СОЗВЕЗДЬЯ

Искусство ночи -

вечное искусство.

Еще не зряч,

я начинаю речь.

Пульсирует в любом созвучье

чувство,

любое слово

стало сердце жечь.

Луны неуловимая улыбка

сопровождает музыку в ночи,

Созвездья Етеган**

звучат, как скрипка,

как струны арфы -

лунные лучи...

Моей души неутоленной ради

та музыка,

не ведая конца,

по Млечному Пути -

к извечной правде,

как поводырь,

ведет меня, слепца.

Искусство ночи -

вечный путь к свободе.

Молчат сомненья

и людская молвь.

Луною, как мелком,

на небосводе

начертано:

любовь, любовь, любовь.

 

---------------

* Перевод с башкирского Р. Бухараева.

 

** Етеган - созвездия Большая и Малая Медведицы.

 

 

КАНОН

 

Коль жар нам отдал в день морозный,

коль в печке начисто спален,

не станет пепел вновь

березой,-

таков незыблемый

канон.

Спасенный от мучений жажды,

блестя,

распустится бутон,

но он

не зацветает дважды -

таков

незыблемый канон.

Развеет ветер пепел черный,

уронит семя зрелый плод,-

и по канону

в час реченный

росток,

проклюнувшись, взойдет.

 

 

ЛЕТИ, МОЙ АРГАМАК!

 

Мой белый аргамак

пасется у дороги.

Ступают кое-как

в железных путах ноги.

Скакун мой нравом крут,

еще не скоро старость,

но звяк железных пут

враз укрощает ярость.

Ему б туда,

в байгу!

Зов воздуха тревожен.

Один он на лугу,

обманут и стреножен.

Колышется слегка,

повиснув терпеливо,

скребницей ветерка

расчесанная грива.

У ветра наяву

он молит избавленья...

Я сам

с него сорву

той ржавой путы звенья!

Я сам

вскочу в седло

при всем честном народе.

Обузе уз назло

лети, мой конь,

к свободе!

 

 

НОЧНАЯ ЯВЬ

 

Серебряной плотвичкой в синих водах -

в небесных сводах

плещется луна.

Как в россыпях жемчужных,

небо в звездах.

Прозрачна ночь - до камушка видна.

Плакучею березой над рекою,

березой в теплом мареве весны,

красавица,

кого ты ждешь с тоскою,

неуловимой,

трепетной, как сны?

Ночь светозарна.

Мнится:

слово молви -

цветущая черемуха в ночи

вдруг засияет облачком любови,

на трепетные разойдясь лучи...

Так невесомы и душисты грозди,

что не вздохнуть - от вздоха моего

и лунный плес,

и девушка,

и звезды

исчезнут,

не сказав мне ничего...

 

 

СЛАДОСТЬ

 

Заря пришла в урочный срок.

Не надо думать о печальном!

Луна,

как сахара кусок,

сейчас растает в небе чайном.

Мы расстаемся второпях...

Средь горечи,

как вечный искус,

остался на моих губах

любимых губ медовый привкус.

 

 

ОТЦЫ И ДЕТИ

 

Отец меня разносит в пух и прах:

на что, мол, голова тебе дана?

Гляжу я молча: на его висках

блестит, как ранний иней, седина.

Отец мой прав всегда и до конца:

"Брось дурость,- говорит,-

имей же стыд!"

А я гляжу: вся голова отца

серебряными нитями блестит.

Отец все кипятится: ну когда

возьмется сын за ум

на зависть всем?!

А я молчу и думаю:

"Беда,

отец-то у меня седой совсем..."

Браню сегодня сына:

"Сорванец,

кончай вола вертеть,

берись за дело!"

Молчит, а после - в смех:

"Прости, отец,

кипишь, а голова заиндевела!"

 

 

СРОДНИ ПТИЦАМ

 

Небеса я знаю вчуже,

только мнит душа моя,

что она ничуть не хуже

иволги и соловья.

Если плач кукушки льется

по весне в березняке,

не мое ль то сердце бьется,

надрывается в тоске?

Если я июньской зорькой

не пою, как соловей,

все же я в печали звонкой

с соловьем одних кровей!

Хоть с понятным опасеньем

сторожит меня земля,

песнь моя сродни весенним

гулким кликам журавля!

Не всегда печально пенье,

не всегда грустны леса:

словно сокол,

вдохновенье

рассекает небеса.

Птичьи чистые наречья

сердце тронут, окрыля,

примирив

противоречья

сокола и журавля.