- Кто есть некурящий? - майор в камуфляже строевым взглядом окинул группу.

- Кто вообще некурящий?

Мужики помалкивали, знали: брякнешь не то - побьет как собаку. Ответишь по делу - отправит туда, куда уже не хотелось ни за какие коврижки.

Над ними, абы как одетыми, в нелепых, поверх ушанок касках, сгрудившихся под сосной, на верхотуре качался невесть какими норд-зюйдами занесенный и запутавшийся в кружевных ветвях колоссальный шар. Мороз проглатывал звуки, но шар гулко поворачивал огненные под солнцем перкалевые бока, отбрасывая гектарные "зайчики" на и без того ослепительный снег.

Шар был чужд и страшен, как иная цивилизация.

- Геозонд. Модель ИС-35Г, 39-й год выпуска. Наполнитель - водород... - Майор бубнил металлически, вроде бы сам себе, тем не менее пристально и поголовно оглядывая группу. - ...взрывоопасен. В соединении с воздухом дает гремучую смесь. Эквивалент... Вас инструктировали. Пытаться снять - невозможно. На данном этапе необходимо вскрыть оболочку и выпустить газ. Считайте это вводной.

Майор одернул форму.

- Повторяю: кто в группе некурящий?

- Я... я неделю как завязал. - Парашин потупился.

- В глаза, в глаза смотреть! - рявкнул майор и добавил равнодушно:

- Одобряю.

Парашина экипировали: худую фуфайку до треска затянули монтажным поясом, обвязали инструментом - и вышкой-"телескопичкой" задрали на недосягаемую высоту, где гладкая и теплая кожа сосны встопорщилась первыми ветками.

"Дальше - сам", - подумал Парашин, пристегнулся к дереву, ступил с площадки подъемника на уплывающую молодую ветку и накрепко, как в мотоциклетный руль на вираже, вцепился в ветки выше.

Парашин закрыл глаза - высота не кружила ему голову, он молился и трогал крестик под холодной фуфайкой... Спустя минуту Парашин открыл глаза и иноходью перебирая руками-ногами направился ввысь - к зонду.

Вблизи шар не казался таким циклопическим. Он был упруг и в то же время морщинист, как слоновий зад или физиономия поддавшего дедка. "Большое видится на расстоянии..." - вспомнил Парашин из любимого Есенина и глухо рассмеялся.

"ИС-35Г, - не прочел, а подумал Парашин, - ИС - это Иосиф, небось, Сталин. Тогда все - Иосиф Сталин. Уважаю. Держал человек бразды".

Парашин последний раз перестегнулся и, задыхаясь, свесил ноги с основательной ветки, бочком привалившись к зонду. Парашин был худ, плохо выбрит и неприятно кашляюще подлаивал: туберкулез, прихваченный из "закрытого" детдома "в большую жизнь", при сухих, как водка без закуси, -300 рвался из легких нерастворимым паром.

Когда в заваленное за плетень сельцо продрался на мигающем "бобике" майор, неприкаянный Парашин, выстояв очередь среди подобных голодранцев и оболтусов, покорно вывел закавыку в мудреном документе, подписываясь на исполнение денежной, но сугубо секретной акции. И стал членом "группы". Зачем он это сделал, Парашин не знал. Тогда не знал.

- Я неделю без курева, без табачка, - сказал Парашин шару, - хрустов не было. Терпел, думал, на злое пойду. Окурки добивал: кто курит, присоседишься, лясы точишь, а сам глазами сосешь - сколько оставит. Во жизня, да?... Ладно, майор аванс выделил - "Прима". Классика, питерские... Путевое курево. Почитай что валюта. Вроде белой.

Парашин озабоченно обхлопал карманы: на месте ли?

Шар не ответил. Поворачивая бока, он будто оглядывал небо, которое у него забирают.

- Я тебя понимаю, - сказал Парашин шару, - так и ты зла не держи. Хуже бывает. Меня в "спецухе" насиловали вот, в сортире. Башку дверью зажмут и пердолят по-черному... Надо же! - Парашин усмехнулся. - А ты летал. Я в брюхе мамашином не пекся еще, а ты летал! Повидал, очевидно, до жути, сверху-то?.. А меня - башкой в дверь.

Парашин хрустнул пальцами.

- Я тоже летать хотел. Летчиком стать. Во сне летал, говорят, к росту. А маломеркой остался... Ты прости меня, - Парашин ткнул кулаком в неподатливый бок зонда. Шар тяжело отстранился.

- Будет тебе, - сказал Парашин, - я здесь считай что по службе. Просекаешь? Ты свое за троих отслужил, хотя обидно, я понимаю. Планы они на целую жизнь строятся, вроде как навечно... Так и ты понимай. Дед уж почитай, коли с тридцать девятого. Прямо батькой мне. А я-то бобыляю, матушка выпивающая была, воровать приучила, так и закрыли в детдом, как у них называется. А оттуда две дорожки - на зону или в уголок посутулей, чтоб не торчать больно... Будь батяня, он бы из матушки дурь повыдрал... Мне не за себя обидно - за жизнь, что она такое допускает. Чего бы не существовать человеку по его чину, по-людски? Кореш давеча наезжал, давний, с горшка еще, за самогонкой все про детство свое, про детство. А мне ему что - про башку да дверь? У меня детство бздежное, мечталось только. Летал и то во сне... А я и сейчас - хоть в космос, конфетки не надо!.. Господь, спасибо, руки не забрал - кому дровишки, кому бредешок - тем и на плаву, - пробормотал Парашин, - Ну, прощай, дед-батяня...

Парашин напялил противогаз-"автономку", вздернул пудовые гидроножницы и, неловко перекрестясь, взрезал облупленную оболочку. Беззубо засвистело. Парашин сделал второй надрез - получилось "V" на попа, - и зонд, свесив треугольный язык, выдохнул, как остаканившись.

- Будь теперь здоров! - продудел Парашин из-под резиновой маски, тяжело дыша узкой астматической грудью.

Зонд сдавал на глазах, морщинясь и наваливаясь на по-женски застонавшую сосну. Парашин тоже сморщился так, что сморщился противогаз, попытался рваным рукавом обтереть запотевшие вдруг снутри окуляры и машинально потянулся за спичками...

Рвануло так, что корабельные хлысты-стариканы "за двести" полегли пятикилометровым радиусом с дымной залысиной посередке, как вдутая в землю трава. Парашин взлетел под потолок небосвода, и его казенная оранжевая каска с выдавленно-пластиковым "труд" метеором врезалась в МКС, изувечив антенну и сбив станцию с толка, который кто-то ненужный там, в земном муравейнике, почитал курсом.

"Лишь бы не было войны..." - додумал Парашин, обращаясь в орбитальную пыль.