ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВНА МАЯКОВСКАЯ

(ПАТРИСИЯ ДЖЕЙ ТОМПСОН)

МОЕ ОТКРЫТИЕ БАШКОРТОСТАНА

(фрагменты очерка)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В каждой большой семье, похоже, есть человек, которому судьбой предназначено хранить семейные предания. Я счастлива, что в нашей семье таким человеком, много сделавшим для сохранения нашей родословной, стала моя тетя, Мария (Мэри) Петровна Зиберт Стефенс, последняя оставшаяся в живых сестра моей мамы, двенадцатью годами старше меня. Тетя живет сейчас во Флориде. Она говорит, что даже и теперь не проходит дня, чтобы она не вспомнила о счастливом доме своего детства в Давлеканово. Ее помощь и сотрудничество в процессе создания этого очерка были неоценимы. Мария, родившаяся 4 октября 1914 года, вспоминает о жизни в комфортабельном - хотя отнюдь не роскошном - доме, купленном моим дедом у того русского, который его выстроил. ...Многое из того, что я говорю здесь о маминой семье, основывается на исследованиях и заметках тети Марии, изложенных ею в рукописи под названием «Дорогие воспоминания моего детства». Копию этой рукописи я подарила маленькому музею в Давлеканово, который оказал мне великую услугу в деле подтверждения связей моей семьи с этим чудесным краем.

Когда 13 октября (по новому стилю) 1904 года в менонитской колонии недалеко от Уфы родилась моя мать, Давлеканово было маленьким городком на Транссибирской железной дороге. Его населяли в основном русские православного вероисповедания, татары-мусульмане и местные башкиры. Немецкоговорящие меннониты составляли меньшую часть его жителей, притом они были относительно недавними поселенцами. Их предки были приглашены в Россию в правление Екатерины Великой. Существует императорский указ от 4 декабря 1762 года, исправленный 22 июля 1763 года, согласно которому в Россию приглашались «иностранцы» из Западной Европы, желавшие осваивать нетронутые земли, основывать фабрики, заводы и другие коммерческие предприятия - словом, обрести новую родину в России. От новоприезжих - людей смешанных кровей (прусской, датской, прибалтийской) - требовалось дать присягу на верность России. Их также освобождали от воинской службы, если по велению совести или вследствие своих религиозных убеждений они служить не хотели.

Приглашение царицы положило начало широкомасштабной «колонизации» в России пацифистски настроенных меннонитов, которые увидели в нем грандиозные перспективы религиозной свободы и возможности экономического преуспеяния. Манифест Екатерины, который я читала в английском переводе, кажется на удивление «современным» документом. Он может служить свидетельством великодушия и дальновидности российской правительницы. Когда в конце XIX века семья Зиберт поселилась в Давлеканово, немецкие переселенцы оставались верными той присяге, которую их предки принесли больше века назад, в просвещенное правление Екатерины.

ВСПОМИНАЯ О СВОИХ РУССКО-НЕМЕЦКИХ КОРНЯХ

О том, что Маяковский родился в Грузии, знают все. Невозможность посетить место его рождения, Багдади, позже названное в его честь Маяковский, огорчает меня в той же мере, в какой мне хотелось бы это место увидеть. Однако о месте рождения и происхождении моей матери, Елизаветы Петровны Зиберт, знают немногие. Она была уроженкой Давлеканово - городка, который ныне располагается на территории Республики Башкортостан. Когда мама была молодой, республика называлась «Башкирией» - тем словом, которое на мой «американский» слух звучит музыкально и даже экзотично. Мой дедушка, Петер Генрих Зиберт, родился в меннонитской колонии на Украине, а его жена - моя бабушка Хелен Нойфельдт - родилась в меннонитской колонии в Крыму. Поженились они в поселении менонитов под Уфой. Там же родились и девятеро их детей.

* * *

Поселение меннонитов под Уфой было основано около 1894 года. Я бы сравнила завоевание восточных земель в России с продвижением на запад в Америке. Но тут, похоже, есть одно различие. Местных жителей - татар и башкир - не вытесняли с их земель, как американских индейцев, многие из которых до сих пор живут в резервациях в разных уголках Соединенных Штатов. Русские, украинцы, башкиры и татары жили рядом и работали вместе ради общей пользы. Хотя дома в маминой семье говорили по-немецки, моя тетя Мария вспоминает, что учителя в их меннонитской школе подчеркивали важность изучения русского языка и сохранения верности своей новой Родине - России. Этого урока сестры Зиберт не забыли.

* * *

ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА ЭЛЛИ В АМЕРИКУ

Брат моего деда, Абрам Зиберт, эмигрировал в Калифорнию. В 1915 году Петер Зиберт с семейством (в котором к тому времени было пятеро детей) поехал туда же - навестить семью брата. Транссибирская железная дорога проходила через Давлеканово. Моя тетя Мария рассказывает, что вначале они прибыли в Японию, где поселились в немецком отеле Шварца в Иокогаме. Рождество они праздновали в Японии. 26 декабря 1915 года семья Зиберт на японском корабле отправилась в Соединенные Штаты с однодневной стоянкой на Гавайских островах, в Гонолулу. В январе 1916 года они наконец прибыли в Сан-Франциско, а оттуда уже поехали в Калифорнию, в Эскондидо, где старшие дети - Елизавета (Элли), Екатерина и Генрих - были приняты в американскую школу. Так Элли впервые получила представление об американской жизни, а также обрела возможность говорить на «американском» английском. Именно тогда мой дедушка купил свой первый автомобиль - «Форд». У семьи Зиберт появился шанс навсегда поселиться в Соединенных Штатах. Почему же они этого не сделали?

Соскучившись в Калифорнии по родине, моя бабушка (единственная бабушка, которую я знала) настояла, чтобы вся семья возвратилась домой, в Давлеканово. Поэтому в конце 1916 года они покинули Соединенные Штаты и отправились назад тем же путем. Мама рассказывала мне, что, хотя уже тогда ощущались первые зловещие признаки гражданской войны и Зиберты вполне могли остаться в Калифорнии, бабушка непременно хотела вернуться «к себе домой». А «домом» для них было Давлеканово. Решение бабушки покинуть Америку в то смутное время свидетельствовало о преданности семейства Зиберт России.

Я рассказываю обо всем этом, дабы прояснить три существенных момента: во-первых, мой дед был достаточно обеспечен, чтобы иметь возможность путешествовать; во-вторых, дети Зибертов рано получили представление о большом мире и возможность выучить английский язык; и в-третьих, Зиберты предпочитали Башкирию всем прочим местам. Последовавшие вскоре события нанесли им огромный ущерб, хотя они и старались оставаться вне конфликтов. Они могли повернуться спиной к своей стране, но они этого не сделали.

ПОКИДАЯ РОДИНУ

После революции наступили трудные годы. Старшая дочь Зибертов, Елизавета Петровна, уехала из Давлеканово в Уфу, где поступила на службу - переводчицей в АРА (American Relief Administration). Позднее офис АРА переместился в Самару, а затем и в Москву. Так Елизавета все больше и больше отдалялась от дома и семьи. Благодаря этой службе она смогла помогать семье, положение которой в те непредсказуемые времена внушало опасения. Но она помогала также и другим людям, поскольку АРА была организацией гуманитарной помощи. Во время разрухи, вызванной гражданской войной, АРА, возглавляемая тогда будущим Президентом США Гербертом Гувером, посылала в Россию продукты и медикаменты. В стране свирепствовал тиф. Люди голодали. Повсюду царило отчаянье, и Элли, как ее теперь стали называть, стала работать с бездомными детьми, чтобы облегчить их положение. Среди памятных вещей мамы до сих пор хранятся фотографии этих «беспризорников». Именно в Уфе Елизавета Петровна познакомилась с Джорджем Э.Джонсом, британским служащим АРА. Они поженились 23 мая 1923 года в Москве. Так Елизавета Петровна Зиберт стала Элли Джонс.

Перед отъездом в Англию вместе с мужем Елизавета съездила домой, в Давлеканово, чтобы попрощаться с семьей, которая вскорости должна была последовать за другими изгоями революции. А затем новобрачные покинули Россию и, после короткого пребывания в Лондоне, эмигрировали в Соединенные Штаты, где поселились в Нью-Йорке. Их брак был непростым с самого начала. Это не был брак по любви. Британский паспорт давал Элли возможность уехать из страны. Муж любил ее больше, чем она его. Вскоре Элли и Джордж расстались. Они продолжали оставаться друзьями, но жили раздельно. Так было и в конце лета 1925 года, когда Элли и Маяковский встретились на Манхэттене.

Что же сталось с остальными членами семьи Зиберт? Когда я читаю написанное Маяковским о «русской Канаде», то всегда вспоминаю о том, что семья Зиберт могла бы присоединиться к этому сообществу. Судя по рассказам моей тети Марии, Зиберты выехали из Давлеканово 10 мая 1924 года. Задержавшись на день- другой в Риге, они проследовали в Голландию, в Роттердам, где провели неделю или две. Затем сели на датский корабль и отплыли в Мексику. Там они прожили в городе Чиуауа - с 1924 до конца 1925 года, в то время как глава семьи, Петер Зиберт, один поехал в Канаду. С помощью тамошних менонитов он обзавелся фермой - благо за нее не пришлось платить наличными. Затем к нему в Канаду приехали остальные члены семьи. Они совсем недолго прожили на своей ферме, когда сосед сообщил им, что протекающая рядом речка иногда разливается и вода затопляет фундамент их дома. Тогда - тоже с помощью менонитов - дедушка отыскал другую ферму, расположенную примерно в шестидесяти милях к югу от Реджaйны, столицы провинции Саскачеван, и в четырех милях к югу от Пэрри, городка на Канадской Тихоокеанской железной дороге, чем-то напоминающего Давлеканово - только в прерии, у подножья Скалистых гор, а не Урала. Вынужденные под угрозой смерти покинуть свою российскую родину, Зиберты на новом месте должны были бороться за выживание в условиях непрекращающейся засухи. Я помню то время тяжелых испытаний. Озера и ручьи все высохли. Посевы не давали всходов. Совсем не было денег - кроме тех нескольких долларов, которые моя мама высылала своей семье из Америки. Но в этой жизни были и свои радости: верховая езда, игры с собаками и беготня наперегонки с бабушкиными цыплятами!

Когда мне было около девяти, я провела год у своих бабушки и дедушки. Именно в этом году, ознаменованном жестокой засухой и семейными несчастьями, дедушка умер. У семьи не было денег, чтобы заплатить доктору за его лечение, а лечить в кредит доктор отказался. Я до сих пор скорблю о безвременной кончине деда. Такие вещи не забываются и не прощаются.

* * *

Моя бабушка скучала по своей покинутой родине. Уже живя в прериях Саскачевана, она написала стихотворение под немецким заголовком «Meine Heimat» («Моя Родина»). Оно, по-моему, выражает ту же страстную тоску по родине, которую бабушка впервые ощутила в Калифорнии. Привожу его здесь, поскольку в нем говорится о чувствах и переживаниях изгнанников, насильственно отторгнутых от дома, который они любили и в который им не суждено вернуться.

МОЯ РОДИНА

Стихотворение моей бабушки

Там, вдали, возле гор Уральских,

Раскинулся край любимый,

Где в радости бестревожной

Провела я свою весну.

Но весна была слишком давно,

А радость исчезла, исчезла -

И все же я никогда не забуду

Свой милый, милый дом.

Там торжественный звон колокольный

Плывет по холмам и долам,

И его повторяет эхо

В ближнем сосновом лесу.

С тех пор колокольный звон

Любой и его отраженье

Зовут меня снова к дому,

Что возле Уральских гор.

Там соловьиные песни

Разносятся ласковым ветром,

А в рощах, полях и лугах

Царит аромат фиалок.

Но здесь, в этой выжженной прерии,

И аромат фиалок,

И соловьиные песни -

Всего лишь пустые мечты.

Крылья бы, крылья бы мне,

Чтоб полететь над землею

Назад, к любимому дому,

Что возле уральских гор.

Хелен Нойфельдт Зиберт

Я помещаю здесь это стихотворение не как образец высокой поэзии, но как свидетельство пожизненного стремления бабушки вернуться в любимый ею дом в Давлеканово. Меня поразило ее упоминание о «соловьиной песне». Я никогда не видела соловья. Никогда не слышала его пения. Как оно звучит? Не похоже ли оно на мелодию курая? Образ соловья пробуждает во мне чувство близости к природе. И возможно, именно любовь моей мамы и ее родителей к своему краю стала причиной того, что я сегодня ратую за охрану окружающей среды и за усиление просветительской работы в этой области. Меня тревожит расхищение невосполнимых природных ресурсов, которым неизбежно сопровождается процесс индустриализации. Неужели же об этом мечтал Маяковский, когда воспевал эпоху машинизации и технического прогресса? Очень надеюсь, что это не так, - поскольку знаю, что его отец, мой дедушка, был в Грузии лесничим. Так что мое беспокойство по поводу окружающей среды не случайно: оно как бы унаследовано мною по обеим семейным линиям.

* * *

Не думайте, что я не считаю себя счастливой потому, что родилась в Соединенных Штатах, - вовсе нет. Но в то время, когда я росла, американцы имели неверные представления о русских. Мне и сейчас приходится напоминать некоторым американцам о том, что Россия и Америка были союзниками во второй мировой войне и никогда друг с другом не воевали. Если бы всегда так было! В период формирования Соединенных Штатов большую роль играл лозунг «В союзе - сила». Почему же тогда американцы поддерживают национализм в бывших республиках Советского Союза? Ведь мы не поощряем политику национального разделения в нашей собственной стране! Если бы мы это делали, то немцы в Пенсильвании добивались бы собственной государственности, и так же поступали бы франкоговорящее население Луизианы и растущая испанская популяция в Калифорнии и Техасе! Поскольку моя мать родилась в Башкирии, а отец в Грузии, я всегда чувствовала, что, несмотря на «американское» имя, «корни» у меня русские по обеим семейным линиям. Американцы считают своими город, штат и национальную принадлежность. С этой точки зрения я - «русская американка», которая является также и жительницей Нью-Йорка. Но вне Нью-Йорка Патрисия Джей Томпсон - это русская Елена Владимировна Маяковская!

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

В середине лета 2002 года я отправилась из Америки в Россию, лелея в душе одну мечту: посетить город Уфу и городок Давлеканово в Башкортостане - те самые места, о которых я столько слышала от своей матери, Елизаветы Петровны Зиберт (Элли Джонс), а также от маминой сестры Марии. Я ехала в обществе друга и советчика нашей семьи Николая Алексеевича Морева. Наше прибытие совпало с трагическим моментом в истории Башкортостана. Еще до моего отъезда из Нью-Йорка американское телевидение сообщило страшную новость о крушении самолета, унесшем много юных невинных жизней. Я остро сознавала тот факт, что еду к людям, переживающим огромную потерю. Разделяя их горе, я спрашивала себя, что мне делать в этой ужасной ситуации. Я почувствовала мгновенную связь (кто-то, возможно, назвал бы ее мистической) с той безутешной болью, которую переживал народ этой республики. Мне хотелось обнять всех скорбящих родителей, членов их семей и их друзей. Поэтому воспоминания о моем «открытии» Башкортостана, родины моей матери, я почтительно посвящаю памяти тех погибших детей - в надежде, что в республике со временем будет создана такая модель общества, где всем детям будет обеспечено достойное будущее.

Как вы увидите далее, среда, в которой росла и воспитывалась моя мама, может сегодня служить примером «слияния культур» - точно так же, как и более века назад, когда мама еще жила там и училась в школе. Я думаю, именно маминым происхождением объясняется то, что у меня, русской американки, живущей в Нью-Йорке, иные расовые, религиозные и культурные представления, нежели у многих людей, родившихся в Соединенных Штатах.

3-7 июля 2002 года, Москва

Перед поездкой в Башкортостан я посетила Москву. Была в Институте мировой литературы, в Музее Маяковского и в Театре Маяковского. Моей главной задачей в Москве было встретиться с «экспертами по Маяковскому» - профессорами Ушаковым, Чагиным и Терехиной в ИМЛИ. Я договаривалась с ними о переводе и публикации моей книги «Маяковский на Манхэттене», написанной в 1993 году на английском языке. Она создавалась в связи с празднованием столетней годовщины со дня рождения моего отца, которое ознаменовалось целым рядом мероприятий, проводившихся в течение недели в Леман-колледже в Городском Университете Нью-Йорка. В этой книге я впервые поведала о той страстной любви, что соединила моих родителей в 1925 году. На первой же странице я удостоверяла, что моя мать, Элли Джонс, родилась в 1904 году в городке Давлеканово в Башкортостане.

Во время каждого своего визита в Москву я обязательно прихожу в Музей Маяковского, чтобы посидеть за отцовским столом, который там хранится. Положив руки на деревянную поверхность стола, стараюсь представить себе, как отец работал за ним. Я навещаю это место, как другие навещают могилы. Но каждый раз мне приходится спрашивать себя, возможно ли еще в наши дни узнать какие-нибудь факты, касающиеся смерти отца, подобно тому, как до сих пор еще узнаются неизвестные дотоле подробности его жизни, - последнее, я надеюсь, станет ясно из этого очерка.

* * *

8-11 июля 2002 года

БАШКОРТОСТАН: МЕЧТА О ДАЛЕКОЙ ЗЕМЛЕ

Я приезжала в Россию несколько раз начиная с 1991 года. Была в Москве, Санкт-Петербурге и Загорске. С момента публикации статьи в журнале «Эхо планеты» я была признана «американской» дочерью русского поэта*. Но я не спешила обнародовать тайну своего рождения, не торопила события - на тот случай, если мои права будут оспорены; и еще потому, что всегда интересовалась (и даже надеялась), не отыщутся ли у меня единокровные братья или сестры. Теперь, когда уже не осталось сомнений в моем происхождении и не нашлось больше претендентов на генетическое наследство моего отца, настало время довершить картину жизни моих русских предков. Было чудесно побывать в стране, которую мои родители называли своей родиной. Правда, они были родом из разных, далеких друг от друга частей того, что некогда звалось Советским Союзом. Однако если моему отцу, Владимиру Маяковскому, приходилось в свое время «открывать» для себя Америку, то я с самого начала не ощущала себя в России «иностранкой». Скорее, у меня было чувство человека, возвращающегося из ссылки. Я считала себя «потерянной дочерью» своей Родины, вернувшейся с надеждой «раскопать» наконец свои корни - в том самом месте, доступ к которому был так долго скрыт вследствие исторических катаклизмов, устроенных «товарищем Историей». Моя мама всегда произносила слово «Башкирия» особенным тоном: в нем слышались благоговение, трепет и ностальгические ноты, рожденные неизбывной тоской по дому и несбыточным желанием когда-нибудь возвратиться в родные края.

Договоренность о поездке в Башкортостан была достигнута при любезном содействии и поддержке депутата Государственной думы профессора Р. Гимаева и его помощницы Зили Шангареевой - под патронажем Зуфара Тимербулатова, министра печати и массовой информации Республики Башкортостан. Подробный план визита был разработан вместе с сотрудниками министерства, в частности, с заместителем министра Альфирой Баргусовой и ее коллегами. Времени в нашем распоряжении было немного. Но план был прекрасным и сулил множество приятных сюрпризов, поскольку я ехала на родину моей матери впервые!

Все мое детство мама рассказывала мне о Давлеканово, Уфе и Самаре тоном печальным и задумчивым. Когда она упоминала об этих отдаленных краях, на глазах у нее появлялись слезы, а на ее милом лице - выражение грусти. Елизавете Петровне Зиберт (Элли Джонс) приходилось мириться не только с потерей великой любви ее жизни - отца ее единственного ребенка, но и с потерей родины - земли, которая была ей дорога. Я думаю, что она всю жизнь представляла себя той самой «сельской барышней» из Давлеканово. И если бы она только могла, то обязательно вернулась бы в места, где прошла ее юность, - к тщательно возделанным полям, прозрачным ручьям и озерам, густолиственным лесам. Это были памятные ее сердцу картины беззаботного детства и девичества, мира и процветания - словом, то, резким контрастом чему стала ее жизнь на чужбине, в трудных обстоятельствах. Конечно, многие люди идеализируют воспоминания своего детства. У меня такого рода воспоминаний не осталось. Мое собственное детство было омрачено трагическими событиями, повлиявшими на судьбу мамы, - вначале революцией 1917 года, которая изгнала семью Зиберт с родной земли, а затем и смертью отца, которая, согласно официальной версии, последовала от его собственной руки в апреле 1930 года. Элли Джонс и Маяковский находились по разные стороны революции до тех пор, пока их любовь не разрушила эту границу и не произвела на свет меня! Мамин отец, Петер Зиберт, создал все условия для спокойной жизни своей семьи и своих рабочих в поместьях, которыми он владел в Башкортостане. Противовесом маминым пугающим рассказам о революционных событиях служили ее же воспоминания о добрых людях, живших по соседству с семьей Зиберт и предупреждавших ее о приближении рыщущих неподалеку банд поджигателей. Их предупреждения спасли Зибертов от верной смерти.

…Мама всегда подчеркивала, что именно благодаря верности и честности этих людей ее мать, отец, братья и сестры остались в живых. Она верила, что это было свидетельство уважения и доверия, которое тамошние жители - башкиры, татары, русские, украинцы, немцы - оказывали друг другу в те дни. На Зибертов смотрели как на своих, а не как на врагов. Именно вследствие этой «семейной истории» я выросла в убеждении, что должна заплатить долг признательности. Я питала надежду, что смогу однажды лично поблагодарить потомков тех прекрасных представителей башкирского и татарского народов, которые помогли маминой семье выжить в страшной бойне, - чересчур суровом наказании для невинных людей, ведущих мирную жизнь и столь далеких от беспорядков и хаоса, охвативших в то время страну. В нашей семье со скорбью говорили о тех трагических послереволюционных днях, когда начисто сметалось все хорошее и плохое одновременно. В свои последние дни мама вспоминала о том, как она в детстве играла со своими двоюродными братьями и сестрами там, в Давлеканово. Насколько я понимаю, лучшие из ее воспоминаний - доброта, человечность, гостеприимство и щедрость - до сих пор живы в людях, проживающих на территории СНГ (Содружества Независимых Государств).

СБЫВШАЯСЯ МЕЧТА

Где зарождаются мечты и почему одни из них сбываются, а другие нет? Маминой несбывшейся мечтой была та, что она в один прекрасный день сможет вернуться в дом своего детства. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Мама скончалась в 1985 году, еще до начала политики перестройки и гласности, которая способствовала переоценке Западом отношений с Россией. (Что касается меня, то я всегда отождествляла вторую мировую войну с российской Великой Отечественной войной и теми героическими ее солдатами, которые повернули вспять нашествие армий вермахта). Мне часто приходилось напоминать американцам, что Россия никогда не воевала с Соединенными Штатами, но была нашим союзником в борьбе с Гитлером! Вот почему после смерти Элли Джонс - моей матери - я, единственная дочь ее и Маяковского, почувствовала, что мой долг - позаботиться о завершении «незаконченного дела» моих родителей: во-первых, поведать эту историю, а во-вторых, посетить Башкортостан.

Мой визит в Башкортостан означал разрушение всех временных и пространственных границ - и не только создание нового представления о месте, мною прежде невиданном, но и ощутимые перемены в самосознании моем как личности «многокультурной». Впечатления мои - впечатления не американской туристки или путешественницы, пишущей о новых, необычных, «иностранных» землях, но человека, приехавшего в Башкортостан, дабы заполнить пробелы в истории своей семьи, - в краю, очень отдаленном (однако при этом не слишком отличающемся) от того, в котором он вырос. Поскольку воспоминания о давлекановском детстве и юности оставались в памяти мамы до самой смерти, я стремилась к тому, чтобы - в один прекрасный день - увидеть эти места своими собственными глазами. Однако мне не верилось, что этот день когда-нибудь наступит.

* * *

7 июля

Мой визит в Башкортостан начался на московском вокзале, в ожидании поезда «Москва-Уфа», где я провела некоторое время, наблюдая за торопливо проходящими мимо людьми. Я не хотела лететь самолетом: мне нужно было видеть из окна поезда и открыть для себя те края, которые мы проезжали, - подобно тому, как мой отец в свое время открывал для себя Мексику и Америку. Пока мы двигались по этим просторам, обозревая лежащие на нашем пути поля, поселки, города, я удивлялась сходству Башкортостана с Пенсильванией - те же земли, воды, леса, нивы, стада коров. Теперь я могу понять, почему мама так любила ферму, купленную ею и ее вторым мужем в Пенсильвании. Ферма напоминала ей о ее родине!

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

8 июля

Добро пожаловать на Родину!

Мы прибыли в Уфу ранним вечером, когда солнце только еще собиралось садиться. Меня изумило множество людей, выходящих из поезда. Мы увидели группу встречающих нас - во главе с Зилей Шангареевой. Там была наша переводчица Татьяна Филимонова, а также милая девочка-подросток Виктория (кажется, племянница Зили)… Я сразу же почувствовала симпатию к этой живой, талантливой юной особе, которая говорила по-английски и делала рисунки во все время моей поездки. Глядя на нее, я представляла себе, как могли бы выглядеть моя мама и ее сестры в ее возрасте!

Мое самое памятное впечатление от первой поездки по городу - три могучих реки, которые пересекаются в Уфе. Это очень похоже на город Питсбург в Пенсильвании. Реки эти очень величественны. Так и кажется, что они символизируют неуемную энергию живущих рядом с ними людей.

На пути к «Президент-отелю» первое, что обращает на себя внимание гостей Уфы, - монумент Дружбы башкирского и русского народов. Памятник этот имеет для меня особое значение. Он служит подтверждением некоторых основополагающих истин, которые я извлекла из истории своей семьи. Дружба и верность способны преодолеть этнические различия! Это факт, который мы в Америке еще не до конца сумели внедрить в наше национальное самосознание. Но это, как мне представляется, уже стало реальностью в повседневной жизни Башкортостана. Памятник в очередной раз напомнил мне о смелости, проявленной в свое время башкирскими и татарскими рабочими, отказавшимися уничтожить семью моего деда, - тех, кого они считали друзьями. Эта мысль жила в моем сознании во время встреч с людьми, которые могли быть правнуками тех рабочих… Как благодарна была я им за проявление столь благородных качеств в столь трудные времена! Не будет преувеличением сказать, что я чувствовала любовь к ним.

Национальный флаг! Какое это красивое и волнующее зрелище, когда он развевается по ветру! Его цвета синий, белый и зеленый - рождают в моей душе глубокий отклик, напоминая мне о ясном небе и белоснежных облаках, синеве вод и зелени полей…

С вокзала наша небольшая делегация проследовала прямиком в грандиозный «Президент-отель», расположенный посреди красивого, напоминающего лес парка с огромными соснами. Мне показалось, что эти сосны ростом вровень самому шестиэтажному зданию. Они выглядели спокойными и величественными, будто воплощали в себе прошлое страны и ее будущее. Интересно, сколько им лет? Были ли они здесь в то время, когда моя мама была еще девочкой? Воздух вокруг них был чистым, прохладным и свежим.

В наше первое утро в Уфе нас повезли на прогулку по городу. Меня поразила неожиданная красота Уфы - города, стоящего на трех реках. Когда мы двигались по широким улицам, я была просто очарована сочетанием старинных и современных зданий в городском пейзаже. Деревянные домики были выкрашены в разные цвета и богато изукрашены резьбой. Я размышляла о том, что самые простые вещи, предметы жизненно необходимые могут быть подняты на уровень искусства. Каждый такой дом выглядел маленькой драгоценностью…Совершенно необычные (для меня) цвета! Изысканная резьба! Конечно, дома эти стары и, возможно, находятся не в лучшем состоянии. Но дух их создателей все еще жив в этих симпатичных строеньицах, притулившихся рядом с более современными зданиями. Слава богу, что их пока не разрушили и не заменили новомодными сооружениями. Как приятно видеть сохранность исторической части города - тех частных и общественных зданий, что, без сомнения, уже стояли здесь во времена молодости моей мамы. Неудивительно, что она вспоминала об Уфе с такой тоской и любовью.

* * *

В первый же день во время прогулки по городу мы ненадолго останавливались возле балетного училища и возле театра. Быть может, в один прекрасный день я увижу юных балерин, воспитанниц этого училища, выступающими на сцене. Я была бы счастлива, живя в таком культурном городе! Думаю, что я могла бы преуспеть здесь. Сама я была чересчур высокой и, возможно, слишком неуклюжей для того, чтобы сделаться балериной. Мама знала, что я вырасту высокой (в отца!), и хотела, чтобы я при этом не ощущала неловкости. Она была права. И в пожилом возрасте я, по-моему, высоко держу голову! И так же, конечно, поступал бы отец, доживи он до моих лет.

* * *

Мы проезжали также мимо университета, и мне хотелось остановить нашу машину, чтобы пообщаться с кем-нибудь из студентов. В конце концов, я ведь тоже профессор университета! Надеюсь, что в следующий мой приезд это станет возможным. Мне было бы интересно познакомиться с учебными программами и теми областями специализации, которые предлагаются там. Мне очень хотелось войти в одну из аудиторий и прочесть курс лекций тем самым веселым и жизнерадостным юношам и девушкам, которых я видела на улице перед этим учебным заведением. Я бы постаралась рассказать им об Америке и внушить им, чтобы они никогда не завидовали богатству тамошнего материального существования, поскольку истинная жизнь есть жизнь сердца и ума. Я бы поделилась с ними своими мыслями и убеждениями относительно достойного будущего их республики.

Мы колесили по улицам с таким множеством интересных зданий, что хотелось останавливаться на каждом углу… Как хорошо здесь жить, думалось мне. Затем мы подъехали к дому, в котором размещалось Министерство печати и массовой информации. Когда я вошла в конференц-зал, меня удивило количество людей, сидевших в ожидании за длинными столами. Оказалось, что они ждали именно меня! Там я познакомилась с мистером Зуфаром Тимербулатовым, министром печати и информации Башкортостана. Он рассказал мне историю о том, как Бог делил землю между представителями разных народов. Башкиры, поскольку они ехали издалека, оказались последними из прибывших и потребовавших своей доли. Но к моменту их прибытия все земли были уже распределены! Что было делать? Они пришли слишком поздно! Бог сказал, что у него осталась только его собственная земля. Но башкиры так его умоляли, что он смягчился и в конце концов отдал им ту часть собственного надела, которая и стала «землей башкир» - Башкирией, Башкортостаном. Моя подруга, московская переводчица Татьяна Эйдинова, говорит, что похожую историю рассказывают на родине моего отца - в Грузии.

Беседа с министром продолжалась с помощью нашей уфимской переводчицы Татьяны Филимоновой и Николая Морева. Разговаривая с мистером Тимербулатовым, я испытывала чувства человека, встретившегося со старым другом после долгой разлуки. Министр предложил мне записать свои впечатления от поездки, и я согласилась. Мы пожали друг другу руки. Я ощутила инстинктивное доверие к этим милым людям, исходящее из того давнего опыта маминой семьи. Мой очерк и явился следствием неожиданного предложения министра.

* * *

Наша делегация посетила также превосходный Музей Нестерова*, где нас приветствовал его директор Р. Абдуллин. Нас провели по великолепной выставке скифского золота. …Причудливые очертания фигурок оленей и других животных мне понравились. Я могла бы часами любоваться изящными произведениями искусства этих канувших в безвестность народов. Мне вспомнилось стихотворение Александра Блока «Скифы», которое мы с мамой однажды переводили на английский. Я наблюдала за тем, как с экспонатами выставки знакомили детей. Мне было бы очень приятно побеседовать с родителями, которые приобщали своих детей к культуре со столь раннего возраста.

Эта необыкновенная выставка напомнила мне описание скифов, сделанное Геродотом. У меня есть причины особенно интересоваться этим периодом истории, поскольку с ним связаны мои собственные научные интересы. Верховное божество скифов Геродот отождествлял с Гестией, греческой богиней домашнего очага. В своих академических исследованиях я уделяю Гестии большое место, поэтому созерцание этих реликвий в музейных витринах заставило меня почувствовать себя в этих стенах в высшей степени «как дома».

Сотрудница музея Наталья Сергеева сделала мне неожиданный подарок - набор открыток: репродукции с картин всемирно известного художника Николая Рериха. Даже репродукции (самих картин я не видела) показались мне таинственными и неземными: горы, небеса и озера переливались красками, в которых, казалось, воплотилось потустороннее видение мира… Мне нравится творчество этого художника, который, родившись в Петербурге, достиг столь глубокого проникновения в тайны восточной философии. …От своей подруги Татьяны Эйдиновой я случайно узнала, что в Нью-Йорке, на 107-й Западной улице, есть Музей Рериха - всего в восьмидесяти кварталах к югу от моего дома!

* * *

Сотрудники Музея Нестерова преподнесли нам еще один сюрприз. Мне показали картины Давида Бурлюка из уникальной музейной коллекции работ этого художника. Мне продемонстрировали также журналы, присланные Бурлюком из Америки, которые выходили в издательстве «Мария Бурлюк» (названном по имени жены художника). Маруся Бурлюк, как и моя мама, родилась недалеко от Уфы. Мама всегда говорила мне, как приятно было встретить в новой для нее стране кого-то с ее родины. Она вспоминала о Марусе Бурлюк как о «девушке из нашего города», то есть из Уфы. Они познакомились в 1925 году во время памятного визита мамы вместе с Маяковским в дом Бурлюков в Бронксе (район Нью-Йорка). Между Элли и Марусей сразу же возникли дружеские отношения, однако из-за маминого страха быть «обнаруженной» она не поддерживала этих отношений после отъезда Маяковского из Америки. Но я все еще храню книжечку с автографом Бурлюка, которую надеюсь когда-нибудь присоединить к музейной коллекции. О творчестве Бурлюка нам вдохновенно рассказывала много знающая о нем Светлана Евсеева, заместитель директора музея. Однако я должна отметить, что Бурлюк не всегда был точен в своих описаниях моей матери, Элли Джонс. Он называл ее Елизаветой Алексеевой и, по-моему, упоминал о ее отце как о «фермере-кумыснике»! Чем объясняются эти неточности? Полагаю, что Бурлюк, возможно, пытался скрыть истинное происхождение Елизаветы, чтобы этим защитить ее. Что мне больше всего понравилось из работ Бурлюка, так это один из его набросков кистью, сделанный на обороте холста. Может быть, меня привлекло к нему то, что по стилю он напоминает рисунок, на котором Бурлюк изобразил мою маму, - он висит на стене моей квартиры в Нью-Йорке. По бокам его висят две карикатуры, нарисованные моим отцом. И это не случайно: Бурлюк ведь когда-то «открыл» отца и был ему добрым другом!

* * *

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

10 июля - день в Давлеканово

Наконец-то этот день наступил! За нами заехали в гостиницу, чтобы отвезти нас в Давлеканово. Как я была взволнована! В нашей группе были: Зиля Шангареева, ее племянница Виктория и, конечно, мой друг и советчик Николай Алексеевич Морев. На дороге, ведущей из Уфы в Давлеканово (очень хорошей), я заметила некое сооружение. Оказалось, что это нефтяная вышка. Необычным было увидеть ее в сельской местности.

Внезапно перед нами возник дорожный столб с надписью «Давлеканово». Когда мы пересекли границу этого района, раздался звук милицейской сирены. Оказывается, нас удостоили торжественной встречи - с милицейским эскортом! Вспыхивали сигнальные огни, а сирена заглушала пение птиц. В Нью-Йорке люди сторонятся этих огней и звуков, которые обычно означают какое-нибудь бедствие. Но здесь было нечто совсем иное. Это было приветствие мне с моей родины, и я его не скоро забуду. Я ощущала глубокое волнение. … Даже в самых смелых мечтах я не могла вообразить себе тот высокий уровень гостеприимства, который меня ожидал.

Мы продолжали свой путь мимо милых моему сердцу сельских пейзажей и наконец подъехали к тому зданию, где, по-видимому, размещается городская администрация. Перед ним, на ярком солнце, стояла группа улыбающихся людей с цветами в руках. Похоже было, что они действительно рады нашему приезду! И я тоже была очень рада увидеть их. Их гостеприимство было искренним. Я окунулась в атмосферу доброты и чистосердечия, ощутив, что меня пригласили к себе домой люди, способные понять мою любовь к этим местам. Я увидела там и нескольких человек, с которыми познакомилась в Уфе: они тоже приехали, чтобы поучаствовать в важном событии - моем «возвращении на родину».

Как описать вкус кумыса, который я попробовала впервые? Горько-сладкий? Терпкий? Этот напиток очень типичен для здешних мест; делается он из ферментированного кобыльего молока, и подали нам его в изящных красных с белым чашках. Их роспись выглядит очень изысканно - возможно, ее рисунок очень древнего происхождения. К моему удовольствию, я получила набор этих красивых чашек в качестве подарка от наших хозяев. Теперь они стоят на кухонной полке в моей нью-йоркской квартире, радуя глаз своей красочностью и напоминая мне о том незабываемом дне и теплом приеме в Давлеканово. Одна из чашек стоит около меня, пока я пишу эти строки за компьютером, но сейчас в ней отнюдь не традиционный кумыс, а «Кока-кола»!

Мне подарили банку башкирского меда - здешний деликатес. Он очень вкусный, сладкий и приятный - просто божественный нектар! Пчеловодство здесь - древнейшее ремесло. Теперь я понимаю, почему мама любила особенный аромат меда. Она всегда предпочитала мед, похожий по вкусу на тот, что пробовала в детстве. И я, в свою очередь, нахожу его превосходным.

Нас повели в маленький городской музей. Какой приятной неожиданностью было увидеть там стенд с фотографиями отца, мамы и меня самой! Мне показали снимок дома семьи Зиберт, план улицы и план внутреннего устройства дома. Он был очень похож на тот, который мне дала тетя Мария!

* * *

Я приехала, чтобы взглянуть на дом своих предков - на само здание. Но увидела я именно «дом». В здании, которым некогда владел мой дедушка, ныне размещается детский сад. Жаль, что мне не удалось увидеть, как дети мирно спят в своих кроватках или возятся со своими игрушками. На мой взгляд, это прекрасное предназначение для бывшего дома семьи Зиберт. Директор его провел меня по некоторым помещениям и сообщил мне, что обеденный стол там сохранился со времен моих деда и бабушки. Значит, и моя мама могла сидеть за этим самым столом. Это было даже больше, чем я ожидала. Это было путешествие в прошлое нашей семейной истории, и оно вызвало у меня слезы на глазах.

* * *

Ближе к вечеру нас посадили в машину и повезли все выше, и выше, и выше! И вот мы уже на вершине холма, откуда открывается удивительный вид на окрестности, в том числе и на синее-синее озеро - прямо под нами. Дух захватывало от этого величественного зрелища, от удивительного покоя, царящего вокруг, от чистоты и прозрачности воздуха… У меня было такое чувство, будто я бывала здесь раньше. И было совершенно ясно, почему цвета башкирского флага - зеленый, белый и синий. Это поистине чистейшие краски пейзажа, который я созерцала, - и с этих пор при виде цветов национального флага Республики я буду вспоминать этот необыкновенный пейзаж. Солнечное тепло проигрывало в сравнении с теплотой окружавших меня людей - с их улыбками, смехом, радушием (это при том, что я не знаю языка!). Но язык дружбы универсален! Улыбки и приветствия были знаком искреннего гостеприимства, и это было самым запоминающимся во встречах с людьми моей родины. Да, именно моей! Глубокое убеждение в том, что именно здесь духовный источник моего существования, было внушено мне мамой - «сельской барышней» из Давлеканово, которая позже стала учительницей русского языка и лектором по вопросам российской культуры для американцев. Я вижу, что солнце и воздух этих краев делают женщин красивыми без всякой косметики, такими же привлекательными, какой была мама, с ее голубыми, как воды озера, глазами, с чистой кожей и блестящими волосами, - благодаря ее здоровому образу жизни в детстве и юности. И это сохранялось до самого конца - вопреки всем бедам, невзгодам и несчастьям.

Я так расслабилась в этой обстановке, находясь на чистом воздухе и беседуя с приятными людьми… Если память мне не изменяет, я говорила совершенно откровенно о многих вещах. В таком месте чувствуешь себя ближе к небесам. А потом мы сели в машину и поехали назад - все ниже, ниже, ниже! Мы доехали до берега того самого озера, на которое смотрели с вершины холма, - прямо там, на берегу, был устроен пикник.

К моему изумлению, это был еще один праздник! Нам подали очень вкусного жареного гуся, свежие помидоры и огурцы. Возле того места, где происходил пикник, стояла юрта. Когда-то я читала в университете курс «Современное жилище» и была соавтором книги «Я сам, мое пространство и кров». Там я описывала юрты - те самые строения, увидеть которые смогла лишь полвека спустя! Юрта привела меня в восторг. Никто не может представить, что значило для меня своими глазами увидеть то, что прежде существовало лишь в моем воображении! Но это была именно юрта! И я могла зайти внутрь и выпить там чаю!

Был и еще один сюрприз. Не могу не вспомнить исключительно красивого и талантливого музыканта, игравшего нам на курае. Он был в удивительном костюме: в меховой шапке и в белой накидке с великолепным узором, похожим на узор одной из чашек для кумыса. Его появление среди нас и его исполнение были незабываемы.

Игра на курае требует, как мне кажется, исключительного мастерства. Необходимы длительная практика и упорство, чтобы овладеть этой техникой. В то время как пишутся эти строки, я слушаю диск с музыкой курая. Она пробуждает во мне такое же волнение, как и тогда, когда я впервые ее услышала.

* * *

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

11 июля - снова в Уфе

С помощью приветливых женщин, служащих гостиницы, мне удалось сохранить букеты цветов, полученные в Давлеканово. Цветы «проспали» всю ночь в гостиничной ванне. У меня были на них особые виды: я собиралась подарить их моему отцу. Когда на следующий день я подошла к его статуе в уфимском парке, мне пришлось ступить в его длинную тень, чтобы положить цветы к его ногам, а затем я отошла подальше, на солнце, и улыбнулась ему. Эта статуя показалась мне куда более похожей на него и более «человеческой», чем та, что стоит на площади Маяковского в Москве.

12 июля

В последний день нашего визита мне пришлось с грустью проститься со своими новыми друзьями. Я села на уходящий утром поезд до Москвы. Мое путешествие стало воплощением мечты, называвшейся «Мое открытие Башкортостана».

13 июля

На пути в Москву я писала письмо с благодарностью Президенту Республики Башкортостан. Мое сердце было переполнено чувством признательности за эту удивительную поездку.

МЫСЛИ О ЗНАЧЕНИИ ЭТОГО ВИЗИТА ДЛЯ МЕНЯ

В душе я ощущаю себя настоящей россиянкой по обеим линиям моей семьи. Теперь я могу заявлять о своей «русскости» с уверенностью - благодаря обоим моим родителям, как отцу, так и матери. Полагаю, что американцам будет нелишне узнать о многонациональности моей родины - Башкортостана, где мирно уживались друг с другом башкиры, татары, русские, украинцы и потомки немецких переселенцев-меннонитов. Это может послужить примером для будущего!..

Мама часто напоминала мне о словах Гете: «Всякая теория есть биография». Я думаю, что история моей семьи исчерпывающе объясняет, почему в результате моей научной деятельности в качестве социолога и социофилософа появилась на свет теория об отношениях семьи и государства. Я уделяю пристальное внимание концепции «быта» - слово, не существующее в английском языке, которое можно перевести как «неизбежные, насущные требования повседневной жизни». Будет уместным назвать меня «философом быта». Отец мой отстаивал идеологию государства, в то время как жизнь моей матери была воплощением семейной идеологии. Я постаралась объединить одно с другим в своих работах - как в школьных учебниках, так и в теоретических трудах.

Я подарила своим ученым коллегам в Уфе копию своей недавно опубликованной книги «Случайный теоретик: двойная спираль повседневной жизни». В заголовке книги отражено сплетение невидимой миру частной, домашней жизни и видимой общественной (гражданской) жизни, особенно в отношениях мужчин и женщин, матерей и отцов, детей и родителей. Вот почему целью моего «открытия» Башкортостана было раскрыть сокровенные связи между семьей и государством, которые так много значат в жизни человека. Я полагаю, что и семье, и государству следует в первую очередь уделять внимание при всех тех позитивных изменениях в обществе, которые мы пытаемся совершить.

В этом очерке мне хотелось передать чувства радости и удивления, которые я испытала в июле 2002 года, впервые посетив дом маминого детства в городке Давлеканово, столь любимым и мамой, и ее младшей сестрой Марией Зиберт Стефенс - она делилась со мной своими воспоминаниями в процессе написания очерка. В силу необычных обстоятельств моего рождения мы с ней не были особенно близки, но моя поездка в Башкортостан сделала меня душевно более близкой к моей тете, которую я знала во времена моего детства в Канаде и в отроческие годы в Нью-Йорке.

СПАСИБО! ЗУР РАХМАТ!

* Авторизованный перевод с английского Майи Фаттахутдиновой.

*Башкирский государственный художественный музей им. М. В. Нестерова.

* О существовании в Америке дочери В. Маяковского хорошо знала Лилия Юрьевна Брик. Елена Берлускони, вероятно, впервые в русской печати, в статье «Сенсация, которую долго ждали» (журнал «Эхо планеты», № 18, 1990 г.) пишет: «Имя Элли Джонс (Елизаветы Петровны Зиберт - матери Елены Владимировны Маяковской) впервые названо в книге С. С. Кэмрада «Маяковский в Америке». Он собирался написать повесть «Дочка», но не успел». И далее: «Но вот совсем недавно открыто два документа, находившиеся в спецхране. Это запись беседы с Натальей Брюханенко, сделанная в мае 1938 года… На записи - резолюция бывшего директора музея Маяковского: «Некому вообще не давать для чтения. 29 июня 1939 г.»

В этой записи вычеркнуты, но легко читаются два абзаца. Первый: «С Лилией Юрьевной в первые же дни смерти В. В. мы поехали на Таганку (правильно: на Лубянку. - Н. М.). Л. Ю. Пересматривала архив В. В., уничтожила фото девочки, дочки В. В., письма Татьяны Яковлевой и вернула мне мои». Второй: «Л. Ю., видимо, уничтожила очень многое после смерти В. В. Но это ее право, и сейчас ее не надо раздражать, т.к. она может сделать что угодно». (Примечание Н. А. Морева).