Мужчина не торопясь вышел из гостиницы, сел на скамейку в сквере напротив. Щурился на заходившее солнце, с любопытством рассматривал бродивших вокруг фонтана проституток. Заметив его взгляд, одна за одной подошли сразу несколько настойчивых: «Молодой человек, скучаете?» Он с улыбкой отрицательно качал головой, и другие, наблюдая за коллегами, оставили его в покое как неподходящего кандидата в клиенты.
Он никогда не согласился бы на поступавшие предложения в силу некоторой брезгливости, а также отчасти из-за скупости, которую лично он считал бережливостью. Зачем платить за то, что иногда достается и даром? Но ему нравилась сама мысль о том, что он может спокойно, без оглядки по сторонам, выбрать любую из этих молодых, предлагающих свои услуги женщин, и что даже денег, оставшихся от командировочных, вполне достаточно, чтобы оплатить час удовольствия, предшествующий равнодушию и усталости. Нравилось то, что его назвали молодым человеком, хотя знал, что в свои сорок он на столько и выглядит. Нравилась свобода, которая закончится завтра вечером, когда он выйдет из поезда в родном городе и, отмахнувшись от прилипчивых таксистов, полезет в душную маршрутку. Но о завтрашнем дне думать не хотелось, и мужчина, взглянув напоследок на обтянутые мини-юбками попки, двинулся в сторону летнего кафе, расположенного неподалеку. Оттуда доносился заманчивый, как женщины в сквере, запах шашлыка.
При выходе из сквера он еще раз посмотрел назад и в этот момент столкнулся с прохожим. «Извините», — буркнул, не глядя, и двинулся дальше. Не сразу услышал нарочито грубый голос вслед: «Эй, мужик!», но продолжал идти, словно окликнули не его.
— А ну, стой! — его догнали, схватили за рукав пиджака.
— Отцепи, ну! — первый мужчина обернулся резко, подался в сторону обидчика. Конечно, это был тот прохожий, в которого он врезался. Теперь мужчина рассмотрел его: примерно ровесник, но на голову выше и шире в плечах. Драки не хотелось, тем более в чужом городе, но сейчас оправдываться, что толкнул нечаянно, не было смысла: второй мужчина — похоже, любитель скандалов — принял бы объяснения за слабость или трусость. Это могло только подзадорить второго. Конфликт же с равным, пусть не по силе, но по смелости, иногда заканчивался на уровне переговоров. Первый знал это по опыту.
— Убери руку, — сквозь зубы прошипел первый, зло глядя в светло-голубые глаза второго и удивляясь, что в них-то как раз злости и не было. Только насмешливость и, как ни странно, дружелюбие.
— Какой нервный, подумать только, — с ехидцей сказал второй, разжал пальцы. Первый не удостоил его ответом, шагнул было прочь, но вновь остановился, услышав свое имя. Посмотрел удивленно, не узнавая, но уже понимая, что они где-то встречались.
— Что смотришь? — второй назвал себя, сначала имя, потом, помедлив, фамилию.
— Вау! — от удивления первый издал импортное восклицание, которое сам терпеть не мог и отучал от него, хотя и безуспешно, старшего сына. — Ты откуда здесь?
— От верблюда! Распределили меня сюда, забыл?
— Забыл, — виновато признался первый.
— А ты-то что тут делаешь?
— Я в командировке. Три дня живу, — первый кивком указал на здание гостиницы за спиной, — завтра уезжаю.
— Уже уезжаешь? Когда? — второй, чувствовалось по интонации, по-настоящему расстроился.
— Рано утром.
— Слушай, я так рад тебя видеть! Давай посидим где-нибудь, поговорим. У тебя есть время? Попробуй только сказать, что нет.
— Конечно есть. Пойдем ко мне в гостиницу. У меня одноместный. Бутылочку возьмем.
— Да ну ее, твою гостиницу. Мне в свое время общежитие отбило охоту появляться в таких казенных домах.
— Это не самый плохой казенный дом.
— Все равно. Пойдем вон в кафе, пивка попьем, по шашлычку закажем.
— Я, кстати, туда и шел, когда ты на меня налетел.
— Я налетел? Да это ты налетел, на девочек засмотрелся. Никого не выбрал?
— А ты сам-то не туда ли шел?
Так, подшучивая друг над другом, они зашли под матерчатый навес. Свободных столиков пока было много.
— Сиди, держи место, — сказал второй, — я сейчас.
— Подожди, — первый полез за деньгами, но второй отмахнулся:
— Да перестань. Ты мой гость. Какое пиво любишь?
— Что себе возьмешь, то и мне.
Пока второй договаривался с кавказцем у мангала, а потом стоял в очереди у прилавка, первый с удивлением думал, что он почти никогда не вспоминал так неожиданно встреченного приятеля, хотя в свое время они были очень дружны, учились в одной группе и занимали в общежитии одну комнату на двоих. Раздружились резко и окончательно на четвертом курсе, когда возникла между ними студентка с соседнего факультета, которая была для второго просто эпизодом, а для первого стала любовью, страстью, женой, болью, отчаяньем, ненавистью и в конце концов оказалась таким же эпизодом.
— Шашлыки попозже принесут, — второй, вернувшись, выставлял на стол алюминиевые банки, вынимал из карманов пакетики с сушеными кальмарами и солеными орешками. — Я пока по парочке взял, потом добавим. Блин, вот жизнь тяжелая пошла: столько сортов пива, замучаешься выбирать. Башка трещит от названий. В наше время только один сорт был — «Жигулевское». И никакой головной боли.
— Это ты зря. Головная боль иногда была. По утрам, — улыбаясь, поправил его первый.
— А мы тогда снова «Жигулевское» брали. Лечить подобное подобным — главное правило гомеопатии. Правда, другое правило — о малых дозах — мы редко выполняли. Кстати, тоже из банок пили, как и сейчас.
— Ага. Только тогда из трехлитровых.
Второй разлил пиво в пластиковые стаканчики, поднял свой, на секунду задумался:
— Ну, давай. За встречу. Я правда очень рад тебя видеть.
Они выпили. Посмотрели друг другу в глаза. Налили еще.
— Рассказывай, — потребовал второй, — как ты?
— Нормально. После института работал на стройке мастером, потом начальником участка. Заработал квартиру — ушел в трест. Женился, она из нашего управления. Сыну десять лет, дочке — два. А ты как?
— Я в частной конторе. Офисную мебель произвожу. Вот, — он, порывшись в кармане, достал визитку.
— Генеральный директор! Неплохо, — оценил первый.
— Генерал без армии. Но жить можно. Про наших слышал что-нибудь?
Под воспоминания, рассказы и шашлык они заказали еще пива, потом еще. Теперь ходили к прилавку по очереди: первый настоял. Говорили без умолку, перебивая друг друга, удивляясь услышанному, смеясь. Когда замолкал один, тут же вступал собеседник. Посетовали на уходившее время, которое не вернуть. Заметили седины в волосах у обоих, порадовались отсутствию признаков облысения.
— Обрати внимание, — первый заметно захмелел, слова произносил невнятно, — вот сколько нас училось на курсе, ведь никто бандитом не стал, в криминал не ушел.
— Неправда, — не согласился второй, он держался лучше, — Мамука — бандит.
— Да ты что? Он же в Самаре ресторан держит. Я там был в командировке, заходил в гости. Он такую встречу устроил — столы ломились.
— Мне он тоже встречу устраивал, когда я заезжал по делам. В банкетном зале. А я в общем зале меню почитал, цены — бандитские.
Они расхохотались. Тут же подошла к ним женщина со следами многодневного пьянства на лице, потасканная, но еще не старая, и помнящая об этом. Кокетливая.
— Молодые люди, можно я с вами посижу? — она уже села, поставила на стол свою бутылку, почти пустую. — Я угощусь сигаретой? — она без спроса потянулась к открытой пачке на столе.
— Слушай, иди отсюда, — грубо предложил первый, — вон сколько свободных мест.
Второй оказался более снисходительным:
— Подруга, у нас деловой разговор, не вяжись. На, — он протянул женщине банку пива. –Такими станут лет через десять девочки из сквера, — проводил он ее взглядом.
— Да-а, — неопределенно протянул первый. — А ведь она к тебе подошла, — неожиданно констатировал он.
— Ты думаешь, я ее знаю? — возмутился второй.
— Не думаю, но шла она к тебе. На тебя всегда бабы вешались.
— Да и ты не был обделен, — справедливо заметил второй.
Разговор плавно перетек в стандартное русло, когда общаются два подвыпивших мужика, которым есть что вспомнить.
— У меня с женщинами все получалось классически: свидания, букеты, прогулки под ручку, а потом как звезды встанут. Иногда они уступали. Только уступали, понимаешь? А к тебе приходили. Улавливаешь разницу? Ты всегда женщин притягивал, у тебя дар на это.
— Божий дар? — ухмыльнулся второй.
— Вряд ли Божий. Скорее всего, в этом что-то дьявольское есть. Ты их гипнотизировал. Не в прямом, конечно, смысле, но они сами к тебе, как кролики в пасть удава, лезли. Вот, например, помнишь, Лерка из четырнадцатой группы к нам в общагу на дискотеку подругу привела, из городских. Та на нас как на быдло деревенское смотрела. И зачем только приперлась тогда? Потом мы все к Лерке в комнату пошли портвейн пить. Ты посидел возле этой подруги минут десять. Я вышел в туалет, возвращаюсь, а ты ее по коридору на руках несешь. Она к тебе прильнула, руками за шею обхватила — не оторвать. Это после ее фырканий на общежитие и всех его обитателей. И ведь не шлюха была, нормальная девчонка в этом смысле.
Второй наморщил лоб:
— Честно говоря, не помню. Может, ей от портвейна плохо стало?
— Ага, и ты ее всю ночь в чувство приводил. Еще пример: Эльза.
— Это помню, — оживился второй.
— Еще бы!
Речь шла о немецкой девушке из Потсдама, которая приехала в группе своих соотечественников по линии студенческого профсоюза. Через два дня после их приезда второй заскочил в свою комнату взбудораженный: «На меня в кухне Эльза набросилась!» — «Как набросилась?» — не понял первый, готовящийся ко сну. «Не знаешь, как бабы набрасываются? Короче, я ее сейчас сюда приведу. Ты — спишь». Ночь для первого была кошмарной. Уткнувшись лицом в подушку, стараясь не прислушиваться, он конечно же слышал все. Сначала второй, не имея опыта общения с иностранками, предложил Эльзе чай, даже зазвенел чашками. Но звон этот моментально был прерван шорохом объятий, шуршанием снимаемой одежды, звуком поцелуев, раздражающим скрипом железной кровати. Кровать скрипела всю ночь с небольшими перерывами. Во время каждого из перерывов первый надеялся, что все закончилось и случайные любовники угомонились, но через некоторое время пружинная сетка вновь начинала стонать, делая сон первого невозможным. В какой-то момент он все-таки заснул, измучившись, и, как показалось ему, в тот же миг проснулся, разбуженный однокурсницей. Она каждое утро будила их с трогательной заботой, особенно второго. Первый резко дернулся, машинально оглянувшись на кровать второго: ушла ли Эльза. Немки не было. Но это его судорожное движение не осталось незамеченным для однокурсницы. Она сразу все поняла и, жалко улыбнувшись, попятилась к выходу.
Следующие две недели Эльза регулярно заходила в их комнату, оставаясь до утра. Первый собрался уже перебраться временно в комнату к соседям, но в один из приходов Эльза привела подружку. Луиза отдалась первому по пьяни, а потом всячески пыталась уклониться от близости, но ночь проводила на кровати первого. Скорее всего, по просьбе Эльзы, понимавшей, что первый не может спать как убитый и не слышать происходящее рядом.
Такое тесное знакомство с немками, помимо плотского удовольствия, принесло и другие преимущества. В ГДР немецкая делегация должна была возвращаться поездом через Ригу, до которой планировалось их сопровождать. Комитет комсомола института выделил двух активисток, но немки решительно воспротивились. Подговоренная ими, против активисток выступила вся немецкая делегация. Дитмар, руководитель немцев, однозначно назвал имена тех, кого он хотел бы видеть сопровождающими. Пришлось срочно переоформлять билеты.
— А ведь я мог бы сейчас в Германии жить, — предположил второй, — если бы с Эльзой поддерживал отношения.
— Она нужна тебе, Германия? — спросил первый.
— Не очень. Я ведь и в Америке побывал. Помнишь, я на третьем курсе регби занялся? Потом продолжал, окончил специальные курсы тренеров, меня послали в Штаты на стажировку.
— Ну и как тебе американки?
— Кошмар. Бабы, да и не только они, толстые до безобразия. На пляж придешь, восемьдесят процентов — сплошное сало. Фильм видел «Спасатели Малибу»? Там все такие тоненькие, стройные. На съемки, наверное, со всей страны массовку собирали. А на самом деле, где увидишь приятную фигурку, подойдешь, так она по-русски говорит. В крайнем случае, по-польски.
— А с регби-то как?
— Да никак, — второй махнул рукой, — здесь это никому не нужно. Не наш вид спорта. Зря я на тренировках синяки получал и трико рвал.
— Мое трико, — сварливо заметил первый.
— Точно. Я у тебя брал взаймы и как-то разодрал. Меня бортанули, я на коленках три метра скользил. Из-за этого трико мы с тобой и разругались почти навсегда. Помнишь, полгода даже не разговаривали. Да и потом, до самого распределения отношения натянутые были. Из-за такой мелочи… Ты чего?
Лицо первого вытянулось, глаза смотрели изумленно, словно что-то поразило его.
— Ты на самом деле думаешь, что я на то драное трико обиделся? — он раздельно выговаривал слова, поражаясь тому, что второй не то что не помнит, из-за чего они поссорились, но и уверил себя в неправильной версии.
— А разве нет? — в свою очередь удивился второй.
— Ты действительно ничего не помнишь? Совсем ничего?
Второй почти испугался:
— А что такое? Что еще было?
Первый помолчал, то ли подбирая слова, то ли сдерживаясь. Заговорил негромко и совсем не пьяно:
— Ленку помнишь?
Второй кивнул. Ленка была та самая студентка, которая стала яблоком раздора между ними.
— Мы с Ленкой тогда уже заявление подали. Через месяц свадьба. И тут ты с этим трико подвернулся. Поставь себя на мое место: ты попросил у меня новую вещь, вернул рваную. Я, естественно, сорвался. А ты… Ты помнишь, что мне тогда сказал?
Второй помотал головой.
— А я до сих пор помню, хотя Ленка мне по фигу сейчас. «Ты потому так злишься, что сначала Ленка со мной была, а потом я ее бросил, и она к тебе перекинулась. Захочу — и она снова со мной будет», — процитировал первый. Слова его звучали с надрывом, но это можно было списать на опьянение. Второй списывать не стал. Молчал, возможно, вспоминая свои слова, брошенные от обиды много лет назад, возможно, просто искал объяснение этим словам. Ничего не нашел, спросил глухо:
— Я действительно так сказал? — и уже верил сам, что сказал, и не верил в то же время.
Первый молчал.
— Слушай, — с тихой убежденностью заговорил второй, — за такие слова нужно было сразу морду бить.
— Не мог я тебе морду бить, — пробормотал первый, не поднимая глаз на собеседника.
Некоторое время молчали.
— Может, водки возьмем? — неуверенно предложил второй.
— Не надо. Намешаем, а у меня поезд утром. Не проснусь. Да и тебя, наверное, Ольга ждет.
— Не ждет. Мы разводимся.
Первый никак не отреагировал на это сообщение. Он еще тогда, на пятом курсе, когда второй женился, считал этот брак недолговечным и неестественным для второго. Он резко сменил щекотливую тему:
— А помнишь Ригу? Ту латышку? Как ее звали?
Второй рад был повороту разговора:
— Забыл. Она говорила, что ее имя как-то красиво переводится, но как…
— Вот, кстати, тебе еще один пример твоего дара. Помнишь, как она к нашим относилась?
Второй помнил. Они приехали в Ригу вместе с немецкой делегацией. Поселили их всех в общежитии Рижского политеха. В первый же вечер немцы и сопровождающие их русские студенты пошли на дискотеку в специально отведенную под такие мероприятия большую комнату, смешались с местными. Сразу стало тесно. Рижские студентки, как это становилось модным в середине восьмидесятых годов, выходили в центр и показывали упражнения аэробики, призывая присутствующих последовать их примеру. Но до ГДР новое веяние дошло гораздо раньше, и немки легко перехватили инициативу. Лидер-латышка безропотно уступила место Луизе, отошла в сторону, случайно встав между первым и вторым, с восхищением и завистью наблюдала за грациозными движениями, которые своей энергичностью и пластикой больше напоминали выступление спортивных гимнастов, чем танец. Немудрено, что немки называли аэробику «поп-гимнастика». Друзья видели Луизу в этом качестве и раньше, поэтому особых эмоций не проявляли, смотрели почти равнодушно, подражая соотечественникам Луизы из их делегации. Вообще с первой минуты пребывания в Риге они решили вести себя именно так, маскируясь под немцев. Решение было принято еще на вокзале, когда один из них спросил водителя автобуса, как добраться до общежития политехнического института, а тот сквозь зубы, с плохо скрываемой ненавистью и намеренно усиленным акцентом, процедил: «Информация — рубль». Сдержав бессильную ярость, они предложили узнать дорогу Дитмару. У того это получилось настолько легко, словно он был родственником водителя.
Латышка, вставшая между двумя приятелями, оказалась девушкой разговорчивой, акцент ее был мягок и почти незаметен. И сама она казалась какой-то мягкой, нежной, домашней. Скоро она знала и состав делегации, и цель визита, с приезжими русскими парнями она общалась легко, дружелюбно. Но когда открылась дверь и в комнату заглянули еще две девушки, она так зыркнула на них, что те поспешили удалиться. На вопрос одного из друзей, за что такая немилость к убежавшим, их собеседница махнула рукой: «Они русские». И тут же испугалась, поняв, что сказала бестактность, залилась краской, начала, запинаясь, оправдываться.
Эта самая латышка на следующую ночь, накануне их отъезда из Риги, осталась одна со вторым в комнате, где поселили обоих русских студентов. Первый помнил свои мучения во время прихода Эльзы и категорически отказался терпеть подобное еще раз, когда второй сообщил о предстоящем ночном визите юной рижанки. Они вместе пошли к латышке, и та сама искала по всему общежитию место, на которое можно было бы устроить первого. Место в конце концов нашлось. Латышка, опуская глаза, пожелала первому спокойной ночи, а он, желая унизить ее за пренебрежительные слова о случайно забредших на дискотеку русских студентках, за вынужденное свое переселение, и, главное, за то, что она предпочла ему второго, поцеловал ее как бы в ответ на пожелание, но поцеловал грубо, больно, почти с ненавистью, как целуют падшую женщину, страстно желая ее, но давая понять, кто она есть на самом деле. Латышка снесла поцелуй покорно, а возможно, даже не почувствовала всего яда, заключавшегося в нем.
Утром на вопрос первого: «Ну, как?» второй махнул рукой: «Ты когда-нибудь японский флаг видел? Она полночи простыню отстирывала. Столько крови редко бывает. Да еще заорала, я боюсь, Эльза за стенкой услышала». Эльза, действительно, весь последующий день до их отъезда дулась, косо смотрела и всячески показывала свою обиду. Пришлось перед самым поездом прогуливать ее по набережной Даугавы и замаливать вину. Получилось. По крайней мере, еще полгода после этого в общежитие на адрес второго шли письма в иностранных конвертах с непривычным написанием: сначала имя адресата, а потом уже сам адрес.
— Вот я и говорю, — первый словно обвинял, — латышка, мягко говоря, не любящая русских, восемнадцатилетняя девственница, берегущая свою невинность, отдается на второй день знакомства случайно заехавшему русскому парню, зная, что он бабник и что она для него просто очередной экземпляр коллекции. Но она идет на это! Сама! Ты за ней ухаживал? Соблазнял? Нет, я же все время рядом с тобой был, видел. И ты утверждаешь после этого, что у тебя нет никакого дара? А Юлька с Тонькой? Они же дрались из-за тебя! Кто бы мог подумать. А Ольгины подруги? А ведь ты тогда уже на Ольге женат был. Хороши подруги. Честно говоря… — первый запнулся, помолчал, но все-таки признался: — Честно говоря, я всегда тебе в этом завидовал. Иногда даже по-черному. До встречи с тобой эту классическую комбинацию — свидания, цветочки, прогулки — я считал нормальной. А когда нас поселили вместе в одну комнату, я, глядя на тебя, стал думать, что как раз нормально — это у тебя. Я сидел и ждал, когда на меня тоже вешаться начнут. И из-за этого ухаживать за женщинами разучился. Комплексовать начал. На фоне тебя я сам себе стал казаться ущербным. Кстати, у меня после этого до сих пор возникает ревность к чужим женщинам, о которых я вдруг возмечтал, что они могли бы быть моими. А потом во всем остальном проблемы пошли, из-за этого комплекса.
— Прямо по Фрейду, — пробормотал второй. — Только зря ты говоришь, что я сидел и ждал. Я никогда не ставил это целью. Так получалось.
— Вот! — первый торжественно поднял палец вверх. — Это и говорит о твоем даре.
— Знаешь, с годами ценности меняются, — заметил второй, — мне бы сейчас какой-нибудь другой, более полезный дар.
Он попытался незаметно посмотреть на часы, но первый заметил это.
— Спешишь? Неужели Ольга еще ждет?
— Не она.
— Ты в своем репертуаре. Ну, позвони ей, — первый указал на сотовый телефон на поясе второго, — объясни.
— Она не поверит, — вздохнул второй.
— Ну, ладно, давай прощаться. Я запишу тебе мой адрес и телефон.
— Подожди. Когда у тебя поезд?
— Не помню. В шесть или семь. Билет в гостинице. Я горничную предупредил, она разбудит.
— Совсем не помнишь?
— Совсем. А ты проводить хочешь, что ли? — вопрос прозвучал как-то с усмешкой, у первого это получилось случайно. Но второй усмешку заметил и ответил: «Нет», хотя сначала действительно хотел приехать к гостинице и проводить старого друга. Первый мог бы и вспомнить время отправления поезда, но из-за услышанного «нет» вдруг обиделся. Молча отдал бумажку с адресом.
— Ну, пока.
— Пока. Мой телефон на визитке, звони.
— И ты тоже.
Они встали. Подали друг другу руки. Подумав, крепко и в едином порыве обнялись на прощанье. Решительно разошлись, каждый в свою сторону. Оба были довольны неожиданной встречей, свиданием с прошлым, с юностью, такой далекой и от этого еще более ностальгической. И каждый знал про себя, что он первым не позвонит.