Сохранились фронтовые письма моего отца - гвардии красноармейца Василия Николаевича Калашникова. Он один из тех миллионов советских солдат, которые своей кровью, самой жизнью заплатили за священную немеркнущую Победу нашего народа в Великой Отечественной войне.

Отец родился в 1907 году в селе Леуза Златоустовского уезда Уфимской губернии (ныне Кигинский район Республики Башкортостан). Трудовая жизнь его началась с раннего детства в бедняцком единоличном хозяйстве, а затем продолжилась в колхозе имени 8 Марта. Когда началась война, он не сразу оказался на фронте по состоянию своего здоровья. Первоначально, в мае 1942 года, был мобилизован лишь в трудовую армию. Когда отец уезжал, я не помню. Мне не было и трех лет. Впоследствии моя бабушка (его мать Матрена Григорьевна) рассказывала, как она стояла у ворот, держала меня на руках и пока тарантас с ним, мамой и старшей моей сестрой Ниной не скрылся за горой, он все махал и махал платком. Очень сожалел потом отец, что и меня не взяли доехать до станции Сулея.

Четыре месяца отец находился на лесозаготовках около станции Урман, тогда Улу-Телякского района нашей республики. И производственные, и бытовые условия были крайне тяжелые. В письмах отец сообщал, что приходится работать с темна до темна, спать на соломе в каменной конюшне. Предчувствуя скорую отправку на фронт, он попросил свою жену - мою маму Софью Никитичну - навестить его. Понимая, что в военное время беспаспортной колхознице практически это было невозможно, посоветовал: «Соня, если кончишь сенокос, то приедь ко мне, если буду здесь, не отправят на фронт. Пока ничего не слыхать. Возьмешь у дяди Осипа (ее родной дядя, работал заготовителем - Ю. К.) командировку на покупку веревки для прессования дуба. Прямо в Урман на станцию. Одна даже из города Молотова приезжала сюда по таким документам». Мама приехала и пробыла там трое суток. Так вот и состоялась их последняя встреча.

Отец говорил ей о возможной отправке в действующую армию. Вскоре это и произошло. «Сообщаю вам, - писал он, - не очень приятное. Была нам комиссия и меня перевели в строевую. Можно ожидать со дня на день повестку. Дак вот сегодня отдыхаем. Ходил по малину, насобирал котелок. Но все не к душе. Очень расстроился. Давит камнем сердце. Начал писать и поневоле потекли слезы. Увижу или нет больше милых деток. Спасибо тебе, Соня, что приехала ко мне. Но мало погостила. Дак вот я получил письма от Зои и от вас. Не отписывал, ждал, что скажут. Ну и сказали - ничего.

Я сейчас работаю коновозчиком, вожу бревна. Работа ничего, спокойная. Можно было бы работать, но не знаю сколько придется поработать. Писем от Степана и от Саньши тоже нет. И вы редко пишите. Пишите, Соня, пока близко, а то не знаю что случится в нашей переживающей жизни. Ну дак вот, милая Соня, хозяйничай и не падай духом. Ни я первый, ни последний». И 6 сентября 1942 года Улу-Телякский райвоенкомат призвал В. Н. Калашникова в РККА.

«...Дак вот, Соня, пишу с города Уфы. Приехали на сборный пункт. Куда назначат, не знаю. Едем в действующую армию. Дак вот, Соня, дела-то какие сложились. Поехали дальше и дальше. Не знаю куда отправят. Как прибуду на место, то напишу быстро адрес.

Вот, Соня, сфотографировался в Уфе и высылаю вам. И посмотри на меня, Соня, какой стал полный. Но, Соня, знаешь, мое сердце придавило камнем. Но что сделаешь. Все продал. Оставил только на себе, да одно полотенце.

Ну, Соня, поцелуй карточку вместо меня и не забудь меня. Ах, Соня, ты бы знала как мне тяжело. Не могу себе представить. Пишу письмо и пью вино, а самого слезы прошибают.

Ну, Сонечка милая, не знаю чем кончится, увидимся нет с тобой. Судьба нерешимая. Погиб брат Степан. Может и со мной то же получится.

Дак вот, Соня, болезнь у меня озлилась очень скверно, но не признают. Ну, Сонечка, до свидания, дорогое мое семейство, Юра милый сыночек, Нина милая дочурка. Целую вас крепко. С приветом к вам В. Калашников»:

Начало октября 1942 года.

«Письмо от В. Н. Здравствуйте мое дорогое семейство Соня, Нина, Юра, мама, сестра Зоя и все остальные. Шлю я вам привет и сообщаю, что мы тронулись на фронт, но не знаю на какое направление.

Сонечка, то ли вы не получили от меня письма, то ли не писали мне. Не получил ни одного письма от вас, а теперь и вовсе не получишь. Выезжаем на фронт. Да вот оно дела-то какие. Соня, болезнь меня мучает до невозможности, но не признают.

Вот как месяц не лежал в квартире. Холод мокрый, так и лежим в соломе. Вот какая нескладная жизнь.

Ну, Соня, может будет от меня адрес, то пропиши подробнее, как, что делаете. Как зять и Ванюшка? Все охота узнать, но не так-то скоро. Как мама здоровьем и как мои детки, здоровы ли? Пущай, мама, доглядывай за моим хозяйством или иначе давай совет. Ты жила и знаешь все же как вести. Смотрите Юру не простудите, он ведь маленький.

Ну пока до свидания, Соня, Нина, Юра, мама, Зоя. Много принял мытарств и еще придется принять. Ну, до свидания. Целую вас крепко. Писал В. Калашников. 4 октября 1942 года».

Получилось так. После крупного поражения войск Юго-Западного фронта в мае 1942 года, находящаяся в его составе 300-я стрелковая дивизия 36-й армии была выведена в Кандры для доукомплектования. По свидетельству очевидцев, от нее остались практически штаб и дивизионное знамя. Произошло на самом деле формирование этого соединения заново полностью за счет мобилизованных из Башкирии. В нее призвали и тех, кто не только не был на воинской службе, но и не соответствовал ей по физическому здоровью. Среди них оказался и В. Калашников. С этой дивизией он прошел боевой путь с 10 октября 1942 года по 14 ноября 1943 года (дня гибели). Был заряжающим батареи 822-го артиллерийского полка.

Согласно архивным источникам, 300-я стрелковая дивизия сражалась в Сталинграде, вела боевые действия за освобождение Новочеркасска, форсировала Дон, затем участвовала в боях за Украину, Крымский полуостров, в том числе и за легендарный Севастополь. Однополчане моего погибшего отца прошли огненными дорогами Смоленщины, Белоруссии, Прибалтики и закончили войну в цитадели прусского милитаризма - Кенигсберге. За проявленное мужество и героизм воинов при освобождении Краснодона 300-я стрелковая дивизия была преобразована в 87-ю гвардейскую, а 822-й артиллерийский полк - в 192-й гвардейский.

Свои письма отец обычно начинал так: «Письмо от известного вам В. Н. Калашникова. Здравствуйте мое дорогое семейство жена Соня, дочь Нина, сын Юра, старушка мама, сестра Зоя с детями, Мария (жена его старшего брата - Ю. К.) с детями, шлю я вам горячий фронтовой привет и всем знакомым передайте по привету». Далее, как правило, сообщал, что получил одно или несколько писем из дома и еще от кого-то.

Письма ему на фронт под диктовку писала эвакуированная из Москвы девушка по имени Майя, проживавшая у его матери Матрены Григорьевны. Бабушка заслуживает того, чтобы о ней сказать особо. Первый ее сын Родион не вернулся с гражданской войны. В Великую Отечественную, кроме моего отца, погиб еще один сын - Степан. Его с отцом связывала подлинная братская дружба. Отец подарил ему собственную, специально изготовленную по его заказу русскую гармонь, потому что Степан был лучшем на селе гармонистом и своей виртуозной игрой изумлял всех его жителей. Совсем молодым, девятнадцатилетнем, отдал свою жизнь за Родину бабушкин внук Иван Воробьев, сын старшей дочери Татьяны. По заданию командования он пошел к немцам за «языком», но был там схвачен и подвергся самым жестоким пыткам. Это был жизнерадостный юноша. Великолепно пел и танцевал, играл на гармони, гитаре и балалайке.

На поле брани сложил голову и зять бабушки - Иван Васильевич Воробьев. За десять дней до начала войны трагически оборвалась жизнь мужа другой дочери, Зои - Власова Владимира Павловича.

В декабре 1937 года по 58-й статье приговорили к семи годам тюрьмы и трем годам «поражения в правах» второго по возрасту сына Александра. На суде он не признал себя виновным. Остальных же, проходивших по этому сфабрикованному делу и заявивших о своей вине, осудили на десять лет тюремного заключения и к пяти годам лишения гражданских прав.

Вызволил из неволи Александра родной бабушкин племянник и ее крестник Андрей Григорьевич Воробьев, тоже участник Великой Отечественной войны. Он через заключение врачей добился, чтобы мой дядя отбывал трехлетний срок поражения в правах не в гулаговских местах сурового севера. (В декабре 1959 года коллегия Верховного Суда РСФСР отменила приговор А. Н. Калашникову за отсутствием состава преступления.)

Когда сын вернулся домой, то бабушка, которой было уже за семьдесят лет, продала свое хозяйство и вместе с ним и с дочерью Зинаидой, с внуками и внучками уехала в город Станислав (ныне Ивано-Франковск). Однажды там ей нагадала цыганка, что мой отец все-таки жив, вначале, мол, на пасху от него придут бумаги, а затем и сам он вернется. Со своими внуками она ходила и искала отца среди военнопленных. Рассказывала мне, что один из них оказался очень похож на него. Подошла, заговорила, а тот ни слова по-русски. И когда вернулась домой, продолжала ждать сына Василия до самой своей кончины в феврале 1959 года.

Отец в своих письмах очень интересовался положением дел в колхозе: какова урожайность, кто председатель, кто бригадир, сколько лошадей осталось, есть ли тракторы. Но больше всего спрашивал о семье: «Сколько накосили сена? Сколько накопали картошки?»

Очень он любил нас, своих детей. Когда сестра начала учиться в школе и собственноручно написала ему на фронт, отец откликнулся на ее послание своим письмом, которое, как и все остальные, воспроизвожу полностью, без всяких орфографических правок:

«БАССР Станция Сулея Кигинский район село Леуза колхоз 8-е Марта Калашниковой Нине Васильевне

Письмо от Папки Доченьке Нине и сыночку Юре. Здравствуйте милые дети. Шлю я горячий привет и желаю быть здоровыми и бойкими. Дак вот Нина я твое письмо получил за которое расцеловал бы тебя. Дак вот Нина помогай своей маме и слушай ее как папку. Нина знаешь что нас разлучил враг проклятый с вами. Но нехто как судьба может останусь жив вернусь к вам и вновь заживем по-прежнему. Да вот Нина и Юрочка я вам посылаю песню вы выучите ее и спойте бабоньке. Ну милые детки до свиданья. Остаюсь жив и здоров того и вам желаю. Целую вас крепко. Очень я скучаю Нина по вам с Юрой. Но ничто не зделашь. Ну Нина пишите письма чаще».

А вот письмо, датированное 6 июля 1943 года: «Привет из далекого края Украины от известного Вам В. Н. К. Здравствуйте дорогое семейство жена Соня, Нина, Юра и старушка мама.

Да вот, Соня, я сообщаю, что письма писанные Ниной и Тамарой (это его племянница - Ю. К.) получил, за которые малых детей расцеловал бы. Вот, Соня, какая у них забота об папке. Но как придется встретиться с ними, не знаю, как буду жив. Но, Соня, не обижай их, переноси все трудности на своем сердце. Ведь я сочувствую, тебе тяжело. Но ничего не сделаешь. Одно только - разбить проклятого фрица скорей и тогда можно думать об доме. Я узнал, что в вашем хозяйстве изменения есть. Очень хорошо, что сменила корову. Вот пропиши есть нет с тебя молокозаготовка.

Да, Соня, пока находимся не на фронте. Но, наверное, скоро придется. Ну я много пишу вам писем, пока есть возможность и от вас получаю очень часто. Сама знаешь, получишь письмо, то веселее на душе. Ну одно, скучаю об детях. Я не могу представить какой у меня сынок Юра стал. Соня, ты сняла бы их на фотокарточку и послала мне. Я посмотрел бы на них и в том же сама снялась. Соня, вышли мне семейную карточку, где снятые в Сатке.

Ну пиши чаще. Пока письма доходят в 15-20 дней.

Нина, большое радостное благодарствие за твою заботу к папке. Не забывай наказов папкиных. Помогай маме водиться (нянчиться - Ю. К.) с Юрой и доглядывай дома и пиши папке письма.

Юра, сынок маленький, заслушай письмо от папки и слушай маму с Ниной. Не хулигань, будь хорошим мальчиком. Привет Тамаре. Заботливая девочка, позаботилась написать дяде.

Дорогая старушка мама. Трудно тебе переносить и переживать. Но все надо перенести, хотя с большими трудностями. Так вот, дорогая мама, доглядывай там за моими детями».

Из письма от 1 марта 1943 года:

«Я был под Сталинградом. Но там немца разбили, теперь двигаемся дальше. Но жизнь наша одноминутная. Сколько я пережил переживаний за это время. Но все ничего. Победим врага, останусь жив, вернусь домой. Очень хочется увидеть милых деток. Получил письмо от Митьки Гордеева (его двоюродный брат- Ю. К.). Он тоже на фронте.

Напишите как живете? Как насчет хлеба и какие обстоятельства у тебя и в колхозе? Еще, Соня, напиши, где находятся Иван Воробьев и сын Ванюшка».

Из письма от 28-го апреля 1943 года: «Письмо от В. Н. из далекого края Украины (конкретное местонахождение затушевано - Ю. К.). Зиму прожили, а теперь стало тепло. Даже сады цветут. Находимся на отдыхе второй месяц. Много за эту зиму поимел переживаний. Поздравляю вас с пасхой. Как в обычай надо похристосоваться, да яиц нету. Сегодня получаем новое летнее обмундирование».

На каждом «треугольнике» стоял штамп: «Просмотрено военной цензурой». Строки о том, в каком населенном пункте находился, тщательно затушевывались. Однако любопытно то, что названия городов Ворошиловград и Сталино в письмах, приводимых ниже, из текста не вычеркнуты. По всей вероятности, цензура не решалась вымарывать фамилии вождей.

«Сколько раз я был под угрозой смерти, много раз был под обстрелом снарядов и под бомбежкой. Кто не видал этих страшных картин, да тот здоров сердцем. А как переживешь на самом деле, то сердце в мелкий сухарь сжимается.

Мы немца далеко отогнали и много освободили из-под оккупации советских граждан. Освободили город Сталино, где нас встречала публика с восторгом. Дарили папиросы, табак и водку даже. Я, Соня, выпил крепко, как пьют. Сейчас, в настоящее время продвинулись вперед и стоим на отдыхе».

Особенно часто писал отец в июле 1943 года, когда полк, по его выражению, находился на «отдыхе». Из письма, проштемпелеванного 2 июля 1943 года: «Сообщаю, что уже как не на фронте будет четыре месяца. Дак вот, Соня, я уже от вас оторван пошел второй год. Но за этот год я потратил свои нервы и пережил столько, сколько отроду не переживал. Голова моя совсем становится седая. Да такие ужасы надо пережить. Счастливый, кто не побудет на этой эпохе.

Да, Соня, я сознаю и тебе нелегко переживать без меня. Все нужно самой. Но что сделаешь, я помочь тебе не могу. Пиши чаще и подробнее как у вас и что работаете в колхозе, как в своем хозяйстве дела?

Дак вот скоро год как нам лег камень тяжелый, который не столкнуть до смерти. Кровожадный зверь Гитлер выпил чару крови из наших сердец. Сгубил дорогого и любимого брата Степана Н. Словно сердце вырвал наше братское. Но зверю будет конец.

Не стало от него писем и пройдут года за годами и все знакомые забудут его. Но мама, братья не забудут никогда, что честно погиб за Родину. Ну, Сонечка милая, как все надоело это, как я скучаю по детям моим малым. Значит Чудаков и Ширяев погибли. На что и война. Ничто не сделаешь. Передайте привет Андрею Воробьеву и тетке Афросинье».

Чуть позже: «Разбили немца под Сталинградом и гнали его как драную собаку, около тысячи километров. Теперь мы на отдыхе. Живем в зеленом поле, как зайчики. Тишина, кругом поют птицы. И все думаю о вас, как вы там без меня, какая растет картошка, как дела с сенокосом».

«Сообщаю, что нахожусь в Украине. Пока не на фронте как уже три -четвертый месяц. Стаю совсем седым. Сам себя чувствую ничего, а волосы седеют. Да, если посмотреть такую страшную картину как под Сталинградом, то можно в один день быть седым. Я участник боев под Сталинградом.

Навязался на нас лютый враг Гитлер и оторвал нас от детей. Я от вас письма получаю, но пишите чаще. Письма получил от Зои, от Нюры А., от Матрены Н., за которые сердечно благодарю. Дак, вот, Соня, получишь письмо, как с вами поговоришь. Пропиши, где выменяла корову и отелилась нет. Едят нет Нина с Юрой молоко. 17/6-43 г.»

Судя по письмам, в августе снова началось наступление. «Немец отступает, - пишет он, - но как собака аркается (значит, огрызается - Ю. К.)».

«Я как уже месяц в боях. Вели упорное наступление на немца. Но в настоящее время нахожусь в 2-м эшелоне три дня. Но сколько простоим, не знаю, много ли, мало ли.

Я получил ваше письмо. Что с Юрой, болеет? Разве с хлебом плохо у вас, может не доедает милый сыночек? Соня, если трудно жить вовсе, то одну верхнюю рубашку да пару нижнего белья оставь, а что лишнее променяй. Приду домой - все будет, а не приду дак не надо. Но как-нибудь храни детей, воспитывай. Ведь я об них пуще всего только и думаю. Они маленькие, глупые. Ну, Соня, все сердце мое иссохло об детях. Не знаю увижу я их, нет. Не знаю как бог.

Ну, Соня, пока писал письмо, дак дали приказ готовиться к маршу. Куда - не знаю вперед, не знаю назад на отдых. Ну, Соня, много писал писем всем. Но получаю только от Марииных девчат и от тебя, а больше никто не пишет».

«Сообщаю про себя. Я находился в бою дней двадцать. Но пока остался жив, а сейчас на отдыхе, не на фронте, но ненадолго. Пережил такие ужасные бои, нашто только мать родила. Но бог пока миловал вражеских ударов. Был со мной товарищ Поначев месягутовский, но в бою потерялся без вести. Таких боев еще не встречал за 6 месяцев, какие были за эти дни. Хорошо тому, кто дома, не повидает таких ужасов.

Ну, мама родная моя, нашто ты меня родила. Я бы не был на таких ужасах и мои дети не мучились. Мама, не забывай моих маленьких детей, хотя находи их когда куском хлеба. Я об них болею пуще всего. Но, мама, прости меня. Трудно сказать, что я буду жив. 12/8-43 г.».

«Дак вот, Соня, я получил письмо второго числа сентября. Вышел из боя, но был доволен письмом, хотя не от вас, от Нюры А. (его племянница - Ю. К.). Но, Соня, как-то бог хранит меня. Такой был ужасный бой, что пришлось с немцем сражаться метров восемьсот и ближе. Пушками бить прямой наводкой по танкам «тигры». Танка такая, как скирда сена, на тебя ползет. Да, Соня, прочитай. Наши действия были (далее зачеркнуто военной цензурой - Ю. К.). Бой был упорный, но и немца гоним крепко. Да, Соня, я совсем стал седой. Сама подумай, скоро год на фронте. Под такими страстями переживать трудно, но пока ничего. Жив и здоров. Но, Соня, наверно, и ты постарела от трудных переживаний. Но бог даст, будем живы, дак еще помолодеем. Но уж не будем, так судьба такая, ничего не сделаешь. Да, Соня, в двух метрах разорвались два снаряда. Но нас не повредило. Ну, Соня, есть нет от зятя и Ванюшки письма. Пропиши».

Сделаю некоторое отступление. Будучи уже вполне зрелым человеком, я задумался. Неужели мой отец, пройдя Сталинград, участвуя в освобождении Украины, не был удостоен никакой боевой награды? Обратился с запросом в Центральный архив Министерства обороны СССР. Оттуда пришел ответ в Башвоенкомат, что В. Н. Калашников награжден медалью «За отвагу», но данных о вручении нет. Поэтому предлагалось вручить удостоверение без номерного знака семье погибшего. Удостоверение к медали выдали мне. Однако подробностей, в связи с чем он был награжден, не сообщили.

Искренне признателен известному ученому исследователю истории Великой Отечественной войны, участнику Московской и Курской битв Таминдару Хазигалиевичу Ахмадиеву, который, к сожалению, недавно ушел из жизни. Он, скрупулезно работая в Центральном архиве Министерства обороны СССР, по моей просьбе разыскал сведения о награждении В. Н. Калашникова. Документ гласит следующее: «Приказ № 022/н по 192 гвардейскому артиллерийскому полку 87 гвардейской стрелковой дивизии 9 сентября 1943 года. Южный фронт.

За образцовое выполнение боевых задач командования на фронтах Отечественной войны и проявленные при этом доблесть и отвагу, награждаю медалью «За отвагу» заряжающего орудия 4-й батареи гвардии красноармейца Калашникова Василия Николаевича.

В бою под хутором Вишневый 31 августа 1943 года батарея была окружена танками противника и подверглась ожесточенному обстрелу с флангов артиллерии и танков противника.

Тов. Калашников В. Н. проявил мужество и отвагу, поднося беспрерывно снаряды к орудию». (Центральный архив МО СССР, Фонд 87 гвардейской стрелковой дивизии (№ 1247), опись 717037, д. 704, л. 204). Полагаю, есть прямая связь между этим приказом и приведенным выше письмом. О своей боевой награде отец, очевидно, даже и не знал.

«От вас что-то письма получаю редко. Или вам писать некогда, как вот мне, т. к. все в движении. Немец отступает, но и сопротивляется. Но вот получил письмо от вас и от сестры Зои, хозяин у вас другой, кладовщик тоже другой. Но как будете жить? Хлеба-то у вас мало. Но нас кормят хорошо. Но все мечтаю об вас. Ведь вам плохо. Но не могу помочь. И трудно тебе с детями переживать. Но мне те трудности, бомбежки и обстрелы вражеских снарядов приходится переживать. Но пуля нас не хватает, потому что я нахожусь артиллеристом с пушкой. Но писать кончаю. Вот и сейчас пишу письмо, а немец обстреливает снарядами. Да, Соня, одни каменные стены в некоторых деревнях остаются, а то все сжигают наповал. Действительно мудрят (т. е. издеваются - Ю. К.) над русским народом. 23/9 месяца».

«Я уже нахожусь на фронте как три месяца. Очень трудно переживать такие жуткие бои и много уже потерял товарищей. Но и ожидаю со дня на день, с минуты на минуту такой же и себе участи.

Получил от сестры Тани письмо. Но оно меня не обрадовало, а наоборот, прочитал и поплакал. Но и меня тоже ожидает что и Ванюшку. Трудно ведь, Соня милая, оставаться живому. Нахожусь (затушевано военной цензурой - Ю. К.)... Фронт к реке Днепр. Ну, милая Соня, не забывай меня и дети мои малые и милые не забывайте папку. Пишу вечером 15. Х.»

«Сообщаю про свою жизнь фронтовую, и когда только будет не фронтовая, не знаю. Дак пока находимся на фронте. Но не так бои вот уже несколько дней. Но погода не так-то хорошая. Был дождь и холодно стает.

Да, Соня, трудно переживать эту жизнь, но и тебе нелегко жить с детями. Да как-то еще бог милует. Все жив. Ведь за эти бои сколько ужасных минут пережил. Ведь можно всю кровь попортить. Я уже постарел. Получил от Нюры письмо и от Тани сестры и да прочитал ее письмо и поплакал. Но ничего не поделаешь. Ведь и меня тоже ожидает, что и Ванюшку. Ведь трудно в таких боях остаться в живых.

Ну, Соня милая и дети милые и родная ты мама. Вот пишу письмо, хотя не близко, а снаряды рвутся.

Я все нахожусь на фронте. Пока невредим. Но идут упорные бои. Немец отступает с большим сопротивлением 19.Х.43 г.».

А вот последние письма Василия Николаевича Калашникова, наполненные грустью и ожиданием неминуемой гибели. «Письмо от известного Вам В. Н. Калашникова. Здравствуйте мое дорогое семейство. Шлю я вам фронтовой привет жене Соне и детям Нине и Юрочке, и старушке маме, и сестре Зое с детями, и Марии И. с детями. Дак вот, Соня милая, я сообщаю про себя. Я нахожусь на фронте и когда он только кончится, не знаю. Надоело все это переживать и слушать гул взрывов.

Дак вот, Соня, я получил от вас письмо, писано 4. Х. 43 г., а получил 23. Х и за которое благодарю. Я узнал много нового. Значит Захаров Василий и Веретенников, и Ванюшка наш упокоились. Да, трудно остаться в таких боях живому. Да, от Ивана Воробьева нет писем два месяца. Это тоже дело нехорошее. Я третий месяц нахожусь в боях. Ведь сколько я пережил трудных минут, так не описать. Ну, дорогая Соня, буду жив, так пишу письма часто. Не буду, так и писем не будет.

Дак вот, дорогая моя мама, ты так люби моего сына, как любила меня. Я не могу себе представить его, какой он у меня есть. Но, мама, помогай моему семейству, не бросай их.

Ну пока писать кончаю. Пишите чаще письма. Ну, Соня и Нина, и Юрочка, пока до свидания. Целую вас крепко. Передайте привет дяде Фролу с теткой и соседкам-сестрицам, остальным знакомым колхозникам. Ну пока. С приветом В. Калашников. 24.Х.43 г. 5 часов вечера».

«Жизнь моя одноминутная. Сейчас можно быть живому и в тот же час можно ожидать смерть. Такая наша фронтовая жизнь. Ну далее сообщаю, что письма ваши начал получать регулярно. Все же, что меня не забываете, благодарю вас. Дак вот пишу письмо, а кругом стоит гул взрывов снарядов. Враг как собака аркается, с боем отступает.

Погода стоит сухая, но ночью холодно уже становится. Но ничего, мы привышные уже ко всему. Не день, не два на фронте, а второй год. Я узнал в письмах много нового. Очень доволен, что ты поставила сена корове и картошку убрала.

Узнал, что ребята погибли на фронте. Да, война не без жертв. Да, Соня, вот писал и не дал проклятый немец дописать, начал обстреливать. Пришлось в укрытие уйти.

Ты пишешь, что Юра бойкий, а Нина ходит в школу. Мне трудно представить какие они есть. Все смотрю на их фотокарточку и берегу ее, пока жив у груди. А семейную не получил. Дак вот, Соня, много раз видел во сне будто был дома, вместе с тобой. Но проснешься - на фронте. Ну, милая Соня и милые дети и милая мама, не забывайте меня. Целую вас крепко. Ну до свидания.

Привет Марии И., племянницам Нюре, Вале, Ларисе и Аркаше. Благодарю вас и целую, что вы меня не забываете. Ну пока. С приветом ваш дядя. 25.Х-43 г. 5 часов вечера».

«Письмо от известного вам В. Н. Калашникова. Здравствуйте мое семейство жена Соня и дети Ниночка и Юрочка и старушка мама. Шлю вам горячий фронтовой привет.

Дак вот, дорогая Соня, я все нахожусь на фронте. Пока невредим, но идут упорные бои. Немец отступает с большим сопротивлением. Да, Соня, трудно тебе жить с моими детями, но и мне нелегко переживать фронтовую жизнь. Каждый день под гулом взрывов.

Но, Соня, трудно остаться живым. Но бог пока хранит. Дак вот, Соня, я получил сегодня письмо от тебя и за которое благодарю. Я кое-что узнал про вас. Вот как будете жить, столько мало картошки накопали, а насчет хлеба ничего не пишите. Видно вы его не кушаете. Дак вот Соня пропиши мне почем хлеб и картошка. Дак вот пишешь ты, что была мать у тебя, помогла тебе копать картошку. Но вспомнили они про меня или совсем забыли. Ни одного письма я не получил от них.

Получил я ваши письма 22 октября, а писанные 26 сентября. Погода у нас днем еще тепло, а ночью холодно. Одни сутки был дождь, а так сухо.

Да, Соня милая, поел я арбузов, дынь и помидор, и слив, и яблок. Но я и меду тоже поел досыта. В общем насчет пищи живем хорошо. Я часто думаю, мои малые дети и милые, наверное, без папки не едали сладкого.

Ну, Соня милая, до свидания. Буду ждать от вас письмо. Пиши чаще. Целую вас крепко. Кончаю. С приветом к вам В. Н. Калашников. 29.Х-43 г. 4 часа дня».

С колхозной работы мама всегда возвращалась очень поздно. И прежде чем войти в дом, всякий раз опускала руку в прохудившийся умывальник, который служил вместо почтового ящика. Доставала из него эти, сейчас уже совсем пожелтевшие, солдатские письма - «треугольники» от В. Н. Калашникова. Но вот уже долгое время этот «почтовый ящик» оставался пустым. Всех одолело предчувствие недоброго. И, к глубокому сожалению, оно печально оправдалось. Однажды руку мамы словно обожгло, когда она вытащила из этого умывальника не привычный «треугольник», а «четырехугольник». На нем уже не отцовской рукой, с его неровным крестьянским почерком, а красиво, каллиграфически был написан наш адрес. От кого - напечатано: «Военно-полевая почта 41611 «а».

Воспроизвожу содержание этого горестного послания: «Ваш муж гвардии красноармеец Калашников Василий Николаевич уроженец БАССР, Кигинский район, село Леузы в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество, был убит 14 ноября 1943 г. на южной окраине хутора Саги, Алешкинского района, Николаевской обл.

Похоронен: Южная окраина хутора Саги, Алешкинского р-на, Николаевской области.

Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии».

Внизу гербовая печать, на которой четко просматриваются еще старые номера стрелковой дивизии и артиллерийского полка. Новую, видимо, не успели выдать. И тут же зеленым карандашом неразборчивая подпись командира части. Только начальная буква «С» четко просматривается.

Один из немногих запомнившихся эпизодов моего раннего военного детства - это то, как оплакивали гибель моего отца. Много людей заполнило наш небольшой дом. Все меня сочувственно ласкали, нежно гладили по голове, говорили, что я теперь остался сиротой. Разумеется, тогда я абсолютно не осознавал, что все это значит, как отразится гибель моего отца на мне. По-детски даже тяготило излишнее внимание, хотелось заняться своими играми. Но вдруг остановился, когда моя бабушка (мы все шестнадцать ее внуков и внучек любовно называли ее «бабонька»), прислонив ко лбу похоронку, обратилась к иконам. Запомнил сам, а не по рассказам, ее причитание: «Господи, за что же ты на меня так разгневался? Почему на этой войне и последнего не оставил в живых?». И перестали с той поры приходить к нам домой, по другим адресам в его родное село аккуратно сложенные солдатские «треугольники» Василия Николаевича Калашникова.