван Семенович получил новое назначение на должность заместителя прокурора РСФСР. Смутная и непонятная душевная тревога, томившая его в поезде всю дорогу, рассеялась.

Но на этот раз Иван Семенович недолго проработал в прокурорской должности. В декабре 1930 года заместитель прокурора РСФСР И. С. Герасимов был назначен управляющим делами Совнаркома РСФСР.

Все было позади. Теперь Иван Семенович занимался делом, которое хоть и не очень было ему по душе, но зато более спокойное. Хотя все же тянуло обратно на прокурорскую работу. Однако Иван Семенович интуитивно чувствовал, что сейчас не время для апелляций...

Он с удивлением стал узнавать, что, оказывается, кругом враги народа, которые проникли во все учреждения и советские органы для проведения подрывной работы. Хотя арестовывали их помногу, каждый день, выявляли их все больше и больше.

Не принимая всей душой эти аресты, Иван Семенович смутно осознавал, то здесь явно что-то не так. Однако, как и у всех его соратников, никаких основательных сомнений в правильности сталинской политики партии у него не было. Действительно, товарищ Сталин, безусловно, прав - по мере строительства социализма классовая борьба будет и должна обостряться. Процессы по делу Каменева и Зиновьева, троцкистов и бухаринцев, а также других разоблаченных врагов народа тому лишь подтверждение...

Твердая уверенность Ивана Семеновича в том, что перед партией и народом он чист, его биография безупречна, в нем была непоколебима.

Лишь однажды, в самом начале 1936 года, вести из Ново-Спасска омрачили настроение. В селе всех, кто когда-то работал у Туркова, управляющего имением Левашова, арестовали. Были арестованы и все родственники самого Туркова и его сына, подполковника колчаковской армии, штабс-капитана Унгвицкого, уроженца Ново-Спасской волости, расстрелянных чекистами в 1921 году, и многие другие жители села и всей бывшей Ново-Спасской волости, теперь уже Акташского района Татарской АССР.

Непонятно почему, но Ивана Семеновича очень встревожила весть о том, что в прошлом, 1935 году, Ново-Спасскую церковь наконец-то разрушили. Как там отец Суздальский, которого уважало все село? Если жив, то наверняка тоже арестован...

После этого все чаще и настойчивее он пытался представить себе Ново-Спасск без церкви на высоком берегу Ирни. Ничего не получалось. В воображении почему-то первым делом возникала церковь. В такие минуты Иван Семенович принимался нервно протирать очки и заставлял свои мысли переключаться на другое.

Вызов в НКВД летом 1936 года его ничуть не обеспокоил, лишь возникло желание помочь органам НКВД. Вспомнив, что неделю назад был арестован начальник одного из отделов аппарата Совнаркома, ранее работавший в управлении делами, в подчинении Герасимова, он окончательно укрепился в этом желании. Было очевидно, что в НКВД ему скажут: как же это вы, товарищ Герасимов, недоглядели рядом с собой врага народа?

Но на жену Ивана Семеновича это подействовало ошеломляюще. Не вернется... Она решила не пускать мужа. Уже взрослый, шестнадцатилетний, сын слушал отца, пытавшегося успокоить мать, и, боясь расплакаться, насупленно молчал. Сообщив им, что он скоро выходит в отпуск и они поедут в Ново-Спасск, а затем в Уфу, Иван Семенович торопливо ушел.

Шагая по двору, он спиной чувствовал взгляды жены и сына из окна, но, будучи в полной уверенности, что его пожурят и отпустят, не обернулся.

В НКВД на Лубянке Иван Семенович несколько часов просидел в ожидании вызова у кабинета следователя. Знавший эти уловки, он тем не менее утешал себя мыслью о том, что следователь наверняка оформляет какое-нибудь дело в суд. Что ж, можно и подождать, ведь решается чья-то судьба...

Наконец его вызвали. Слова следователя о том, что им про него все известно, так что пусть лучше признается сразу, кого он как агент немецкой и французской разведок завербовал, огорошили. Но тут же отлегло от сердца - его явно с кем-то перепутали.

Иван Семенович, сняв очки, быстро протер их и с укоризной посмотрел на молоденького сержанта НКВД: разве можно ошибаться и путать обвиняемых в таком серьезном деле? Что скажет надзирающий прокурор?

Однако дальнейшее повергло опытного прокурора Герасимова в шок. Ему вменялись в вину дружба и сотрудничество с колчаковскими офицерами Турковым и Унгвицким, бывшими жителями Ново-Спасской волости Мензелинского уезда Уфимской губернии. Кроме того, оказалось, что, работая прокурором Башкирии, он отстаивал интересы немецкой и французской разведок, систематически подрывал работу ЦИК Башкирии изнутри, не соглашаясь с мнением большинства коммунистов. Ставил в пример буржуазных римских юристов и действовал по их инструкциям, по заданиям вражеских разведцентров помог осудить членов ЦИК - коммунистов Ишмурзина и Насырова. В нарушение директивных указаний партии, отстоял на заседании ЦИК Башкирии чуждые интересы классового врага - полицейского урядника Ухова. Чтобы втереться в доверие трудовых масс, изучил татарский язык.

Помолчав, молодой следователь почему-то встал и с безразличным видом сообщил неопровержимые, по его мнению, доказательства, которые имелись уже давно. Недавно их подтвердили бывший заместитель прокурора Башкирии в 1922-1928 годах Павел Пальгов как агент немецкой разведки расстрелянный в Ленинграде, и Степанюк-Саковский помощник прокурора Башкирии расстрелянный как польский шпион.

Иван Семенович растерялся. Слов для ответа не находилось. В мыслях мелькнуло: донос... Попытался протереть очки. Руки не слушались.

Увидев, что Иван Семенович пытается что-то сказать, следователь выложил еще одно "убедительное доказательство". При обыске у его отца Семена Кузьмича Герасимова, арестованного в Челябинске, найдено письмо прокурора Свердловской области И. С. Герасимова, в котором он инструктировал членов своей подпольной антисоветской организации, что крепкие здания церкви еще должны и будут долго служить народу.

Сказав все это, следователь тут же вызвал конвой, сообщил, что допрос будет продолжен завтра, и стал убирать бумаги со стола. Иван Семенович так и не успел ничего сказать. Вошли конвойные.

В 1937 году по приговору Военной Коллегии Верховного суда СССР Герасимов Иван Семенович был расстрелян. В 1956 году реабилитирован посмертно.