По страницам «Шанхайской зари»

Во время научной стажировки в КНР (г. Шанхай) мне посчастливилось отыскать материалы и периодику российских эмигрантов, попавших в этот громадный китайский город после гражданской войны.

Российская белая эмиграция - уникальное явление не только в отечественной, но и в мировой истории. В 20-30-е годы она представляла собой серьезную политическую силу, имеющую весомый авторитет в антибольшевистском лагере российского зарубежья.

История происхождения тюрко-мусульманской общины в Шанхае (выходцев из бывшей Российской империи) интересна и драматична. Основной контингент людей, попавших на китайский Дальний Восток после событий 1917-1920 годов, - образованная национальная интеллигенция, военные, казаки, состоятельные слои башкиро-татарского общества, духовенство. Именно эта часть активных участников революционных событий и гражданской войны временно оказалась на «задворках» эмиграции, если рассматривать ее географическое расположение.

Члены тюрко-татарской общины, просуществовавшей в Шанхае с середины 1920-х до середины 1940-х годов, попали в Китай разными путями. Одна часть прошла путь колчаковской армии, Сибирь и в конце 1922 года вместе с остатками белогвардейских дивизий вынуждена была эмигрировать из Владивостока в Корею, Японию и Китай. Другая часть оказалась в Китайской Республике после разгрома басмаческого движения в Туркестане, перейдя границу в районе китайского Синьцзян-Уйгурского автономного района. Позднее эти разрозненные формирования и беженцы поодиночке достигли районов Харбина, Тяньцзиня, Шанхая, где смогли объединиться в национально-религиозные общины.

Их тогда по традиции называли тюрко-татарами, и это название до сих пор используется в зарубежной англо-американской историографии. Среди тюрко-татар были выходцы из Поволжья, Урала, Оренбургской, Казанской, Уфимской губерний - башкиры, татары, мишари, другие мусульманские народности.

В конце 1922 г. остатки колчаковских армий и приморских частей Белой Армии (среди которых находились и части татаро-башкирского войска), погрузив на 30 военных кораблей более 9 тысяч человек гражданского населения и военных, отплыли из Владивостока в поисках лучшей доли. После нескольких остановок в промежуточных портах часть кораблей добралась до Шанхая.

Однако Шанхай принял нежданных пришельцев весьма негостеприимно. На голову властям свалилась куча народу, причем корабли были в полной боевой готовности и в трюмах было полно оружия и боеприпасов. Власти Шанхая отказали командующему флотилией генералу Глебову в праве на высадку не только военного контингента, но и мирного, гражданского населения. Кораблям предписано было покинуть Шанхайский порт в 24 часа.

Но измученные, отчаявшиеся беженцы не могли двигаться дальше. Российские корабли с беженцами (среди которых было много женщин и детей) простояли на шанхайском рейде 3 года; люди жили на кораблях, испытывая лишения и болезни. За это время немало людей умерло, не выдержав ужасающих условий корабельной жизни.

Никто в Шанхае не собирался содержать этих людей - и на кораблях постепенно заканчивалось топливо, продовольствие и питьевая вода. Только благодаря мужеству и решительности генерала Ф. Л. Глебова, сумевшего тайно продать оружие и несколько кораблей, беженцы смогли получить все необходимое. Кроме того, благотворительные организации международного Шанхая также оказали помощь. В дальнейшем российские эмигранты небольшими партиями смогли (и легальным, и нелегальным путем) покинуть корабли и осесть в городе.

В то время Китай был полуколонией. Шанхай, например, был разделен на 3 части - самоуправляющийся китайский город, международный сеттльмент и на французскую концессию. Все три части управлялись собственными муниципальными властями, поэтому, если возникали вопросы общегородского характера, власти всех трех частей города садились за стол переговоров. Основная часть беженцев из России жила на территории французской концессии (часть Шанхая, находящаяся под властью французских колониальных войск), но были и те, кто вынужден был в силу своего бедственного материального положения селиться в китайском городе.

На окраине китайского города находилась большая мечеть, там компактно селились выходцы из мусульманских стран. Беженцы на рынке труда не могли конкурировать с китайцами. Китаец мог работать за миску риса, за несколько медяков. Эмигрантов, по большей части людей образованных и много повидавших, такая оплата труда не устраивала. Они оказались невостребованными. Тяжелым физическим трудом они не могли заниматься, а их знания и опыт никому не были нужны. Оставалась надежда на благотворительные организации, на помощь иностранных компаний, на шанс получить работу у богатых китайцев. Российские беженцы получали больше, чем китайцы, но меньше, чем иностранцы с той же квалификацией.

Больные, одинокие старики бродили по улицам Шанхая в поисках пропитания. Иногда в газетах появлялись такие сообщения:

«Ушел и не вернулся. 3 марта ушел из своей квартиры на Вейсайд Ли 375-а член общины Тюрко-Татар Шанхая Абдуллянс Явгилдин, который до сих пор не вернулся. Поиски, предпринятые общиной, оказались безрезультативными. Община Тюрко-Татар обращается к лицам, имеющим какие-либо сведения о судьбе А. Явгилдина, сообщить в канцелярию правления Общины на Рут Валлон, 517, или же казначею правления М. Халиуллину, Рут Валлон, 516. А. Явгилдин уже старик, ему 60 лет».

Мусульманская колония в Шанхае, или как ее называли сами мусульмане «Национально-Духовная Община Тюрко-Татар города Шанхая» была образована в 1923 году. Именно в этот год состоялось первое общее собрание, на котором присутствовало около 15-20 человек. На этом собрании первым председателем правления общины единогласно был избран И. Ш. Акбердин. Он оставался руководителем общины вплоть до своего отъезда в США в 1931 году.

Община оказывала помощь прибывшим в Шанхай неимущим тюрко-татарам, а также всем тем, кто впадал в состояние крайней нужды. Она хлопотала о выдаче этим людям паспортов, устраивала их на службу, снабжала талонами на бесплатные обеды, устраивала на квартиры, за которые сама платила. Так как члены мусульманской общины были людьми малосостоятельными, то первоначальный членский взнос был установлен всего в размере 25 центов в месяц.

Обосновавшись и укрепившись, беженцы из России начали издавать свои газеты. Газета «Шанхайская Заря» писала: «Наш маленький газетный островок мы создали из крупиц славного прошлого, озарили пламенем, бережно пронесенным через беспредельные степи Поволжья, грозные кряжи Урала, сквозь необъятные тундры холодной Сибири и дикие сопки Забайкалья. И он дорог нам поэтому как наше страдание, как горсточка родимой земли для заброшенного в дальние страны пилигрима. Нам не легко было работать здесь!.. Чужие, без денег, оглушенные грохотом гражданской войны и лязгом чугунных колес по бесконечным, как Вечность, рельсам великого пути, мы попали в этот чужой поначалу для нас и загадочный край, в котором все было ново, непонятно и необычно... Никто не думал вначале, что этот чудный край станет второй нашей родиной, что нам придется здесь жить и работать целое десятилетие...».

Не прошло и нескольких лет, как русские предприятия (так называли предприятия, основанные выходцами из бывшей Российской империи независимо от национальности) появились на французской концессии Шанхая. К концу 1920-х годов на авеню Жоффр (где в основном селились россияне) и на соседних с нею улицах были сплошь русские пекарни, магазины, парикмахерские, рестораны... Были там и магазины модной одежды, самый известный - «Балыков и Григорьев», библиотеки, школы. В китайской консерватории в большинстве своем работали русские (читай - российские) музыканты и преподаватели. Словом, жизнь русскоязычной колонии как-то наладилась. Предприимчивые люди процветали; плохо было тем, кто растерялся и не мог найти себя в этой чуждой жизни...

Мало-помалу тюрко-татарская община начала расти, а вместе с тем росли и требования людей. Со временем была открыта школа, в которой дети могли изучать родной язык и основы мусульманской религии. Все остальные предметы дети мусульман, как и дети других российских эмигрантов, проходили в иностранных школах.

Когда из Маньчжурии, Владивостока и других мест стала приезжать мусульманская молодежь, при общине был создан культурно-просветительный кружок и приобретена библиотека. В газете «Шанхайская Заря» было помещено следующее объявление:

«ТРАУРНОЕ ЗАСЕДАНИЕ.

В день 22-ой годовщины безвременной кончины национального тюрко-татарского поэта Г. Тукая, 19 апреля, в помещении Украинской Громады в 7 ч. веч. Литературно-Художественным кружком Тюрко-Татар устраивается заседание, на котором будет прочитана автобиография Г. Тукая, его жизненный путь и учениками тюрко-татарских курсов будут зачтены его произведения.

Долг всех тюрко-татар почтить память национального поэта, так как многие за время эмиграции позабыли не только произведения своих поэтов и писателей, но также и о более важных моментах их жизни.

Литературно-Художественный кружок просит всех, кто дорожит своими национальными героями, запомнить 19-ое число».

Кружок устраивал также «чашку чая». Так в Шанхае в эмигрантской среде назывались благотворительные концерты-балы, организованные в пользу учащихся или инвалидов. Вот типичное объявление того времени:

«Чашка чая у татар. Культурно-просветительный Кружок Тюрко-Татарской колонии Шанхая совместно с родительским комитетом Татарской Школы, устраивает чашку чая в субботу 28 декабря в помещении Украинского Благотворительного Комитета в 8 ч. вечера. Этот вечер обещает быть интересным, так как готовятся разнохарактерные выступления, которые будут исполнены учащимися. Приглашаются все татары Шанхая».

В апреле 1935 года колония провела траурные заседания и доклады, посвященные годовщине смерти тюркско-татарского поэта Габдуллы Тукая, а также памяти Юсуфа Акчуры, Мажита Гафури, азербайджанского просветителя Гали Мардана Тубчибаша. В русскоязычных шанхайских газетах «Слово» и «Шанхайская Заря» время от времени появляются статьи и заметки о жизни тюрко-татарской колонии. Например, заметку о Гали Мардане Тубчибаше написал некий Кадир. По всей вероятности, это известный среди тюркско-татарской диаспоры востоковед, просветитель и педагог Закир Кадыри, живший и работавший в Харбине и Шанхае.

В 1935 году община насчитывала около 120 человек. Если принять во внимание, что членами общины могли быть только мужчины, то с учетом семей (в среднем каждая семья - 4 человека) можно утверждать, что общая численность татаро-башкирской колонии в Шанхае составляла 400-450 человек. Всего же русская (российская) колония в Шанхае в разные годы насчитывала от 20 до 50 тысяч человек. Такой разброс объясняется тем, что Шанхай, по сути, стал перевалочной базой для беженцев российского происхождения, которые перебирались в Шанхай, с тем чтобы отправиться искать счастья в дальние страны...

В 1935 г. в «Шанхайской Заре» в заметке о жизни татаро-башкирской общины говорилось:

«Наша колония, хотя и небольшая численно, зато крепкая. Как на один из фактов работы Общины можно указать, что ранее умиравших сородичей хоронили на разных кладбищах, вместе с инаковерующими, но после энергичных хлопот Общине удалось договориться с индусскими мусульманами и получить возможность хоронить членов колонии на магометанском кладбище на Авеню Жоффр».

И еще одно сообщение:

«Смерть Х. Валиахметова. В ночь на 7 марта в Муниципальном Изоляционном госпитале скончался после продолжительной болезни Хайдар Валиахметов. Покойный был ветераном гражданской войны, совершил Великий Сибирский поход, а в эмиграции уже состоял в рядах Шаньдунской армии. Х. Валиахметов - уроженец Самарской губернии Бугульминского уезда. Местная община тюрко-татар Китая позаботилась о похоронах покойного, похоронив его 8 марта на свои средства. На похоронах присутствовали секретарь правления общины Р. Х. Фаткуллин, члены правления М. Халиуллин и другие члены общины и друзья покойного».

«Мы всеми силами боремся, - заявил редакции «Шанхайской Зари» член Тюрко-Татарской общины, - чтобы никто из нашей колонии не попал бы в беду, и не стал бы попрошайничать. В этом отношении мы принимаем всевозможные меры, которые, как видят жители города, вполне радикальны, так как ни одного нищего татарина на улицах Шанхая найти нельзя. При оказании же малейшей помощи наши татары стараются выбираться снова на правильный путь. Как на пример укажу на одного хромого татарина, который явился к нам с тем, чтобы мы ему оказали какую-либо помощь, так как он сильно нуждается. Мы предложили ему начать торговлю газетами, так как это ему, как безногому, более доступно. Дали ему два доллара, и он ушел, а через два месяца он возвратил Общине два доллара и еще сделал маленькое пожертвование, сказав, что он сейчас начал зарабатывать себе на жизнь и ему вполне хватает. Этого татарина, торгующего газетами на Авеню Жоффр, знает весь Шанхай. Многие на его месте пропили бы деньги и стали бы снова просить.

Другим неимущим татарам, желающим торговать по деревням вразнос, мы даем поручительства и достаем товар в кредит. Лингвистические способности членов нашей колонии и предупредительно-вежливое отношение к крестьянам-покупателям [китайцам - Л. Ч.] создает у них постоянную клиентуру и дает возможность существовать».

Большую роль в сплочении общины сыграл литературно-художественный кружок тюрко-татар, созданный в 1930 году. На заседаниях кружка обычно зачитывались доклады и проводились дискуссии, а также вечера, посвященные выдающимся представителям национальной интеллигенции - поэтам, писателям, ученым. На страницах «Шанхайской Зари» довольно часто помещаются заметки такого содержания:

«Вечер Юсуфа Акчура. Завтра в помещении Украинской Громады, 450 Таку род, Литературно-Художественным кружком тюрко-татар устраивается вечер памяти Юсуфа Акчура.

Члены кружка надеются, что тюрко-татарская колония сочтет своей обязанностью посетить этот вечер, чтобы отдать дань уважения памяти покойного».

Руководитель (председатель) кружка К. Ахмеди проводил разнообразную общественную работу, знакомя членов общины с историей жизни тюрко-татар, азербайджанцев и кавказцев за последние 50 лет. Перу К. Ахмеди принадлежало несколько пьес, повестей, он часто писал в газетах о деятелях тюрко-татарской культуры. Например, при подготовке вечера памяти Юсуфа Акчура он помещает небольшую заметку в русскоязычной шанхайской газете:

«ЮСУФ АКЧУРА.

Последние сведения из Европы принесли печальную для тюрко-татар весть о смерти Юсуфа Акчура, последовавшей 11 апреля с. г. в Стамбуле.

Человек всесторонне образованный, высококультурный общественный деятель, Юсуф Акчура был в течение многих десятков лет связующим звеном между южными и северо-восточными тюрко-татарскими народами.

Будучи уроженцем Симбирской губ., давно эмигрировал в Турцию и до последнего момента жил там, занимая кафедру филологии в Стамбульском университете. Одно время также был профессором по тюркологии в Сорбонне.

В Стамбуле в течение многих лет был издателем журнала «Тюрк-Юрды», который в десятках тысяч экземпляров распространялся по всей территории, занимаемой тюркскими народами.

Покойный был яростным защитником прав тюркских народов и в конечном итоге был убежден в слиянии их воедино.

Смерть крупного национального борца, всю свою жизнь посвятившего полному объединению всех тюрко-татарских народностей, безусловно, является весьма ощутительной потерей для тюрко-татар. К. АХМЕДИ».

Ежегодно литературно-художественный кружок проводил 13-15 заседаний (примерно 1-2 в месяц), отчитываясь перед членами общины на годовом отчетном собрании. При кружке действовала и театрально-художественная секция, члены которой осуществляли театральные постановки, писали пьесы, исполняли хоровые произведения.

Тяжелая жизнь в эмиграции, вдали от привычных устоев и национальных традиций вынуждала обращаться к своим корням, к национально-религиозным праздникам. Так, например: «16 марта тюрко-татары праздновали свой национальный религиозный праздник «Гаид-Курбан», - сообщала «Шанхайская Заря». - Культурно-просветительное общество, воспользовавшись присутствием в Шанхае... [известных татарских - Л. Ч.] артистов... устроило... спектакль с пением и танцами. Непринужденная атмосфера дала возможность весело провести вечер в среде земляков-татар».

В марте 1935 года в честь самых активных и талантливых участников (артистов) литературно-художественного кружка Кляули и Арсланбека [так в русской редакции «Шанхайской Зари» - Л. Ч.], отъезжающих в другой район, был устроен прощальный банкет-бал тюрко-татарской общины. «Шанхайская Заря» сообщала об этом: «...Отъезжающие артисты и члены общества «Идель-Урал» Кляули и Арсланбек... за 2 года пребывания в Шанхае все время работали на пользу общества. Несмотря на малообеспеченное материальное положение, они находили время руководить хором, сценой, писать пьесы, проводить их постановку и самим в них участвовать... В знак признательности культурно-просветительного общества тюрко-татар г. Шанхая отъезжающим были поднесены серебряные жетоны с надписью. Отъезжающие, тронутые многочисленными приветствиями-пожеланиями, заверяли своих земляков, что будут продолжать культурное дело, где бы они ни находились...

Банкет открылся приветственным словом председателя общества Ш. Ахмади, который указал на заслуги отъезжающих и выразил сожаление, что такие нужные для общества люди покидают их, но в то же время он рад, что они едут в более многочисленную татарскую колонию, где принесут больше пользы... На банкете присутствовало более 40 человек. Во время банкета подавались исключительно национальные татарские блюда...».

Татаро-башкирская колония г. Шанхая состояла из людей различных социальных групп, волею исторических обстоятельств вырванных из привычного круга своей жизни и ввергнутых в водоворот политических событий первой четверти ХХ века. Наиболее активную роль в общине играла образованная тюрко-татарская интеллигенция: политические деятели национально-освободительного движения, учителя, врачи, духовенство... Немалую роль играли и военные - участники первой мировой и гражданской войн. Поначалу они нашли себе применение в армиях китайских милитаристов, враждовавших между собой (фактически в Китае того времени шла гражданская война). Впоследствии эти люди служили телохранителями (бодигардами) у богатых китайцев и охранниками (вочманами) китайских и иностранных компаний, а также стали служащими шанхайского волонтерского муниципального корпуса.

В трудных условиях эмиграции быстро находили себя люди предприимчивые, инициативные, занимающиеся торговлей и предпринимательством. Были среди тюрко-татар врачи, завоевавшие популярность всей российской колонии. Однако большую часть общины составляла неимущая прослойка беженцев, лишенных всяких средств. Именно эти люди и стали инициаторами создания тюрко-татарской общины, задуманной как община помощи.

Со временем в общине появилась ревизионная комиссия, казначей, различные секции, в том числе религиозно-духовная, играющая в жизни мусульман значительную роль.

В июле 1934 г. на годовом общем собрании национально-духовной общины тюрко-татар состоялись перевыборы правления. Председателем общины единогласно был избран С. Дюзеев, исполняющим должность муллы - А. Замалетдинов. Собрание тюрко-татарской колонии состоялось в помещении Казачьего Дома под председательством А. Ильясова.

Община тюрко-татар не замыкалась на проблемах местного масштаба. Остро волновали ее вопросы общемусульманского объединения на Дальнем Востоке. На страницах русскоязычных изданий иногда публиковались заметки, повествующие о непростом житье в эмигрантском доме. Приводим полностью одну из публикаций, рассказывающую о неладах в мусульманской колонии Харбина:

«Нелады, начавшиеся в мусульманской колонии с приездом Аяз Исхаки, привлекли внимание высших руководителей полиции. Председатели правлений обеих групп были вчера вызваны в Особый отдел, где им в форме распоряжения было предложено прекратить распри и выбрать новое правление.

Предписание вызвало протест со стороны приверженцев Исхаки. В виде меры воздействия власти отдали распоряжение опечатать канцелярию общины, что и было выполнено. Тогда идель-уральцы послали телеграмму-жалобу в тюрко-татарский съезд в Мукден. Между группировками начались распри и на почве богослужений по случаю большого татарского праздника.

После долгих переговоров вопрос удалось разрешить следующим образом:

- Должен служить первым тот мулла, за которого будет подано больше голосов на голосовании перед богослужением. Одновременно было отдано распоряжение послать утром к мечети наряд для соблюдения порядка и спокойствия.

Приверженец идель-уральцев, увидев, что сторонников его группы меньше, отказался от голосования и подал в участок заявление о разрешении первым служить ему.

Между тем мулла Мурзенко и сторонники старого порядка приступили к молению. Идель-уральцы подняли шум и крик, не пускали в мечеть своих противников и даже пытались вытащить молящихся из мечети. Снова вмешалась полиция и сторонники старого правления после богослужения спокойно разошлись по домам. Идель-уральцам ничего не оставалось делать, как повторить богослужение, которое и было для них отслужено муллой Хазбиуллиным.

После окончания богослужения представители правления вновь были вызваны в Департамент полиции. Там им было повторено предписание властей об избрании нового правления и указано, что до его избрания канцелярия общины будет опечатанной».

Вопрос единства мусульманских землячеств Дальнего Востока будоражил общественное мнение чрезвычайно остро. Русскоязычные издания «Шанхайская Заря», «Слово», «Заря» часто пишут о распрях в тюрко-татарских общинах. Вот только названия некоторых статей, посвященных этой проблеме: «Мусульмане всё воюют в Харбине», «Раскол в тюрко-татарской эмиграции в Японии», «Члены харбинской мусульманской общины жалуются на своего муллу» и т. д.

Наличие территориально-государственных границ между Китаем, Японией и Кореей «русскими татарскими эмигрантами» (как их называли в эмигрантской среде) не принимались во внимание. Эмигранты жили «за рубежом» в единой дальневосточной среде, воспринимая все события в тюрко-татарских общинах исходя из того, что это общее этно-религиозное пространство. Приводим обзор событий из «Шанхайской Зари», полностью сохраняя транскрипцию авторов:

«Раскол в тюрко-татарской эмиграции в Японии. От собственного корреспондента «Шанхайской Зари».

До прошлого года тюрко-татарская эмиграция в Японии не выходила из рамок ее религиозного объединения и не проявляла в массе особых политических тенденций, доверяя своим духовным главам, некоторые из коих начали политическую работу как в плоскости общемусульманского движения, так и проповедуя независимость мусульман, проживающих в России. Теперь положение резко изменилось. Колония разделилась на два лагеря.

Токийскую мусульманскую общину возглавляет мулла Курбангалиев, ратующий за независимость Башкирии и кооперирующийся в своих устремлениях с сибирской сепаратистской группой Поротикова-Головачева.

Токийская община имеет свою мечеть, школу, глава ее имеет собственный дом. Кобская Мусульманская Община возглавляется муллой Шамгуловым, где также есть школа. В Нагоя сравнительно небольшая мусульманская община.

Среди членов мусульманских общин есть многие, хотя и не сочувствующие большевикам, но выбравшие советские паспорты.

На два лагеря.

Японское телеграфное агентство «Ничиро-Цусин» в бюллетене от 10 апреля по поводу раскола тюрко-татарской эмиграции в Японии сообщает следующее:

«Татарская эмиграция, обосновавшаяся в Японии, насчитывает в своих рядах около 600 человек. (Цифра преувеличенная. По свед. мин. внутр. дел тюрко-татар Японии насчитывается немногим более 300 чел.). В числе тюрко-татар в Японии есть бывшие офицеры и солдаты российской армии - участники Великой и Гражданской войн.

Ныне тюрко-татарская колония в Японии разделилась на два враждебных лагеря: одна группа, оставшаяся в меньшинстве, возглавляется муллой Курбан-Галиевым, а вторая, недавно организовавшаяся и составившаяся из членов мусульманских обществ, в большинстве перешедших на сторону прибывшего из Берлина в Японию в прошлом году представителя российских мусульман татарского публициста Аяз Исхаки.

Причины раскола среди мусульман, проживающих в Японии, кроются, видимо, в том, что глава первой из указанных групп мулла Курбан-Галиев ставил своей целью объединение мусульман-эмигрантов исключительно на религиозной почве, согласовывая свои действия с некоторыми русскими белыми эмигрантами, тогда как возглавивший вторую группу ставит перед мусульманами-эмигрантами более широкие задачи, кроме религиозных, чисто национальные, проповедуя независимость тюрко-татар, уроженцев местности Волга - Урал.

С целью объединения тюрко-татар - уроженцев местности Волга - Урал («Идель-Урал») и создания культурно-просветительного общества в Токио, 11 февраля в одном из помещений клуба «Идзумибаси Курабу» в районе Каида в Токио было созвано общее собрание мусульман, проживающих в столице Японии.

На это собрание, вопреки ожиданиям организаторов, явился и мулла Курбан-Галиев во главе нескольких членов токийской мусульманской колонии и в сопровождении полк. Поротикова и нескольких других русских эмигрантов, не имеющих никакого отношения к делам мусульман.

Приход муллы Курбан-Галиева и русских вызвал протест среди собравшихся мусульман, потребовавших от Поротикова и других русских оставления собрания, что исполнено, однако, не было. Гг. Поротиков и Курбан-Галиев своими речами сорвали собрание, распущенное полицейскими властями и закончившееся беспрецедентным скандалом.

26 февраля в помещении ресторана «Мацумото-Ро» в Хибия-парке состоялось вторичное собрание мусульман, на котором был обсужден и принят устав культурного общества тюрко-татар Идель-Урала, выбраны правление и ревизионная комиссия.

В настоящее время вновь организованное общество развивает свою деятельность в контакте с примкнувшими к главе нового общества господину Аяз Исхаки мусульманскими колониями Кобе, Нагоя, присылавшими своих делегатов в Токио из других городов Японии, Кореи и Маньчжу-Ди-Го. Из мусульман, проживающих в Токио, в состав нового Общества вошло около половины действительных членов Мусульманской Общины в Токио, вышедших из последней.

Аяз Исхаки и некоторые его сторонники, пострадавшие при скандале на собрании 11 февраля, привлекают к ответственности некоторых лиц, в том числе и Поротикова, и возбудили против них судебное дело через адвоката Накамура. В настоящий момент прокурор рассматривает возбужденное Аяз Исхаки дело об оскорблении словами и действиями, по распоряжению прокурора столичная полиция производит следствие и пригласила на 30 апреля в Главное Полицейское Управление муллу Курбан-Галиева для дачи показаний.

Приводя сообщение «Ничиро-Цусин» можно лишь сожалеть о происшедшем расколе в русской мусульманской колонии в Японии. Трудно что-либо возразить против ее религиозного и культурно-национального объединения.

Однако следует особо отметить появляющиеся в мусульманской колонии Японии сепаратистские и анти-русские тенденции, которые в будущем могут привести к неприятным последствиям и обострению отношений между коренным русским населением и тюрко-татарами России, которые в массе, вероятно, не имеют тенденций, проповедуемых Аяз Исхаки, тратящим время и энергию на утопические устремления, вместо того, чтобы применить эти усилия в борьбе с общим врагом всех национальностей России - коммунистической диктатурой.

Русским мусульманам не следует забывать, что их не 30 миллионов, как утверждает А. Исхаки, а всего лишь около 14 миллионов (8,7%), притом из этого числа весьма незначительное количество проживает в районе Волга-Урал, притом не являющегося окраинным, а замкнутым внутри-российским. Г. ОРГИНСКИЙ. Токио, 15 апреля 1934 года».

Идейные разногласия в тюрко-эмигрантской среде - предмет отдельного изучения. Как известно, корни этих разногласий возникли еще в период создания татаро-башкирской республики (1917-1920 гг.), в движении «Идель-Урал», в противоречиях между лидерами национально-освободительного движения (А.-З. Валиди, Г. Исхаки, С. Максуди и другие).

Известный исследователь жизни и творчества А.-З. Валиди А. Юлдашбаев пишет: «...в Европе обнаружилось, что давние разногласия с некоторыми татарскими деятелями не только не затушевываются в эмиграции, но приобретают новые, порою неожиданные формы». На Дальнем Востоке ситуация складывалась не менее драматично. Скажем только, что попытки найти компромисс на эмигрантских съездах и конгрессах не всегда приносили результат. А компромисс между учеными-теоретиками национального движения вообще не был достигнут. «Полемика З. Валиди Тогана с Садри Максуди и Гаязом Исхаки по татаро-башкирскому вопросу, - пишет историк А. Юлдашбаев, - продолжалась до конца их жизни и осталась в наследство нашему поколению. Весь вопрос заключается в том, чтобы эта полемика, оставаясь выяснением отношений очень близких народов, опиралась на идеи мыслителей такого масштаба, как З. Валиди Тоган и Садри Максуди, и не наносила вреда ни одному народу России».

Что касается других известных участников национального движения тюрко-татарской эмиграции Дальнего Востока - в периодике упоминаются Тарухан Расулов и Рашит Ибрагимов (члены тюрко-татарской общины в Токио). Фамилии же других (рядовых) членов татаро-башкирской колонии в Шанхае и Харбине встречаются редко, или в связи с какими-то событиями. К примеру, в разделе «Происшествия» была информация такого рода:

«Что нового в Харбине (из последней почты). 22 марта в 8 ч. утра на углу улиц... под мчавшийся с большой скоростью грузовой автомобиль... попал коммерсант А. А. Агафуров, 64 лет. Автомобиль сильно толкнул Агафурова и тот, падая на камни мостовой, получил огромную рваную рану головы. После оказания скорой помощи фельдшером городского амбуланса, пострадавший доставлен в Немецко-русскую лечебницу.

Агафуров в прошлом - один из богатейших людей на Урале. Состояние Агафуровых исчислялось в десятках миллионов рублей. Врачи признали его рану серьезной, но для жизни не опасной».

После начала японской агрессии в Китае (1937 г.) много харбинских тюрко-татар переезжает в Шанхай. Дело в том, что власти марионеточного государства Маньчжу-Ди-Го планировали мобилизацию эмигрантской молодежи в армию для борьбы с СССР. Татарско-башкирская колония из Харбина поодиночке начала переселяться в Шанхай, где можно было рассчитывать на поддержку соплеменников и помощь международного англо-французского общества. Однако японцы не собирались отказываться от своих планов. Тюрко-татарская община всерьез задумалась о своем будущем. Молодежь стремилась получить надежную правовую защиту. Больше никто не хотел быть эмигрантом, потому что каждый мог сказать: «Вы - никто!» Люди хотели стать гражданами какого-либо государства и получить все гражданские права, которые имели обычные жители каждой страны. Многие ратовали за переезд в Турцию, арабские страны, США... К началу Великой Отечественной войны большая часть тюрко-татарской общины покинула Шанхай.

История шанхайской тюрко-татарской колонии еще требует своего внимательного изучения. На многие вопросы пока не получено ответа… Окончательный раскол политической эмиграции произошел во время второй мировой войны. Часть эмигрантов оставалась на непримиримых позициях по отношению к СССР, другая часть решительно отмежевалась от них, испытывая боль, сострадание и чувство вины перед родиной. Ободренная успехами Советской Армии, победой в великой войне, эта часть эмигрантов заявила о желании вернуться домой. Их стали называть возвращенцами. Большую часть возвращенцев ждали репрессии, лагеря и ссылка.

Даже те, кто колебался в своем политическом выборе, понимали: война стала рубежом, определяющим их будущее. «Тогда из Шанхая многие не хотели уезжать, - вспоминают эмигранты из США. - Но в Китае началась гражданская война, и после взятия Нанкина китайскими коммунистическими войсками стало ясно: надо уезжать, другого выхода нет. Многие, кто вынужден был отправиться в дальние страны, не соглашались признать власть компартии, ведь они были воспитаны в духе антикоммунизма. Рисковать (т. е. оставаться) никто не хотел».

Тюрко-татарской колонии в Шанхае пришел конец. В 1945-1947 гг. еще несколько сот российских эмигрантов оставалось в Шанхае, однако эти люди уже не играли никакой роли в «красном» Китае.