Это название позаимствовано у русского писателя XIX века А. Ф. Писемского, ибо судьбу человека, о котором хочу поведать, иначе как горькой не назовешь.

ЗНАКОМСТВО

В 1956 году руководители художественной самодеятельности Дома ученых и Дома учителя предложили мне, в ту пору студенту пединститута, вступить в их драмкружки. Выбрал Дом ученых, хотя второе предложение исходило от народного артиста РСФСР и БАССР Михаила Леонидовича Кондратьева, исполнителя роли В. И. Ленина в спектаклях Республиканского русского театра драмы и в нескольких фильмах.

Самодеятельностью Дома ученых руководила никому не известная М. А. Артемьева. Ее предложение было первым. Приняв его, я уже не мог пойти на попятную. Кроме того, с первой встречи Мария Андреевна понравилась мне своей интеллигентностью, и я ни разу не пожалел о сделанном выборе.

В Доме ученых был интересный самодеятельный коллектив, ядро которого составили способные артисты-любители, образовавшие надежную опору руководительницы. Вскоре к нему Мария Андреевна причислила меня, и у нас сложились доверительные отношения. Я стал называть ее «матушкой».

«Матушка» была незаурядной личностью. Я это понял, впервые попав в ее обитель, - небольшую комнату в коммунальной квартире, все стены которой были увешены картинами. Мне бросились в глаза копии картин известных художников. Несколько обескураженный их обилием, я спросил:

- Кто это все написал?

- Я,- коротко ответила Мария Андреевна.

ПРИТЯГАТЕЛЬНАЯ СИЛА

Чем больше я узнавал Марию Андреевну, тем полнее раскрывалась ее многогранная натура. Она хорошо знала художественную литературу, особенно драматургию, владела французским языком, любила музыку, имела «глаз художника», обладала великолепным чувством юмора и добродушно-ироническим взглядом на вещи, что выражалось в создании шуточных стихов-пародий. Но главным ее достоинством была способность притягивать к себе людей. Кого только я у нее не встречал: и первую наставницу Р. Нуреева Анну Ивановну Удальцову, балерину Елену Константиновну Войтович, врача-хирурга, прошедшего войну в составе Башкирской кавдивизии, Кадрию Искандеровну Кутлубаеву, переводчицу стихов Давида Кугультинова Юлию Нейман, пианистку Татьяну Томберг, ученого Владимира Георгиевича Бэра. И конечно, постоянными посетителями были мы - доморощенные и пестуемые Марией Андреевной артисты. В ее комнате звучали интересные и поучительные разговоры, музыка чередовалась с шутками и анекдотами. Казалось, жизнь легка и безоблачна. Но, чем больше росла доверительность между нами, тем горше выглядела ее жизнь.

ПЕРВЫЕ УДАРЫ

Мария Андреевна, дочь генерала А. Артемьева от второго брака, родилась в Санкт-Петербурге в 1899 году. Получила типичное для дворянских детей домашнее воспитание и классическое гимназическое образование. В ее духовном росте не последнюю роль сыграли ее тетушки, которые, по ее словам, в детстве приняли участие в воспитании будущей звезды русского балета Анны Павловой.

В семье процветал подогреваемый тетушками интерес к искусству: живописи, театру, музыке. Мария с детства жила в этой атмосфере и увлеклась театром. Но окончании гимназии вопроса «куда идти дальше?» не существовало. Только на сцену. Она поступает в студию при Александринском театре, и тут - революция, которая перевернула весь устоявшийся уклад жизни.

В Александринке Мария встретила свою первую любовь - артиста Бориса Дмоховского. Он стал ее мужем. Родилась дочь Олечка (Лялька). Студию пришлось бросить.

Борис Дмоховский! Я знал этого артиста по кинофильму «Зигмунд Колосовский», где он сыграл заглавную роль, и по фильму «Тени» - экранизации одноименной пьесы М. Салтыкова-Щедрина.

Первый брак оказался недолгим. Дмоховский увлекся артисткой того же театра, и семейное «счастье» рухнуло. Пережить его было нелегко. А Олечка оказалась между мамой и папой: у отца новая семья, мама в 1924 году вторично вышла замуж. Ее мужем стал Василий Семенович Матросов, служащий ленинградской обувной фабрики «Скороход».

Мария Андреевна всегда с большой теплотой отзывалась о своем втором муже, отмечая его интеллигентность, высокую культуру и незаурядное чувство юмора. Она рассказывала:

- Как-то во время НЭПа мы обедали в ресторане. Пошли в гардероб одеваться, а там - плакат: «Давая на чай, вы оскорбляете достоинство человека». Гардеробщик подал нам пальто, и Василий Семенович, протягивая ему чаевые, сказал: «Позвольте оскорбить ваше достоинство». - «Спасибо»,- ответил гардеробщик.

«ГУЛЬКА» И «МАДЕВНА»

15 февраля 1925 года у Матросовых родился сын Николай, ставший объектом маминого обожания. Мария Андреевна надышаться не могла на своего Коленьку. Все в нем умиляло ее, каждый пальчик и неосмысленное «гульканье». Переполненная нежностью, мама стала звать сына «Гуленькой». А ребенок рос, и каждое слово, освоенное им, встречалось с неизменным умилением. Однажды на вопрос «как зовут твою маму?» он ответил: «Мадевна». С того дня это имя пристало к Марии Андреевне, и мы, «приближенные» к ней, часто так и называли ее: «Мадевна». Она души не чаяла в Гульке и делала из него не мальчишку, а девочку. Я видел его детскую фотографию - ребенок с ангелоподобным личиком, с длинными локонами, которые Мадевна сама любила расчесывать.

1 декабря 1934 года в Смольном был убит С. М. Киров. Казалось бы, какое отношение к покушению на «Мироныча» имела старая ленинградская интеллигенция? Ан нет. Именно на нее обрушился «карающий меч Советской власти» - началась кампания выдворения старой интеллигенции из города на Неве. Я помню этих несчастных людей, появившихся в Уфе и мыкающихся в поисках своего места в новой жизни. Под пресс сталинского репрессивного аппарата попал и скромный служащий фабрики «Скороход». Он был выслан в Уфу, а вместе с ним Мадевна и Гулька. Куда игла, туда и нить.

Снова жизнь пошла кувырком. На новом месте нужно было как-то обжиться, найти работу, определить Гульку в школу. Устроились. Поселились у доброжелательных уфимцев Синицыных на улице Буденного (ныне - Мингажева), почитай, на окраине города. Мария Андреевна стала работать кукловодом в недавно организованном М. Н. Елгаштиной кукольном театре, где и проявился ее разносторонний дар. Она рисовала декорации, делала куклы, шила им одежду и играла в спектаклях. Мария Андреевна стала правой рукой Марии Николаевны. Точнее, эти две Марии стали мозгом, душой и руками молодого кукольного театра, неизменным посетителем которого был Гулька. Его определили в 44-ю школу. Жизнь обрела относительную стабильность. Угнетала лишь необходимость регулярно являться в НКВД для подтверждения своего лояльного существования...

ВСЕНАРОДНОЕ ГОРЕ

Война! Это было как удар грома. Страна поднимается на смертную схватку с врагом. А как быть с «неблагонадежными»? Ссыльных ленинградцев ссылают еще дальше - в районы Башкирии. «Враг» В. С. Матросов вместе с Гулькой и Мадевной угодил в Николо-Березовку, и снова нужно все начинать с нуля.

С грехом пополам устроились. Получили комнату в общежитии. Нашлась кое-какая работа. Козу купили - «Косушкой» назвали. Огородик завели. Забот - полон рот. С февраля 42-го Гульке 18-й год пошел. Он уже помощник. Хотя и слаб физически, но и в огороде копает, и воду несет, и дровишек из реки выловит - отопление-то печное. А война идет. Радио приносит нерадостные вести - ожесточенные бои под Сталинградом. Ленинград в блокаде. Возраст у Гульки призывной. Тяжелые думы терзают Марию Андреевну: Гулька такой слабенький.

В январе 43-го Николая Матросова призвали - очередной удар свалился на Марию Андреевну. Материнское сердце - вещун. Словно чувствовала она, что не увидит больше своего Гулечку.

Своими переживаниями делилась со старшим братом Владимиром (сын генерала А. Артемьева от первого брака). Ответа нет. Не знала Мария Андреевна тогда, что Владимир Андреевич засекречен, что он - один из создателей грозного советского оружия - легендарной «Катюши», точнее - «топлива» к ее снарядам.

Мария Андреевна показала мне фотокарточку брата. На ней запечатлен обритый наголо человек с аскетическим лицом, в полувоенном кителе, украшенном медалью лауреата Сталинской премии.

Не успела Мария Андреевна прийти в себя после отправки сына в армию, как умерла дочь Оля. Бедной Ляльки не стало. Поддавшись сиюминутному настроению, вызванному семейной неурядицей, она решила свести счеты с жизнью и выпила уксусной кислоты. Испытывая физические муки, Оля жалобно молила врачей спасти ее, но было поздно.

Пережить этот удар помогали письма от Гульки. Сын успокаивал, и каждое письмо вселяло надежду на встречу. Война идет к концу - Гулька жив! Миновал 44-й год - Гулька жив! 45-й - жив... жив... жив... Уже ощущалось дыхание Победы... но ее единственный, обожаемый Гулька погиб! Безжалостные строки похоронки кричали об этом. Казалось, все кончилось... Но жизнь продолжалась.

БЕЗ ГУЛЬКИ

Родителям Николая Матросова разрешили вернуться в Уфу. Спустя некоторое время ушел из жизни Василий Семенович. Мария Андреевна осталась совсем одна. Она получила комнату в квартире так называемого Дома специалистов по улице Ленина, 2. Мне до войны приходилось бывать в этой квартире. Ее в 1938 году получил главный инженер горкомхоза В. С. Бондарев, а в начале войны там проживал эвакуированный в Уфу украинский поэт Павло Тычина. Мария Андреевна стала работать руководительницей драмкружка в Доме ученых. Время потихоньку залечивало раны, о Гульке постоянно напоминали фотографии и письма, хранимые как самые дорогие сокровища. Окно из комнаты выходило на парк имени Матросова, Гулькиного однофамильца, и это казалось символичным. В музее боевой славы 44-й школы есть место и Николаю Матросову, а его фамилия стоит в ряду других, не пришедших с войны, на небольшом обелиске во дворе школы. На этом можно было бы и закончить повествование о судьбе Марии Андреевны, если бы не...

ГУЛЬКИНЫ ПИСЬМА

Прошло двадцать лет со времени кончины Марии Андреевны. Я написал о ней статью, ее опубликовала «Вечерняя Уфа». Неожиданно журналист Ю. Коваль меня спросил:

- Так вы знали Артемьеву?

Получив утвердительный ответ, он меня огорошил:

- А у меня есть письма ее сына. Они вас интересуют?

- Конечно! Очень! - воскликнул я.

- Я вам их принесу.

Постепенно, пачечку за пачечкой, Юрий Никифорович принес мне все письма, до сорока штук. Это были открытки, фронтовые треугольники, отмеченные штемпелями полевых почт и Николо-Березовским почтовым отделением. На каждом - пометка: «Просмотрено военной цензурой».

Юрий Никифорович, получив эти письма, предполагал написать статью о втором Матросове, но, ознакомившись с ними, не обнаружил там ничего героического и писать не стал, а вернуть матери не успел - в январе 1976 года Марии Андреевны не стало.

В письмах и впрямь нет ничего героического. По ним интересно лишь проследить географию армейского и фронтового пути Николая Матросова: из Камбарки через Оренбург до Актюбинска, оттуда - в полковую школу в Уфу. Из Уфы - на фронт. Меняются номера полевых почт и названия освобождаемых городов: Харьков, Николаев, Кривой Рог, Одесса, Тирасполь... А вот и Польша (недалеко от Варшавы), Германия (в районе Одера)...

Из всех корреспонденций явственно проглядывает интеллигентский, домашний мальчик, волей обстоятельств втянутый в войну. Он - любящий и нежный сын. Обращение к родителям: «Дорогие мамочка и папочка». В нем живет еще вчерашний мальчик. Он даже письма свои подписывает своим детским именем - Гуля. Лишь в письме из Польши написал: «Теперь уже Коля».

Находясь в Актюбинске, он с детским тщеславием пишет, что по окончании полковой школы будет сержантом и «прицепит на погоны три лычки». Сержантом он не стал, и только после окончания полковой школы в Уфе нацепил две лычки младшего сержанта.

Николай не жалуется ни на что. Все к нему относятся очень хорошо. Правда, в Актюбинске климат скверный, и с физической подготовкой у него слабовато, а так - «мамочка, за меня не беспокойся».

Узнав о смерти сестры, он пишет (письмо от 13 апреля 1943 г.): «...вчера получил твою открытку с известием о смерти Ляли... Как это для меня тяжело, но ты, моя родная мамочка, наверное, еще больше переживаешь... Все-таки надо постараться взять себя в руки и крепиться...».

В нескольких письмах он удивляется, почему ему не пишет дядя Володя (В. А. Артемьев). Он так же, как и мама, не знает о его роде деятельности. В основном же вопросы, волнующие Гульку, связаны с жизнью родителей: «Как вы там без меня?». «Заготовили ли дрова на зиму?». «Посадили ли картошку?». «Хватит ли картошки на зиму?». «Как у папы с работой?». «Сдал ли отчет?». Расспрашивает о знакомых, вспоминает эпизоды из жизни в Николо-Березовке. Узнав, что родителей выселяют из общежития, он идет к замполиту и посылает домой необходимую справку.

Ему дорого все, что напоминает о прошлом. Попав в Уфу, он с радостным чувством проходит по знакомым улицам. Правда, «ходить в город приходится в основном строем» - полковая школа располагается за Старой Уфой около Уфимки, видимо в колонии, где в свое время побывал другой Матросов. Раза три ходил он в город и один. Тогда он посетил и Синицыных, и Марию Николаевну Елгаштину, и некоторых других знакомых. Все его принимали очень тепло, угощали кто чем мог. Иногда солдат из полковой школы посылают на работу в колхоз - рабочих рук в деревнях не хватает. Но вот и конец учебе.

11 декабря 1943 года он посылает первое письмо с передовой из гвардейской части, что вела бои под Харьковом у Днепра. А 24 декабря он уже пишет из госпиталя и сообщает, что за полмесяца пребывания на фронте он два раза был в бою, а в госпиталь попал из-за... «чирья на левом плече, который превратился в фурункул, а он в карбункул». Это сказка для успокоения мамы. В первом январском письме 44-го года он проговаривается: «Я уже совсем поправился и почти свободно везде хожу, но р а н а (разрядка моя - Б. П.) заросла еще не совсем». В последующих письмах сказка продолжается, на сей раз она в другом варианте: «...я почти уже был выписан... в часть, но тут у меня немного заболела нога (в ботинке был гвоздь и потом немного нарвало). Мне нарыв разрезали и эвакуировали в другой госпиталь» (письмо от 5. 02. 44 г.). Дальше - новое продолжение сказки: «Мне повезло где-то подцепить малярию... и я около недели провалялся в постели, но теперь совершенно поправился и чувствую себя прекрасно» (письмо от 16. 02. 44 г.). Следует серия писем февральских, мартовских, апрельских, майских и - «все еще из госпиталя». Ни с фурункулом, ни с нарывчиком на ноге, ни с малярией так долго в госпитале держать не будут. Полагаю, парень получил серьезное ранение и для успокоения матери сочинял эти сказочки. Только 24 мая они закончились. Он прошел медкомиссию и был признан годным к нестроевой службе, попал в запасной полк и оттуда уже был направлен для прохождения дальнейшей службы в ветеринарный лазарет. С ним Николай прошел через Польшу, вступил в Германию. Повторная комиссия в сентябре 1944 года подтвердила его годность к нестроевой службе. И только в марте 1945-го он окончательно поправился и был переведен в другую часть. Последнее письмо от него датировано 26 марта 1945 года. Николай Матросов не дожил до Победы всего полтора месяца.

* * *

Однажды машинально я запел: «Напрасно старушка ждет сына домой...»

- Боречка,- тихо сказала Мария Андреевна,- пожалуйста, не пойте при мне эту песню.