Как случилось, что уфимский мальчишка Ермий Маллеев «заболел» морем? Может быть, узнал о нем из рассказов отца, в молодости учившегося в Петербурге? Может, начитался о путешествиях и приключениях Синдбада, Гулливера или Робинзона? Мать и отец отговаривали его как могли. А Ермий, которому не было четырнадцати лет, писал им из Петербурга письма с наивными стихами.

Стихи - это наследственное. Александр Александрович, отец Ермия, мировой судья, часто выезжавший из Уфы в служебные поездки, посылал любимой Варваре Александровне строчки «из неизданного, скитальца Александра»:

Из стран заоблачных, из глубины эфира

Родился мой рассказ о чудесах земных,

Спустился он волной небесного зефира,

Заставив позабыть тревоги злоб земных.

Маллеев-старший был в постоянных переживаниях: он «выбивал» в Петербурге субсидию на здешнюю гимназию, интересовался работой трамвая в Гельсингфорсе. К тому времени Маллеева утвердили в должности уфимского городского головы. Он писал домой: «Эта поездка стоит мне уйму денег и все идет не на меня лично, а по делам: одним швейцарам да курьерам сколько раздавал! А нужно, иначе не доложат, или жди очереди. В третий день Пасхи пойдем смотреть на Франца-Иосифа с нашим государем. Весь кортеж пройдет по Большой Морской под арку штаба в Зимний дворец.

Потом я буду в Москве по делам водопровода...»

Обыкновенная история: городу нужен водопровод, а денег на него нет. Пошли с поклоном к меценату Базилевскому, перебравшемуся из Уфы в Петербург, но продолжавшему щедро одаривать уфимцев денежной помощью. А улицы уже разрыты, горожане перебираются через траншеи и недобрым словом поминают и строителей, и городскую управу, и городского голову. Вот уже и в центральном журнале написали, что Маллеев только катается по России, а обещанного водопровода нет как нет. Явная несправедливость.

Домой, на улицу Садовую, идут письма с одинаковым рефреном: я тебе, Варя, каждый день пишу, а от тебя писем нет и нет. Но у Варвары Александровны, как и у мужа, голова болит за сына Ермия. Ему первый в жизни выход в море предстоит, а у него переэкзаменовка. Мальчишки все учатся плохо: у директрисы женской гимназии княгини Багратион-Имеретинской сына из Оренбурга на каникулы не отпустили: неважно учится Шурка Имеретинский.

Жил бы Ермий в Уфе, была бы спокойна за него мать, так ведь не хочет неслух ни о чем думать, как о море. Ругала она единственного сына, но и любила. Едва мальчишка на первую практику отправился, а из Уфы уже один за другим три денежных перевода ему отосланы. Мужа заставила написать письмо руководителю практики, чтобы заботился о кадете. Но на флоте сами знают, как будущих офицеров воспитывать. С юмором у моряков всегда было в порядке: «Прошу успокоить Вашу супругу, что все меры приняты, даже моются кадеты отварной водой». Сам Ермий, естественно, никогда в письмах на тяготы военно-морской службы не жаловался.

Жизнь у моряков, судя по письмам Ермия, состоит из сплошных удовольствий: рабочую неделю провели кадеты в Ревеле (Таллине, Эстония), а на субботний вечер отправились к петербуржцам, снявшим дачи в Котке (Финляндия). Разумеется, Ермий бывал в театре - это семейная традиция. Отец в письмах из Петербурга, Москвы или Одессы непременно опишет свое настроение, навеянное спектаклем или услышанной музыкой. И мать упомянет, что ей в Уфе опера «Трубадур» не понравилась.

Совсем тяжело было бы Ермию, если б не старшая сестра Елена. Она - амортизатор, она - громоотвод. Ей выпала доля ради младшего брата оставить родительский дом в Уфе, снять комнату на Петроградской стороне в столице и выполнять родительские указания, следить, чтобы Ермий побывал на исповеди у отца Иоанна Кронштадтского, нанять учителей-репетиторов, а главное, в дипломатической форме сообщать в Уфу новости с учебного фронта. У брата пусть напряженная, с экзаменами и переэкзаменовками, с выходами в море, но интересная жизнь, а у нее - какое-то бесцельное пассивное прозябание в чужом городе, без друзей.

«Христос Воскресе! Мать ленится и потому заставила меня писать тебе, говорит: я подпишу. Поздравляю тебя с днем ангела и рождения твоего брата-урода. Уж истинно урод какой-то: все бы ему мундир мичманский, да эполеты поскорей надеть, а то не подумает, что надо учиться да учиться...»

От матери письмо «с вложением ста рублей», бесчисленными охами и наказами: купи сбрую рублей за двадцать. Не знаю, чем кончился у Ермия экзамен по геометрии, ужасно трушу. Вот размеры хомута на рисунке. Еремка противный из головы нейдет...

Не меньше сотни подобных писем привезла потом в Уфу Елена. Читать их и сегодня интересно. (Кстати, уменьшительное имя Елена писалось через ять, писалось не «Леночка», а «Ленечка», «Леня».) О каких только событиях уфимской жизни ей не сообщали в письмах!

Катиш Покровская, кажется, выходит замуж за князя Шаховского, бывшего моряка, а ныне земского начальника, но он, говорят, не особенно трезвого образа жизни.

Сгорел вагон с новобранцами, трое обратились в уголь. Все потому, что им подали вагон арестантский, с решетками на окнах, и набили, как сельдей в бочонок, 45 человек. А вместо свечи дали керосиновую лампу, которая лопнула.

Новый вице-губернатор граф Адлерберг - человечный, светский, привлекательный.

Купили за 270 рублей серебром пару лошадей из Стерлитамака. Мы в долгах, а ты три рубля на ветер выбросила, сфотографировалась. Добро бы с Еремкой, а то одна...

«Папу сокрушает Ермий до нельзя, о тебе он не беспокоится, зная, что ты умная девушка. Меня же Ермий как бурав сверлит в сердце, что с ним делать и ума не приложу». Он уехал из Уфы давно и надолго, а Елену всегда можно вызвать из Петербурга - например, если отец выезжает в длительную поездку по городам и губерниям и мать решает сопровождать его.

Но вот Ермий закончил учебу на Балтике и был направлен на Тихий океан.

После кадетского корпуса Ермий заехать в Уфу не смог. Выслали ему родители 50 рублей в Одессу, но этих денег сын не получил: извещение пришло за два часа до снятия корабля с якоря. Какую-то мелочь, перчатки разные, ему еще бандеролью посылали. Все это возвратилось в Уфу из Одессы, Ермий уже сам себе не принадлежал. Он отправился во Владивосток и был этим ужасно доволен.

Но во Владивостоке мичман Маллеев не задержался, его тянет в неведомые места.

В ноябре 1899 года он сообщает родителям:

«Пока я на берегу, может, придется идти в Артур на миноносце. На берегу я должен окончить штурманские классы, чтобы плавать не вахтенным начальником, а штурманом. Пройдет три года - и я лейтенант».

Теперь он самокритичен, стал взрослым и начинает понимать, как много упустил в детстве из-за своей мальчишеской лени:

«Дорогой папа! Помнишь, когда я приносил из гимназии двойку, ты лупил меня стрелами от лука. Ну, так попроси башкир еще сделать такой лук со стрелами…»

В апреле 1901 года он сообщает в Уфу: «Плаваю я вахтенным начальником и младшим штурманом. Скоро увидимся».

В послужном списке Ермия Маллеева проставлено, что на транспорте «Ермак» он совершил свое первое загранплавание.

«Мамочка, ты просишь описать тебе Нагасаки, но не рассчитывай на художественный слог». «Японцы очень дружелюбно к нам настроены» - шли письма из Порт-Артура в том же 1901 году.

«Я назначен плавать на крейсер 1 ранга «Владимир Мономах», что мне неприятно, т.к. гораздо лучше себя чувствовал на милом «Ермаке» - малютке в сравнении с этим крейсером. По приказу адмирала я назначен временно, во всяком случае, я рассчитываю месяцев через 9 уже направиться в Россию, если меня ничего не задержит. Послезавтра мы идем вместе с крейсером «Адмирал Корнилов» и с броненосцем «Наварин» в крейсерство на две недели в Осаку, Шанхай, Гуань и пр.»

«Милая дорогая мамочка! Все благополучно у меня. Плавание очень однообразно. Много отошло в вечность поэзии, воспетой Станюковичем, было да прошло. Теперь время парусов кажется давнишним милым прошлым.

Мой большой приятель мичман Алексей Юрковский застрелился во Владивостоке 18 марта, как раз в день своего ангела. Причины неизвестны…

Хотелось бы мне опять пожить скромно нашей маленькой семьей несколько времени» - отправлено из Порт-Артура 14 апреля 1901 г. В Уфу письмо пришло лишь 5 июня.

«7 сентября 1901 г. Из Порт-Артура.

Дорогие папа и мама! Отрадно было получить от вас письмо.

Давно уже на полубаке. Как хотелось бы быть дома среди вас. На эскадре все тихо и полная рутина. Вижу много я проблем, но изменить в жизни эскадры или в жизни матросов не могу ничего, т. к. малый ранг имею. А и хочется мне быть большим человеком и чувствуется, что буду, но когда?»

Из Артура, 18 декабря:

«Папа, папа! Я люблю тебя! Как хотел бы я быть около тебя теперь!

Ты пишешь, что мама, ее слезы тебя расстраивают. Не мама и ее слезы тут виной - ты, папа, нервен и болен... Ты поглощен только своими делами о городе, о водопроводе - эта идея-фикс.

Ты мне ответишь, что делаешь общественную пользу для человечества.

Ты стоишь во главе городского муниципалитета и у тебя является честолюбие совершенно болезненное…

Корень зла нравственности в большом количестве идет из благоустроенных городов. Когда город благоустроен, явятся кафе-шантаны, оперетты, рестораны, хорошие магазины, дома.

Народ же в деревне темен...

Вот плоды цивилизации.

Брось, брось все свое городское управление, займись землей, поезжай туда, учи народ, люби его, как Бога, маму, Леню, меня…

Скоро, Бог даст, приеду. Может быть, даже скорее, чем ты думаешь.

Утешь маму, она, бедная, сильно мучается последнее время - я это чувствую, я ее сын.

Пойми, дорогой отец, - друзей у тебя нет, ты гол как сокол. Я один могу только знать тебя. Я, твой сын, да еще семья, которая если тебя и не понимает, то искренно любит».

Намеки о предстоящем отпуске вполне обоснованны: три года мичманской службы после морского корпуса дают право на получение лейтенантского звания, а загранпоходы - на повышение по службе, чему, как правило, предшествует отпуск с последующим назначением на другой корабль. Но последовал приказ о переводе лейтенанта Маллеева на постоянную службу в Тихоокеанскую эскадру, базирующуюся в Порт-Артуре - до того он считался лишь прикомандированным от Владивостока. Ермию Александровичу стало не до отпуска и не до писем. В Уфу на Садовую стали уходить открытки с видами порт-артурских улиц и кораблей на рейде.

Войны с Японией было не избежать - это чувствовали и понимали все, от больших командиров до солдат и матросов. В том же Порт-Артуре спешно строились корабли, среди них и миноносец «Страшный», вошедший в строй в 1903 году: водоизмещение 225 тонн, длина чуть более пятидесяти метров, ширина - менее шести метров, осадка - три с половиной. Две машины развивали 3800 индикаторных сил, полный ход 26,5 узла - это почти сорок километров в час. Четыре скорострельные пушки, три минных аппарата. Ни в какое сравнение не шел этот кораблик с броненосцем «Севастополь», на котором служил молодой лейтенант, но именно на «Страшный» попросился Маллеев 21 марта 1904 года - ровно за десять суток до своего первого и последнего боя.

Уже весь мир облетело известие о подвиге моряков с «Варяга» и «Корейца». Уже затонул «Стерегущий».

Мелкие корабли выбегали из гаваней - из Чемульпо или Порт-Артура - на разведку, нередко случались и встречи с неприятелем, перестрелка. А крейсера и броненосцы продолжали стоять у берега Порт-Артура, под защитой тяжелой береговой артиллерии. Прибыл адмирал Макаров, и флот стал готовиться к выходу в море. С утра 31 марта 1904 года огромные корабли начали выходить на внешний рейд, выстраиваться в походную колонну. С вечера 30 марта отправились на разведку восемь маленьких юрких миноносцев. Неподалеку от Порт-Артура - острова и островки, за каждым из них мог прятаться враг. Миносцы разделились, пошли по разным проливам, имея задачу при обнаружении противника вступить в бой, уточнить силы врага.

Ближе к утру командир «Страшного» отдал приказ возвращаться. Впереди были видны силуэты кораблей, значит, и остальные миноносцы возвращаются. Но едва рассвело, стало ясно: это - японские миноносцы. Капитан второго ранга Константин Константинович Юрасовский приказал поднять Андреевский флаг, и это был его последний приказ: японский снаряд разорвался у носового орудия «Страшного», погиб капитан и орудийная прислуга, вышло из строя орудие. Командование кораблем принял лейтенант Ермий Маллеев.

Из-за островов к японцам спешила помощь, два крейсера и шесть миноносцев было против единственного русского корабля. Маллеев произвел выстрел из кормового минного аппарата, и очень удачно: подбит японский крейсер, к нему на помощь подошел второй крейсер и два миноносца, чтобы снять команду тонущего корабля. Против «Страшного» остались четыре миноносца. Можно отстреляться и оторваться от неприятеля - до Порт-Артура чуть больше двадцати километров, туда враг не сунется, побоится береговой артиллерии. Но бой идет чуть ли не в упор, не только русские снаряды попадают в цель, но и японские мимо не пролетают. И случилось самое страшное: получена подводная пробоина, остановилась судовая машина, миноносец стремительно тонет, он стал неподвижной мишенью. Но японские суда стали отходить от «Страшного»: к миноносцу спешил крейсер первого ранга «Баян». Капитан первого ранга Вирен рванулся в бой. Он видел, что ему не с миноносцами придется иметь дело, маленькие кораблики убежали, зато приближаются сразу шесть японских крейсеров. Одним бортом «Баян» ведет стрельбу по крейсерам, с другого борта шлюпки спускает. Всего лишь пятеро матросов были спасены.

Одним приказом по морскому ведомству были исключены из списков погибшие в боях: вице-адмирал Степан Осипович Макаров, лейтенант Ермий Александрович Маллеев, старший врач «Петропавловска» Андрей Николаевич Волкович - он окончил с серебряной медалью уфимскую гимназию, с отличием - военно-морскую академию, был награжден иностранным орденом за экспедицию на Шпицберген, защитил диссертацию «Физиология и патология желудочных желез» у профессора Павлова.

О подвигах моряков рассказывали петербургские журналы. «Иллюстрированная летопись войны с Японией» с подробным описанием морских сражений поступила в уфимскую библиотеку.

4 июня 1904 года «Уфимские губернские ведомости» напечатали приказ наместника императора на Дальнем Востоке:

«Государь император по моему ходатайству всемилостивейше соизволил пожаловать командиру крейсера 1 ранга «Баян» капитану 1 ранга Вирену орден св. Георгия 4 степени за храбрость, проявленную в бою с шестью неприятельскими крейсерами 31 марта при спасении команды погибшего миноносца «Страшный». (К тому времени Вирен уже был контр-адмиралом - Ю. Е.)

Еще через три месяца, 8 сентября, те же «Уфимские губернские ведомости» напечатали короткое стихотворение:

Отец, герой войны турецкой,

Услышав весть

О бывшей схватке молодецкой

Спешит прочесть:

Не встретится ль средь павших тот,

Его продлить кто должен род,

Кто был один кумир семьи,

Кто так достоин был любви!

Кому оно посвящено - не сказано. Но ведь это явно об Ермии! (Ищу в своем электронном каталоге сведения об авторе, Рауше фон Траубенберге - Михаил Аполлонович, барон, помощник губернского тюремного инспектора. Умер 20 июля 1905 года. Другие его рифмованные строчки мне не встречались. В таких случаях говорят: стихи написаны сердцем).

Наконец, 13 ноября 1904 года, более чем через полгода после гибели лейтенанта Маллеева в уфимской газете была напечатана статья «Гибель миноносца «Страшного». В ней, в частности говорилось, что «одним из главных героев разыгравшейся морской драмы является Е. А. Маллеев, сын уфимского городского головы.

Е. А. погиб истинным героем. Подвиг его даже в глазах артурцев, этих героев из героев, оказывается выдающимся».

Статья в газете не осталась незамеченной уфимцами, вызвала, как говорят сегодня, большой резонанс. От девятнадцати гласных городской думы поступило заявление:

«Война родит героев. Городу Уфе досталась честь выдвинуть такового из сограждан своих одним из первых, в самом начале войны.

Сын всеми уважаемого выдающегося гражданина Александра Александровича Маллеева, лейтенант Ермий Александрович Маллеев во славу отечества погиб геройской смертью, до последней минуты выполняя долг свой, отбиваясь от многочисленного врага. Геройская смерть его кроме сего не была и бесплодной: ранее, чем его судно-крошка погрузилось в воду, удачно пущенной с него миной был свергнут на дно вражеский крейсер. Таким героем Уфа должна гордиться, имя его должно остаться в памяти потомства, и самым лучшим тому способом будет наименование одной из улиц города именем героя. Пусть подрастающее население, проходя по улице «Лейтенанта Маллеева» затвердит у себя в памяти о доблести и самоотверженности этого гражданина нашего города.

Какую из улиц назвать именем лейтенанта Маллеева - безразлично. Можно назвать улицу, где находится дом, в котором вырос и где воспитали из него героя его родители. Или ту, где находится учебное заведение, в котором он воспитывался. Да дело не в этом, какую, а лишь бы имя его увековечить».

Городская дума единогласно определила: наименовать Садовую улицу, где находится дом родителей Е. А. Маллеева, на всем ее протяжении улицей «Лейтенанта Маллеева», точно так же присвоить имя погибшего героя и находящемуся на означенной улице саду, назвав таковой «Сад лейтенанта Маллеева».

Однако губернское земство это постановление отменило, и 27 сентября 1905 года дума постановила: обжаловать действия земства в Сенате. Тщетно.

Соболезнования на имя Маллеева-отца приходили не только из разных уголков России, но даже с далекого острова Цейлон:

«Чоков - А. А. Маллееву. Коломбо 1-14 февраля 1905 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Александр Александрович!

Я раз двадцать брался за перо, чтобы телеграфировать или писать вам, но ей-богу, сил не было. Утешать вас в вашей потере я не берусь: она безумно тяжела и свежа еще.

Сын ваш погиб славной смертью, я много слышал от очевидцев - но отцовскому сердцу это лишь очень малое облегчение.

В эту несчастную войну, начатую очертя голову, отечество как бы заранее осудило на смерть лучших сынов своих.

За что ни возьмитесь - везде небрежность и невежество. Ваш сын погиб, исполнив свой долг до конца, а много ли таких людей, у которых чувство долга развито.

Я лично, глубоко любя и уважая вас, сказал бы только, что пусть будет вам великим утешением сознание, что сын ваш погиб славной, геройской, честной смертью человека, до конца исполняя свой долг и защищая свою родину. Вы имеете право глубоко гордиться покойным вашим сыном…»

Прислал письмо художник Михаил Васильевич Нестеров:

«Глубокоуважаемый Александр Александрович!

С чувством гордости за славного земляка и душевным волнением узнал о повелении Государя Императора назвать один из новых миноносцев именем «Лейтенанта Маллеева», вашего сына-героя, положившего жизнь за величие и честь нашей родины.

Пользуясь наступающим Светлым Праздником прошу вас и ваше семейсто принять мое поздравление и наилучшие пожелания.

С истинным почтением и преданностью остаюсь Мих. Нестеров.

Киев. 11 апреля 1905 г.»

Еще через год дума рассматривала вопрос об увековечении памяти бывшего городского головы А. А. Маллеева. Он достаточно потрудился над устроением города Уфы в разных сферах его жизни: электрическое освещение, водопровод, мостовые, городская больница, скотобойня, ряд школ и построенных городских зданий - все это свершилось в тот период, когда А. А. Маллеев был городским головой в Уфе.

За время своей службы Александр Александрович в значительной степени расшатал свое здоровье, и только он отошел от дел, как физические недомогания в полной мере проявили над ним свою силу и привели к печальному концу.

Осталось сказать несколько слов о Елене Александровне Маллеевой. 5 октября 1905 г. из Чандяфынфана она послала телеграмму императрице: как сестра геройски погибшего лейтенанта просила разрешить ей, казачке, служить при Оренбургском казачьем войске. Императрица переслала просьбу в министерство, там отфутболивали в разные отделы и пришли к выводу: даже мужчины не все приписываются к казачьим войскам, поэтому - «оставить без удовлетворения».

Однако обращает на себя внимание хранящеея в архиве удостоверение. «Выдано сие потомственной дворянке, дочери уфимского городского головы Елене Александровне Маллеевой (в казачьей форме Оренбургского войска), находившейся в 3 армии при 243 пехотном Златоустовском полку, ныне возвращающейся в Россию, в том, что она политически благонадежна. Апреля 2 дня 1906 г. дер. Вандямядя». Удивительная женщина!

Через год она напрямую обращается к морскому министру:

«Ваше Высокопревосходительство, милостивый государь Иван Михайлович!

В мае месяце прошлого 1906 года на заводе Крейтона был готов миноносец имени моего покойного брата «Лейтенант Маллеев», который был отправлен во Владивосток для плавания в восточных водах, где все время служения провел мой брат. Недавно, просматривая перечень плавающих судов, я встретила имя миноносца «Инженер-механик Дмитриев». Дмитриев был соратником и сотоварищем на «Страшном» моего покойного брата. Узнав, что миноносец имени Дмитриева готов, я думала, что миноносец имени брата, как главного героя «Страшного», уже давно плавает, что побудило меня зайти в главный морской штаб узнать имя командира миноносца, чтобы послать портрет брата на судно его имени, тем более, что незадолго перед этим командир минного крейсера «Страшный» просил портрет брата для крейсера. Для этого же крейсера нами пожертвована икона с изображениями святых, имена которых носили убитые в неравном бою офицеры.

В главном морском штабе нам ответили, что миноносец имени брата еще не собран, а когда будет собран - неизвестно...»

В сентябре 1907 года уфимцы, открыв газету, прочитали телеграмму из Владивостока: спущен на воду эскадренный миноносец «Лейтенант Маллеев». Из Уфы ушла ответная телеграмма:

«Владивосток. Командиру эскадренного миноносца «Лейтенант Маллеев».

Мать и сестра героя лейтенанта Маллеева шлют вам, офицерам и команде свое благословение, пожелание доблести, успеха и счастливого плавания».

А находившийся на Садовой улице сад, прежде называвшийся Софьиным, по имени жены губернатора Аксакова, потом - Театральным из-за находившегося здесь зимнего театра, уже после смерти лейтенанта Маллеева стал называться казенно и сухо: Сад Общества физических упражнений - против такого его названия губернское земство не возражало. Улица Садовая позже именовалась переулок Бахчаче, Копейкин Второй переулок, Абхазская улица, теперь это улица Александра Матросова.